Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Джабара Карлей Майкл

Поль-Бонкур подчеркивал, что Франция не выполнила свою часть сделки. Более того, в результате лондонских договоренностей Восточный пакт оказался стеснен прочими сторонними соглашениями и непредвиденными условиями. Ситуация была «совершенно ненормальной». Он больше не был членом правительства, поэтому мог лишь использовать свое влияние в Сенате, среди своих друзей и в прессе. Потемкин предложил оставаться на связи [886] .

Тем временем в Москве

886

Беседа посла В. П. Потемкина с Ж. Поль-Бонкуром. 14 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 104. Д. 3. Л. 212–213.

Если в Париже лоббирование советских интересов и консультации проходили с переменным успехом, дипломаты в Москве активно действовали. Лаваль не допускал Альфана к переговорам с СССР, ведя дела с Потемкиным

в Париже и с Литвиновым в Женеве. Тем не менее французский посол заваливал Париж телеграммами, в которых сообщал сведения из своих хорошо информированных источников в НКИД. Он отмечал, что советские чиновники подозрительно настроены по отношению к британскому правительству и опасаются, что Лондон уговорит французское правительство предоставить Германии свободу действий на востоке и она вместе с Польшей выступит против СССР [887] . И советские подозрения насчет британцев были небеспочвенны. В разговоре с Рубининым в НКИД Альфан озвучил мнение Анри Лемери, одного из парижских правых: свобода действий на востоке в обмен на мир на западе (ибо такая политика) «дала бы Франции лишь то преимущество, которое Циклоп предоставил Одиссею — “быть съеденным в последнюю очередь”». По словам Альфана, данное мнение, прозвучавшее из правого лагеря, стоило десятка аналогичных, озвученных из лагеря слева [888] .

887

Alphand. Nos. 103–107. 10 Feb. 1935. MAE, Bureau du chiffre, telegrammes, a l’arrivee de Moscou, 16 octobre 1934–1931 decembre 1935.

888

Беседа с Е. В. Рубинина с Ш. Альфаном. 5 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 016. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 74–77.

Стомоняков заявил Альфану, что Германия почти наверняка откажется присоединиться к Восточному пакту, и это к лучшему, поскольку тогда другие правительства смогут продолжать переговоры без оглядки на Берлин. Стомоняков был нетерпим по отношению к Польше, которая входила в его сферу ответственности как замнаркома. Он считал, что проводимая Польшей политика объяснима нездоровым чувством собственного величия [889] . Стомоняков ломился в открытую дверь. Ранее Альфан заявил Рубинину, что ни у кого во Франции нет иллюзий насчет Польши [890] . Поляки прекрасно знают, что порядком замарали свою репутацию в глазах Парижа. «Идея альянса, — говорил Ларош польскому вице-министру иностранных дел Шембеку, — серьезно пошатнулась». Шембек спросил, подпишет ли Франция пакт с Советским Союзом и Чехословакией даже без Польши и Германии? «Это возможно», — отвечал Ларош. Лаваль, по словам Шембека, сказал Беку в Женеве, «что, даже если вы не в наших рядах, я все равно намерен продолжать это предприятие» [891] . Собирался ли Лаваль сдержать обещание? Скоро увидим.

889

Alphand. Nos.115–116. 14 Feb. 1935. MAE, Bureau du chiffre, telegrammes, a l’arrivee de Moscou, 16 octobre 1934–1931 decembre 1935.

890

Беседа с Е. В. Рубинина с Ш. Альфаном. 5 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 016. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 74–77.

891

Meeting with Laroche. 2 Feb. 1935; Szembek J. Journal, 1933–1939. Paris: Plon, 1952. P. 35–38.

В Лондоне Майский также отметил появившееся у французов раздражение по отношению к Польше. «Плевать я хотел на Польшу», — сообщил Фланден редактору «Дейли телеграф». Схожим образом в частных беседах высказывался и Лаваль. Что касается британского правительства, то «оно, очевидно, желает играть роль посредника между Германией и Женевой (конкретно — Францией), но французам это, похоже, не слишком нравится» [892] . Было похоже, будто британский кабинет примеряет на себя роль сводни для герра Гитлера.

892

Майский И. М. Дневник дипломата. Кн. 1. С. 73–74 (запись от 4 февраля 1935 г.); И. М. Майский — в НКИД. 4 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 193. Д. 1425, Л. 31–33, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1935 г. URL:(дата обращения: 01.12.2023).

