Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Джабара Карлей Майкл

У Литвинова выдался не самый лучший год. Пакт с Францией оказался крайней мерой, а вовсе не «опорой». Коварный Альбион подписал военно-морское соглашение с нацистской Германией, то есть начал сотрудничать с потенциальным врагом, что нарушало Версальский договор. Назревал Абиссинский кризис, с которым Литвинов в одиночку мало что мог сделать. Летом советские дипломаты, в частности Потемкин, любили ездить в отпуск. Он напомнил Литвинову, что сейчас начинается «мертвый сезон». «Не уверен, — сказал Литвинов, — даже в том, что в этом году будет какой-либо “мертвый сезон”». Однако нарком заверил Потемкина, что не собирается лишать его отпуска. В то же время Литвинова беспокоил Лаваль, который 7 июня стал председателем Совета министров, сохранив должность министра иностранных дел. Отношения с Москвой при таком раскладе точно лучше не станут. На самом деле Литвинов был согласен с Потемкиным: «предательство» британцев (то есть военно-морское соглашение с Германией) может привести к похожему «предательству» со стороны Лаваля. «Я считаю большой неудачей, — продолжал Литвинов, — что мы не смогли заставить Лаваля провести ратификацию пакта ускоренным порядком». Он пытается надуть СССР в этом деле, устраивая задержки, отметил нарком. «Он хочет сохранить в своих руках этот козырь для переговоров с Германией».

Французы могут предать так же, как и англичане [1090] . В августе Литвинов встретился в Женеве с Лавалем и пожаловался на задержку ратификации, но это не помогло. В ответ Лаваль начал протестовать из-за деятельности коммунистов в Индокитае и из-за подготовки политических кадров по линии Коминтерна или по линии советского правительства в Международной школе в Москве, названной в честь Сталина. Это был старый трюк Лаваля, который он использовал, когда Литвинов жаловался на французскую политику. Нарком ответил, что это все неправда, а документы поддельные. Давно прошли те времена, когда лорд Керзон или ему подобные могли предполагать, как выразился нарком, «что, не будь советского правительства, не было бы никакого недовольства и никаких антиправительственных движений в Индии и других колониях» [1091] . Это не была душевная встреча между будущими союзниками против нацистской Германии, и ратификация пакта о взаимопомощи была отложена до нового года.

1090

М. М. Литвинов — В. П. Потемкину. 4 июля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 96-100.

1091

Запись беседы с П. Лавалем. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 2 августа 1935 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 7-13.

Были ли у СССР вообще надежные союзники в середине 1935 года? Да, была Чехословакия. Бенеш и Александровский подписали пакт о взаимопомощи 16 мая 1935 года, и Бенеш приехал в Москву через несколько недель, чтобы подписать ратификационные документы.

Нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов (справа) встречает президента Чехословакии Э. Бенеша. 8 июня 1935 года

Нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов и президент Чехословакии Э. Бенеш обмениваются ратификационными грамотами в Москве. Слева от Литвинова Н. Н. Крестинский. 8 июня 1935 года. АФПРФ (Москва)

Казалось бы, это хороший результат. Однако советско-чехословацкие отношения зависели от отношений СССР с Францией и особенно с Лавалем. Чехословакия не была надежным союзником. Как и Великобритания, которая подписала англо-германское военно-морское соглашение сразу же после того, как Бенеш вернулся в Прагу. По всем документам Литвинова видно, что определенности не было. Сложности возникли даже с хитрым Титулеску. В этот раз он шантажировал Францию, чтобы добиться от нее поддержки румынского пакта о взаимопомощи с СССР, чего очень хотел Литвинов. Титулеску угрожал запретить Красной армии проход через румынскую территорию, если Франция не поддержит пакт [1092] . Понятно, почему он решил шантажировать Лаваля, но сработает ли это? Литвинов был в целом не против подобной тактики, но только если был велик шанс на успех.

1092

М. М. Литвинов — В. П. Потемкину. 4 июля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 96-100.

