Рокоссовский: терновый венец славы

Карчмит Анатолий Андреевич

– Не узнаете?
– спросила, улыбаясь, женщина, подняв на Рокоссовского темные большие глаза.

– Постойте, постойте!.. Валентина Круглова?
– расплылся в улыбке генерал.

– Большой Кремлевский дворец, январь 1937 года.

– Спасибо за память, - проговорила Круглова и участливо спросила: - Выкладывайте, как вы живете со своим осколком?

– Живем - не скачем, упадем - не плачем, - весело произнес генерал, разглядывая гостью.
– Оказывается, и так можно нормально жить.

– А вы все такой же.
– Круглые щечки Валентины вспыхнули

ярким огнем.
– Все шутите.

– Приходится.

– Где вас Можно осмотреть?- спросила врач деловым тоном, который ей был не к лицу.

– Еще успеете, - ответил Рокоссовский. Он повернулся к адъютанту.
– Ваня, будь добр, организуй нам ужин. Такая гостья свалилась с неба.

– Есть! Я все понял!
– козырнул адъютант, сел в машину и уехал.

– Я думаю, на ночь глядя, вы не поедете обратно в госпиталь?
– спросил генерал.

– Нет, я отпросилась на десять дней. Мне надо заехать по делам В Тулу.

– Где бы вы хотели переночевать?
– осторожно спросил Рокоссовский. В его взгляде затаилось любопытство.

– Я гостья, а вы хозяин, - ответила Круглова.
– Где разместите, там и переночую.

– В этом доме есть две свободных комнаты. Вас они устроят?

– Конечно.

– Вот и хорошо, присядьте на скамейку, Я сейчас вернусь.
– Он взял чемодан, сумку и отнес в дом.

– Вам здесь нравится?
– спросил он, присаживаясь рядом.

– Очень, здесь так тихо, — сказала с едва уловимой грустью

Валентина.
– Нет стона раненых, не надо возиться со скальпелем, ломать, резать... Тяжелая это работа. *

– А как вы попали на фронт?

– Помните, - она повернулась к Рокоссовскому, - я еще в 37-м

говорила, что поступаю в мединститут? Так вот, закончила ускоренный курс, вместо шести училась четыре года. Затем отправилась искать счастья на войну. „

– Ну и нашли?

– Мое счастье в том, что я помогаю людям выжить, - ответила Валентина, немного помолчав.
– В этом вся моя жизнь.

– А как с личным счастьем?
– спросил Рокоссовский, заглядывая ей в глаза.

– Личного счастья нет, я вековуха, - рассмеялась Круглова.

– А кто такая вековуха?

– Н-ну, можно сказать, старая дева.

Рокоссовский подошел к дереву, сорвал самое зрелое яблоко и протянул Валентине:

– Угощайтесь.

– Спасибо, - сказала она, сверкнув благодарным взглядом.
– Это не запретный плод? Ведь так хочется попасть в рай.

– Адам и Ева давно нарушили этот запрет. А мы их потомки. Поэтому мечтать о рае не возбраняется, но попасть туда, видимо, очень сложно.

– Через час ужин будет готов, - доложил подошедший адъютант и, повернувшись к Кругловой, спросил: - Может, уважаемый врач после пыльной дороги желает принять душ?

– Спасибо, с удовольствием.

Круглова, взяв чемоданчик, скрылась в палатке, а Рокоссовский помогал сервировать стол. Когда все было готово, он поблагодарил адъютанта и повара, и те уехали на машине командующего в штаб. Дом состоял из трех комнат. В самой большой размещался командующий фронтом. Здесь стояла

широкая деревянная кровать, накрытая легким одеялом, на ней горкой возвышались подушки и подушечки. В углу стоял стол, а над ним висела керосиновая лампа. Ее сумеречный свет разгонял лишь близкую темень, а уже в четырех-пяти шагах от стола с трудом можно было различить стеклянные дверцы шкафа. На стене, в метре от стола, отсвечивало в человеческий рост зеркало. В самой дальней, угловой комнате, которая была отведена для гостьи, тоже стояла деревянная кровать, накрытая темным шерстяным одеялом. Рядом находилась тумбочка и небольшой столик. Окна в доме были занавешены плотной темной материей. Видимо, хозяева дома тщательно соблюдали светомаскировку.

Рокоссовский и Круглова уже более двух часов сидели за столом и вели беседу, как старые знакомые. А еще перед ужином Валентина осмотрела рану генерала и нашла ее вполне удовлетворительной. *

Генерал был в белой тенниске, подчеркивавшей его крепкий торс, а Валентина надела бордовую кофточку, которая удивительно гармонировала с распущенными до пояса косами, неизвестно как сохранившимися во фронтовых условиях.

Они пили маленькими рюмками армянский коньяк и продолжали разговор. Особенно много говорила чуть захмелевшая Валентина. Рокоссовский с улыбкой слушал звонкий голос Кругловой, и ему казалось, что он у нее, словно горный ручеек: то переливается через камни, то кидается вниз водопадом, то тихим говором нежится на золотом песке.

– Вы, наверное, относите себя к категории людей, которые ечитают себя непобедимыми?
– спросила Валентина, очаровательно улыбаясь.

– Нет, почему же, меня противник иногда тоже бьет, да еще как!
– Синие глаза Рокоссовского светились дерзким огоньком.

– А ваше сердце может кто-нибудь завоевать?
– Она уставилась на генерала большими черными глазами.

– Оно уже завоевано.

– Кем?

– Женой.

– А где она?

– Вчера сообщили из Генштаба, что она живет в Новосибирске.
– С лица Рокоссовского не сходила улыбка.

Валентина расслабилась, разрумянилась, у нее слегка кружилась голова. Обворожительная улыбка и голубые глаза Рокоссовского не давали ей покоя. «Он по-прежнему неотразим», -подумала она, и тут же у нее появилось страстное желание обнять его и поцеловать, но, ие заметив в глазах Рокоссовского взаимности, передумала.

– Пора спать, - сказала она.
– У меня кружится голова. Спасибо за угощение, - произнесла она выходя из-за стола.

– Я не привык так рано ложиться спать. Я еще покурю.

Круглова зашла к себе в комнату и через некоторое время

вышла и подошла к зеркалу. Она была одета в прозрачную ночную рубашку, через которую просвечивали тугие груди. Женщина, словно колдунья, распустила светлые волосы по округлым плечам и, взглянув на Рокоссовского, продолжала «чистить перышки». На загорелом ее лице горячо и влажно блестели глаза. Вспыхивающие искрами серьги придавали Валентине озорно-бесшабашное выражение. Казалось, весь вид ее говорил: ну чтр же ты медлишь, дурачок?