Родное гнездо

Колюмбов Жорж

Узкое горло лестницы пройдено, поток выливается в коридор. Светло-зеленые стены, гардероб. Шапки, пальто, путаница, портфели, ботинки, шнурки… Что-то издалека кричит и показывает руками Бычков, но я его не слышу, кругом шум, гвалт, неразбериха. Пашка машет руками, но мне некогда, я скорее бегу домой, мне идти пешком, а он на троллейбусе, нам не по пути. Сейчас протиснусь через входную дверь и — свобода! А там затор. Почему так медленно? Что случилось? Улица-то ведь вот она, сейчас я туда…

Сильные руки хватают меня за пальто, другие приподнимают над землей,

а ноги болтаются в воздухе. Нет! Вы что! Пустите! Мне не дают пройти. Меня тискают и бьют. Не изо всех сил, но умело и со значением, мол, цыц, не рыпайся, малявка. Стая черного воронья — у них везде свои порядки. Проворные потные руки лезут в карманы пальто и выгребают оттуда все, что находят. Какое гадкое, отвратительное ощущение! Меня выпотрошили и выпихнули на улицу. Все, давай, шагай, вот тебе твоя свобода, радуйся. Они занимаются следующей жертвой. Живой гадский конвейер.

Меня затопила обида. Это несправедливо! Несправедливо! Так нельзя! В карманах нашлось всего четыре копейки, но дело-то разве в этом! Дело в унижении, в липком и грязном обыскивании, в засаде, устроенной старшеклассниками на малышей. И главное — в том, что никому до этого нет дела, ни директору школы, ни Фаине Павловне, никому. Меня душат рыдания, я прошел почти километр и никак не могу успокоиться. Мало мне своих бед, так они еще и пуговицу на пальто оторвали. Теперь от мамы попадет. Плохо вижу — слезы застилают глаза, хлюпаю носом, мир переворачивается и… я вывинчиваюсь в привычную реальность. С глазами, до сих пор мокрыми от детских слез ярости и унижения.

Да уж… Далеко не все погружения в прошлое приятны и интересны. Некоторые воспоминания лучше забыть навсегда. Надо записать параметры, чтобы больше сюда не попадать. Никогда! Да и вообще, надо бы поосторожней с этим прибором. Вдруг он и правда оказывает на мозг вредное воздействие?

* * *

За завтраком поговорили с отцом.

— Так ты вчера совсем-совсем ничего не увидел?

— Совсем. Зато ночью видел яркий сон. Про жизнь, один случай из моего детства.

Торик вздрогнул, вспомнив о пережитом вчера унижении. А отец продолжал:

— Витя Зайцев. Ты же знаешь, мы с ним в детстве очень дружили.

Торик кивнул. Конечно, дядя Витя, тот самый, что сажал свои «ёлеки», чтобы они потом напоминали о нем. Кстати, ведь так и случилось…

— Мы как раз тогда научились делать воздушных змеев и часто ходили на Гневню запускать их. Там, на склоне горы, возникают нужные восходящие потоки, и змей хорошо взлетает, даже если сделан не совсем правильно. Но у Вити была большая мечта.

— Улететь на нем в дальние страны?

Отец рассмеялся и отмахнулся:

— Да нет. Он, конечно, романтик, но не пустой мечтатель. Его большая мечта состояла в том, чтобы совместить несовместимое. Витя очень хотел запустить змей на Гневне. Ночью. И чтобы там, в небе, на самом ветру горела свеча.

— Но, если ветер, он сразу погасит пламя, а без ветра змей не взлетит.

— Вот именно! — Отец торжественно поднял палец. — Я же говорю: совместить несовместимое.

Нам понадобилось семь попыток. Шесть раз мы пробовали, и все время что-нибудь шло не так. Сначала наши испытуемые взлетали, но свеча сразу гасла — и это понятно и предсказуемо: ветер же. Потом мы защитили свечу стеклянной банкой — и теперь она горела, хотя змей оказался слишком тяжелым и не взлетал. Но я придумал стащить стекло от нашей керосиновой лампы, оно полегче будет.

— И получилось?

— Нет. Меня мама поймала. — Он даже слегка смутился.

Торик живо представил, как еще молодая бабушка София ловит маленького папу и строго отчитывает его, держа за ухо. Керосиновая лампа в хозяйстве — штука нужная.

— А как же вы тогда?..

— Просто чудом. Витя нашел на мусорке старую керосиновую лампу. Стекло с трещиной, но нам подошло. И вот тогда все получилось! Мы две ночи подряд запускали с Гневни змей со свечой. О, это такое ощущение — не передать! Будто ракету в космос запустили, не меньше! Представь: ночь, все спят, темнота, над Гневней ветер и ясные звезды. И мы с Витей вместе, в четыре руки, держим суровую нить, а где-то там, высоко-высоко, трепещет огонек свечи, наша воплощенная мечта. И она нам, мальчишкам, кажется ярче Луны и важнее Солнца, потому что мы сделали это чудо сами, своими руками!

— Представляю!

— Ну вот этот самый эпизод я видел сегодня во сне, момент чистого триумфа.

— Как здорово! И вы потом еще запускали?

— Нет. — Он помрачнел. — На второй раз ветер внезапно стих, змей рухнул на землю, и стекло разбилось.

— Жалко.

— Жалко, но мы все-таки добились своего: сделали невозможное!

— И правда. А ты об этом вспоминал недавно?

— Никогда. Я об этом вообще забыл, а ночью почему-то вспомнил. И, кстати, спал на удивление хорошо сегодня. Может, как-нибудь еще попробовать?

Надо же, как все устроено в жизни: всего один эксперимент перечеркнул долгий путь поисков. Причем не потому, что завел не туда, а чисто эмоционально. Отец был воодушевлен, а вот у Торика возникло прямо противоположное ощущение. Захотелось отложить прибор подальше. До лучших времен.

Так он и сделал. Спрятал его на несколько лет. Тем более что тут столько всего завертелось!

Глава 26. Грани будущего

Февраль 1986 года, Город, 20 лет

Универ на четвертом курсе — это уже совсем другой Универ. Студенты осознали, что их вряд ли выгонят. Да, все бывает, но теперь этого никому не хочется — ни студентам, ни преподавателям, ни деканату. Большинство преподавателей относятся к студентам, как к коллегам, а не лентяям. Идет естественный отбор: кто не научился учиться, тот уже вылетел. И кто же остался? Самые сильные? Или, может, самые умные и талантливые? Не-ет, самые приспособленные!

Ядерная физика, которой всех так пугали, оказалась совсем несложной. Особенно после странных высших математик на первых двух курсах.