Проблема с Польшей

Литвинов мог хотя бы надеяться, что Великобритания, Франция и Румыния поддержат его планы, но у него не было подобных ожиданий от Польши. Литвинов встретился с Беком в феврале 1934 года, после чего НКИД сделал вывод, что на Польшу нельзя рассчитывать, а Беку нельзя доверять. В мае 1934 года Литвинов и Альфан в ходе переговоров снова затронули эту тему. Французский посол собирался ехать в отпуск и спросил наркома, нужно ли ему передать что-то в Париж. По словам Альфана, он не разделял пессимизма Литвинова в отношении Польши. Обе стороны не доверяли друг другу, а Польша не верила в стабильность советской политики. Видимо, об этом говорили в Варшаве. Литвинову не понравилась дипломатическая попытка Альфана взглянуть на советско-польские отношения с обеих точек зрения. «Я ответил, — написал Литвинов в дневнике, — если говорить о нашем недоверии, то оно ведь основано на фактах. Мы вели с Польшей весьма серьезные разговоры о сотрудничестве, и эти разговоры были прекращены по инициативе поляков». Затем нарком упомянул о том, что уже знают читатели, и добавил, что ходят слухи о секретных польско-германских соглашениях. Их подтверждала информация, полученная из французских источников. Он пытался убедить Францию не винить советское правительство в проблемах с Польшей. «Я выразил удивление, — продолжил Литвинов, — что Альфан мог говорить о недоверии к нам». Очевидно, французский дипломат затронул больную тему [1093] .

1093

Встреча с Ш. Альфаном. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 7 мая 1934 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 27–28 (шифр для записи данной беседы, по всей видимости, указан неверно), опубл.: ДВП. Т. XVII. С. 317–318.

Альфан тоже написал отчет о встрече, в котором ему не удалось передать крайнее недовольство Литвинова обманом Польши. Посол свел негодование наркома к некоторым «ограничениям, вызванным польскими опасениями по поводу СССР». Это он очень тонко описал ситуацию. Альфан также добавил, что после приезда в Москву он не заметил никаких изменений в советской политике. СССР все еще стремился сблизиться с Францией и ее союзниками и старался держаться подальше от нацистской Германии. Затем Альфан довольно прямолинейно предупредил:

«Эта политика может измениться, если СССР, не увидев дружеских чувств в ответ, вернется к той политике, которая приносила ему большую пользу на протяжении 12 лет». Читатели понимают, что речь идет о Рапалло [1094] . Были и другие предупреждения о возвращении к Рапалло от французского посольства в Москве, Альфана, его преемников и поверенного в делах Пайяра вплоть до лета 1939 года. А Литвинов и его коллеги не собирались сдерживаться, говоря про Польшу. Проблема была в том, что французское правительство не могло решиться порвать с Варшавой, и поэтому чиновники в Париже получали предупреждения из Москвы.

1094

Alphand. No. 174. 8 May 1934. DDF, Ire, VI, pp. 435–437.

Хотя Литвинов рекомендовал Сталину продолжать пытаться наладить отношения с Польшей, он предпринял все меры, чтобы на Западе узнали о том, что именно он думает о польской политике в целом и о полковнике Беке в частности. Через несколько месяцев после того, как нарком облегчил душу на встрече с Альфаном, у него состоялся похожий разговор с американским послом в Варшаве Джоном Кудахи. «Я бегло обменялся с ним мнениями относительно Бека лично и польской политики. Мы оба согласны были в том, что Бек усвоил старый метод дипломатии — скрывать за словами свою мысль и что польская политика является самой загадочной и, я добавил, вероломной. Я кажется, рассказал ему, как Бек, ведя с нами переговоры о балтийской декларации, в то же время вел переговоры с немцами в противоположном направлении» [1095] . Литвинов имел в виду остроту французского дипломата Шарля-Мориса де Талейрана, который как-то сказал, что язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли. Это непрямая отсылка к Талейрану интересна тем, что некоторые западные обозреватели считали, что Литвинов — это советская реинкарнация французского дипломата.