Нервы были у всех на пределе. В Москве Литвинов вел свою игру с польским послом Лукасевичем. Посол начал с удобного для Литвинова хода, посетовав на «неудовлетворительность польско-советских отношений». Если не брать в расчет пакт о ненападении, то ни в вопросах культурного обмена, ни в других сферах отношения никак не развивались. «Я ответил, — записал Литвинов в своем дневнике, — что меньше всего ожидал упреков со стороны Польши по нашему адресу. Не надо смешивать вопросов, лежащих в разных плоскостях

и сравнивать крупные с малыми». Для советского правительства этот пакт о ненападении был лишь первой ступенью на пути к улучшению польско-советских отношений, особенно в сфере политического сотрудничества. «К сожалению, все наши предложения в этом направлении не встретили отклика с польской стороны». Литвинов в качестве примера упомянул Прибалтийские гарантии и Восточный пакт. Польские оправдания звучали неубедительно. Советское правительство не просило от Польши какой-либо жертвы; оно выдвигало предложения в условиях, когда две стороны имеют общие интересы и подвергаются общему риску. (Литвинов имел в виду нацистскую Германию, но не назвал ее прямо.) «Нам казалось, что Восточный пакт гарантирует Польшу от опасности больше, чем нас», поэтому отрицательное отношение Польши не поддавалось разумному объяснению. В силу этого дипломаты естественным образом начали искать в польской политике скрытые мотивы. Несмотря ни на что, продолжал Литвинов, НКИД необходимо продолжать развивать культурные связи с Польшей. Между странами не ладился даже театральный обмен; то же самое касалось таких сфер, как книги, газеты, журналы и кино.

Лукасевич отвечал, что масштабные внешнеполитические цели СССР не должны препятствовать развитию дружеских отношений с Польшей. «Мы не должны видеть опасность для Польши там, где сама Польша ее не видит; в частности, она считает себя совершенно обезопашенной со стороны Германии как польско-германским соглашением, так и союзом с Францией». Так в чем же дело? Советский Союз заключил пакты о ненападении со всеми своими западными соседями, и он не граничит с Германией. «Непонятно поэтому его беспокойство», — отметил Лукасевич.

Этот разговор, как и беседа Литвинова с Беком годом ранее, — еще один пример советской проницательности и польской слепоты. «Я сказал Л[укасевичу], — записал Литвинов, — что он явно наивничает, когда просит нас не беспокоиться относительно Германии. Неужели он серьезно думает, что литовская или латвийская армии могут служить барьером против нападения на нас Германии? Неужели он не понимает, что эти армии могут быть опрокинуты в три дня даже нынешним рейхсвером? Но допустим, что немцы остановятся у наших границ, захватив лишь Прибалтику. Разве Польша с этим готова мириться? Ведь ни польско-германское соглашение, ни союз с Францией гарантией против нападения Германии на Прибалтику не являются».

Лукасевич, по словам Литвинова, пробормотал что-то про осведомленность немцев про особое отношение Прибалтийских государств к Польше. «Я это подхватил, — добавил нарком, — отметив, что в германо-польском протоколе ни слова о Прибалтике не говорится. Стало быть, Германии может быть известно об отношении Польши к этой проблеме из другого соглашения, ни нам, никому другому не известного». В этом случае, продолжал Литвинов, ни один разумный человек не поверит, что Польше будет безразличен захват Германией стран Балтии. Литвинов не мог понять польской политики. Инициатива заключить Восточный пакт исходила от Франции. На что Лукасевич не преминул вставить, что «Франция это отрицает и приписывает инициативу нам».

Литвинов ответил, что это ни для кого не секрет, что первым тему поднял Поль-Бонкур, правда, она касалась лишь заключения советско-французского соглашения. «На что мы ответили, — продолжал он, — предложением о коллективном пакте с участием Прибалтики, Польши и Чехословакии». Этот пакт имел предельно ясную цель: гарантировать мир в Восточной Европе и дать одинаковые гарантии всем странам-участницам. Вот такое продолжение получил этот разговор. Что мог сказать Лукасевич? Если Литвинов верно описал обстановку, царившую во время встречи, то польского посла на той встрече здорово прижали, что он не говорил, а «бормотал». Польша, сделав малый шаг вперед, немедленно делала большой шаг назад, вынужденно констатировал Литвинов. После нескольких комментариев Литвинов сообщил Лукасевичу, что продолжать дискуссию сегодня уже не имеет смысла [893] .

893

Встреча с польским послом Ю. Лукасевичем. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 10 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 103. Д. 1. Л. 3–9.

На дворе было 13 февраля. Уже несколько дней прошло после встречи с Лукасевичем, но Литвинов еще не получил последних телеграмм Потемкина по поводу встреч с Лавалем и Поль-Бонкуром. В тот день Литвинов направил еще одну справку Сталину. Тема была все та же: Восточный пакт и ход переговоров. Ключевой вопрос в том, объяснял Литвинов в послании Сталину, пожелает ли Лаваль заключить какое-либо соглашение с Германией. Лаваль непременно бы на это сказал, что до того, как будет получен ответ германской стороны на англо-французское коммюнике и будет вынесено решение Советом министров Франции он не сможет дать ответ. Таким образом, он предлагал дождаться ответа Германии, который ожидался в ближайшие дни и в котором наверняка была бы отвергнута, прямо или косвенно, инициатива заключения Восточного пакта. Литвинов предлагал в этот момент через Потемкина Лавалю прямо поставить вопрос о соглашении с Германией и потребовать ответить немедленно: да или нет [894] .

894

М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 13 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 113. Д. 122. Л. 53–54.