Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
В целом Литвинов не возражал. Приедет Титулеску в Москву или нет? Он сам должен это решить. Если приедет, то кто будет его сопровождать, на сколько дней он останется и что бы он хотел посмотреть в Москве? Вариантов было много: спектакли, опера, балет, музеи, галереи, заводы. Островскому нужно было это выяснить и отправить телеграмму Литвинову [1130] .
Через несколько дней Литвинов снова затронул этот вопрос, напомнив Островскому, что Титулеску сам предложил приехать в Москву, это была его инициатива, а не СССР. К сожалению, Титулеску рассказал о возможном визите прессе, и это вызвало проблемы в Бухаресте. Он хотел приехать, чтобы подписать пакт о взаимопомощи или чтобы СССР признал, что Бессарабия подчиняется Румынии. «Впустую он, очевидно, ехать не хочет, — писал Литвинов. — Нам тоже поездка ничего не даст, если за ней последует какой-нибудь поворот в политике Румынии». Все зависело от ситуации в Бухаресте: будут ли король и правительство поддерживать сближение с СССР? Если нет, Титулеску придется балансировать между двумя сторонами. Поэтому Литвинов велел на него не давить, поскольку он может сообщить об этом прессе. Но нужно попросить его дать
1130
М. М. Литвинов — М. С. Островскому. 10 ноября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 17. П. 134. Д. 86. Л. 1–4, опубл.: Там же. С. 30–33.
1131
М. М. Литвинов — М. С. Островскому. 16 ноября 1935 г. // ДВП. Т. XVIII. С. 557.
Через три дня, 19 ноября Титулеску сообщил Островскому, что поездка отменяется. Его политическое положение слишком неопределенное. Он не может никому доверять, так как обещания нарушаются на другой день после того, как их дали, поэтому единственный человек, на которого Титулеску может полагаться, — это король. А король никогда не будет другом СССР, «но он боится вас, как моральной силы, так и, в особенности, силы материальной… поэтому король кровно убежден, что лучше иметь Советы в числе друзей, чем врагов». Однако на Кароля II давили со всех сторон, а франко-советский пакт еще не был ратифицирован [1132] . Даже французы вступили в дискуссию. Как узнали немцы из достоверного источника, заместитель начальника штаба Франции генерал Виктор-Анри Швейсгут, наблюдавший в этот момент за маневрами в Румынии, предложил «замедлить сближение с Россией» [1133] . Вряд ли Швейсгут дал бы такой совет по своей собственной инициативе.
1132
М. С. Островский — М. М. Литвинову. 19 ноября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 0125. Оп. 17. П. 111. Д. 1. 262–257, опубл.: СРО. 1917–1941. Т. II. С. 34–38.
1133
Circular of the Foreign Ministry, Berlin, Kopke. 7 Nov. 1935. DGFP, C, IV, 801–803.
Полпред СССР в Румынии М. С. Островский. Середина 1930-х годов
Островский часто виделся с Титулеску, пытаясь придумать, как продвигаться вперед. 23 ноября они встретились, чтобы обсудить ухудшение ситуации. Титулеску признался, что он взволнован. Турки и югославы, в особенности новый югославский премьер-министр Милан Стоядинович, заигрывали с Польшей и Германией и пытались улучшить отношения. Это угрожало целостности Малой Антанты. Кроме того, существовала проблема политического курса Лаваля. Он тревожил Титулеску так же, как и «наглость» Польши. «Я всегда говорил, — съязвил Титулеску, — что шею мне свернет не король, а мои союзники: вначале Польша, потом Турция, Югославия, а теперь Лаваль» [курсив наш. — М. К.]. «До сих пор я убеждал короля, что прогерманская политика изолировала бы Румынию от ее союзников на Балканах и в Центральной Европе, изолировала бы ее от Франции и Англии. Теперь король сможет мне сказать, что Румыния, настаивая на своей политике, может сама оказаться изолированной» [1134] .
1134
Запись разговора с Н. Титулеску. Выдержка из дневника М. С. Островского. 1 декабря 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 109. Д. 72. Л. 161–166, опубл.: СРО. 1917–1941. Т. II. С. 39–44.
Литвинов отправил Александровскому депешу в Прагу, в которой отчасти повторил новости о Титулеску, которыми тот поделился с Островским. Затем Литвинов продолжил: «Из некоторых кругов нам передавали в Женеве, будто в Малой Антанте усилились прогерманские настроения. Титулеску сам мне говорил, что он теперь впервые испытывает беспокойство за позицию Югославии, назвав Стоядиновича [нового премьер-министра Югославии. — М. К.] германофилом. Титулеску вообще был страшно удручен главным образом нападками на него в самой Румынии за мнимые переговоры с нами об эвентуальном пропуске Красной Армии через Румынию и о пакте о взаимной помощи». Это означало, что два из трех членов Малой Антанты или сдавали позиции нацистской Германии, или подумывали об этом. Оставались вопросы, касающиеся Чехословакии, однако Литвинов признавал, что прямо сейчас тревожиться не о чем. Или, по крайней мере, он так говорил. «Мне передавали, что перед своим отъездом из Женевы Бенеш вновь указал Лавалю на необходимость скорейшей ратификации франко-советского пакта и как будто добился от Лаваля соответственного обещания» [1135] .
1135
М. М. Литвинов — С. С. Александровскому. 16 октября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 111. Д. 100. Л. 8-10.