1095

М. М. Литвинов — Я. Х. Давтяну. 21 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 109. Д. 67. Л. 9-10.

НКИД все еще надеялся поймать мерцающий вдали огонек Восточного пакта. Литвинов не был наивен и не рассчитывал, что Польша в итоге прозреет. У него просто не было другого выхода.

Он все еще не отказался окончательно от Бека. Литвинов все еще пытался его прощупать, но безрезультатно. Не получилось продвинуться вперед и с польским послом Лукасевичем. В их недавнем разговоре у наркома «создалось впечатление, что Лукасевич приехал с определенным намерением проводить политику придирок, протестов и т. п.». Поскольку немцы использовали похожую тактику, возникал вопрос, было ли это простым совпадением или результатом какого-то польско-германского соглашения [1096] .

1096

М. М. Литвинов — Я. Х. Давтяну. 21 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 109. Д. 67. Л. 9-10.

В 1935 году СССР все хуже относился к польским намерениям. НКИД пытался понять, в какую сторону повернется политический курс после смерти Пилсудского. Советское посольство в Варшаве тщательно следило за польской прессой и заметило поворот вправо. Даже «полуофициальные круги» склонялись к более тесному сотрудничеству с нацистской Германией. «Из совершенно достоверного источника», что значило на языке НКИД от разведки, Стомоняков слышал, что даже Лаваль был убежден, что Польша сблизилась с Германией еще больше, чем раньше полагали в Париже. Кроме того, НКИД все еще был раздражен на «шарлатанские попытки польского МИД обвинить нас в срыве всех усилий к сближению с Польшей» [1097] .

1097

Б. С. Стомоняков — Я. Х. Давтяну. 3 июня 1935 г. // Там же. Л. 15–17.

В Москве и в советском посольстве в Варшаве ходили слухи о том, что Бек подал мысль или даже сам написал статьи в прессе, в которых продвигается идея сближения с Германией. Советский полпред Давтян в это не верил. «Но Бек слишком гибкий человек, чтобы бесповоротно ставить теперь же ставку на эту карту. Поэтому болтливость [в прессе. — М. К.] для него была не очень приятной. Бек будет еще долго лавировать в вопросах внешней политики, сохраняя известное равновесие между Германией, Францией и нами до тех пор, пока прояснится, в желательном для него духе, международное положение и пока не определится его личное положение во внутренней политике. По существу же его внешняя политика является прогерманской». Давтян не ожидал больших изменений в польской политике, если только у СССР не случатся неудачи, такие как ухудшение отношений с Японией или Францией. Для Давтяна это служило советским интересам. «Я вновь повторю, что самым выгодным для нас является спокойное выжидание событий и поддерживание корректных отношений. Дальнейшее укрепление наших международных позиций будет также способствовать укреплению наших позиций и в Польше».

Отношения Давтяна с правительством и польским Министерством иностранных дел были «очень пассивными». На самом деле они были заморожены уже какое-то время. Это означало отсутствие политических контактов с Беком, за исключением дипломатических приемов. По сути, поляки не делали ничего для улучшения отношений, как и СССР. Давтян поддерживал терпимые корректные отношения с польской стороной, в особенности на личном уровне. Он даже отметил, что Бек вел себя с ним доброжелательно и был готов помочь во время личного взаимодействия. Давтян также был в хороших отношениях с сотрудниками МИД. Он приглашал их на ужины в посольстве, а некоторых — два или три раза. Это помогало. «Я считаю, — добавил он, — что мы должны продолжать поддерживать корректные, “коллегиальные” отношения здесь и в Мск [Москве]». Давтян одобрял обмен любезностями, которого придерживался Стомоняков, «угощавший польских сотрудников посольства» [1098] . Не приглашал он лишь польских оппозиционеров.

1098

Я. Х. Давтян — Б. С. Стомонякову. 11 июня 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 109. Д. 68. Л. 106–111.