Литвинов считал Бенеша неизлечимым оптимистом, так как было известно, чего стоили обещания Лаваля. Бенеш сам начал сомневаться. Лаваль сообщил Потемкину, Титулеску и другим, что он ратифицирует пакт. Он мог так и поступить, а мог провести переговоры с немцами и подписать соглашения с ними, лишив таким образом пакт какого бы то ни было политического смысла. В Берлине шли неофициальные переговоры, и, говорят, Лаваль пытался получить гарантии для Чехословакии. Даже
1136
М. М. Литвинов — С. С. Александровскому. 11 ноября 1935 г. // Там же. Л. 11.
1137
М. М. Литвинов — С. С. Александровскому. 25 ноября 1935 г. // Там же. Л. 12–13; М. М. Литвинов — С. С. Александровскому. 26 декабря 1935 г. // Там же. Л. 14.
Новые проблемы
Что касается французских переговоров с Германией, Потемкин узнал из надежных источников, в том числе от Мантелло, что Лаваль пытается получить гарантии сохранения французских, бельгийских и чехословацких границ, а также некое пятилетнее «обязательство» Германии не нападать на СССР.
Никто не знал, что предложит Лаваль Гитлеру взамен. Один немецкий министр Ялмар Шахт предположил, что в качестве ответного жеста Гитлеру предоставят полную свободу на востоке. Потемкин полагал, что подобная сделка слишком рискованная даже для Лаваля. Затем возник привычный вопрос о ратификации франко-советского пакта о взаимопомощи. Произойдет ли это? Потемкин полагал, что, если не случится ничего неожиданного, в конечном итоге он будет одобрен Национальной ассамблеей, хотя и не без сопротивления правых сил. Однако даже ратифицированный франко-советский пакт может остаться клочком бумаги. «Думается, что реализовать этот договор в первоначальном плане организации коллективной безопасности правительство Лаваля и не расположено, и не способно» [1138] .
1138
В. П. Потемкин — Н. Н. Крестинскому. 11 ноября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 10. П. 60. Д. 148. Л. 212–215.
С точки зрения НКИД, создавалось впечатление, что Лаваль превратил пакт в макулатуру и инструмент, который можно использовать против сторонников коллективной безопасности. Аргумент был таков: Франция на самом деле не хочет заходить слишком далеко в отношениях с СССР, и, таким образом, другим государствам тоже не следует этого делать. Польский полономочный министр в Бухаресте был не единственным, кто создавал проблемы Титулеску. Так же вел себя и югославский премьер-министр, который, действуя за спиной румынского министра иностранных дел, сообщил королю Каролю II, помимо всего прочего, что Лаваль якобы сказал Стоядиновичу, что франко-советский пакт был «мертв» [1139] . Предательство в Европе становилось все более комплексным. Это очень хорошо подходило нацистской Германии.
1139
М. С. Островский — М. М. Литвинову. 19 ноября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 0125. Оп. 17. П. 111. Д. 1. 262–257, опубл.: СРО. 1917–1941. Т. II. С. 34–38.
Нужда заставляет искать странных партнеров
Парадоксально, но даже некоторые поляки переживали из-за Лаваля. Польский военный атташе в Бухаресте подполковник Ян Ковалевский посетил первого секретаря посольства СССР и разведчика Виноградова, который потом записал: «Он засыпал меня вопросами относительно нашей точки зрения на политику Лаваля. Верно ли, что Лаваль добивается соглашения с Гитлером? Я ответил Ковалевскому, что могу в данном случае сослаться на общеизвестные факты, и в частности на неоднократные заявления самого Лаваля о том, что он является сторонником соглашения с Германией при известных условиях. Другое дело, удастся ли ему добиться этого соглашения и каково будет его содержание. Ковалевский открыто сказал мне, что Польша обеспокоена… Вы понимаете, сказал Ковалевский, что мы не против того, чтобы Франция и Германия жили между собою в мире. Однако это сближение может перейти известные границы и станет опасным для Польши. Этого мы боимся.
Далее Ковалевский спросил меня, почему Лаваль не ратифицирует франко-советский пакт и не намерен ли он променять этот пакт на соглашение с Гитлером? Беспокойство Ковалевского было так велико, что казалось, что он заинтересован в скорейшей ратификации советско-французского пакта. Я ответил Ковалевскому, что мне неизвестно, как будет маневрировать Лаваль, используя франко-советский пакт, при переговорах с немцами, но что касается самого пакта, то, по имеющимся у меня сведениям частного порядка, он будет ратифицирован. Ковалевский заявил мне, что Бек останется, но его политика подвергнется некоторым коррективам. Решено улучшить отношения с Францией, охлаждение с которой зашло слишком далеко».
Это был странный разговор, который состоялся между относительно высокопоставленным польским офицером и советским временным поверенным в делах, а по сути, между двумя разведчиками. Даже лицемерные поляки не доверяли лицемерному Лавалю. В этом особенность дипломатии: нужда заставляет искать странных партнеров. Ковалевский был интересной фигурой. Он занимался разведкой и криптографией. Ранее он служил в Москве, но затем его выслали оттуда в 1933 году. Ковалевский не держал за это зла, и его разговор с Виноградовым был довольно откровенным. Все в Бухаресте, кого имело смысл принимать в расчет, знали, что польский министр Арцишевский грозился убить Титулеску, поэтому Виноградов перевел разговор на эту тему, а у Ковалевского не было возражений, и он готов был это обсудить: