Роман… С Ольгой

Иголкина Леля

— Это несмертельно.

— Что нужно делать?

— Смириться и закончить с никому не нужной половой жизнью. Я хочу домой…

У мальчишки очень тёмные глаза. Чайный добрый взгляд. Тёмно-коричневая радужка и иссиня-чёрный, как будто угольный зрачок. Закрученная щеточка ресниц, обрисовывающая контур детских глаз. Тимоша смотрит на меня, пока я пялюсь на его направленный ко мне на встречу лоб.

— Не верю! — сжимаю в правом кулаке обручальное кольцо, которое она мне отдала, когда я неожиданно восстал перед её лицом. — Надень сейчас же. Какого хрена вытворяешь?

Именно сегодня? Именно сейчас? Снимешь, когда гадкую бумажку подпишешь. Ты моя жена, Лёля, если об этом вдруг забыла.

— Через пару дней мы разведемся, Юрьев. Оно мне натирает, под ним мозоль и кожа пламенем горит…

— Потому что? — подаюсь немного на неё, при этом детские ступни странно упираются в мой живот. — Я слушаю! — шиплю, медленно настраивая свой взгляд, поднимаю голову и устремляю на неё глаза.

— Всё кончено.

— Кончено?

— Да.

— Сука! — сморгнув, отворачиваюсь, чтобы посмотреть куда угодно, только не в ненавидящие женские глаза.

— Вот так, вот так! — подначивает мальчугана, слабенько отталкивающего меня. — Ты мой защитник, детка. Бежишь, малыш?

— Развода не будет, Юрьева, — скриплю зубами.

— Об этом надо было раньше думать. Хочу напомнить, Юрьев, что мы давным-давно договорились, — мягко, но всё же лицемерно, начинает Оля, но внезапно замолкает, когда я ложно отхожу назад только для того, чтобы с увеличенной стократно силой, ринуться вперед и крепко-накрепко её обнять. — Ай, ты… — пытается отпихнуть, желая получить свободу для себя и звонко взвизгнувшего пацанёнка. — Не смей! Ты его задавишь.

Сжав густые волосы, сильно развевающиеся на ветру, хриплю ей в ухо, донося сухую мысль и активно раздражая попавшую так некстати под раздачу чуткую к звуковым вибрациям барабанную перепонку:

— Ты будешь неприятно удивлена, любимая. Я обещания держу — об этом Лёлик в курсе, — она рычит и булькает, а малыш пристраивает кулачки к моим щекам. — Я уезжаю на день. Тебе даю на размышление двадцать четыре часа. Сутки — вполне достаточно для принятия здравого и взвешенного решения, по истечении которых я буду драть тебя, чтобы организовать твою последнюю беременность.

— Последнюю? — со стоном произносит Оля.

— Если ни черта не выйдет, значит, не судьба.

— Пошёл ты! Бей его, бей его, — приказывает пищащему мальчишке.

— Мы попробуем всё, жена. Я замахался ждать, пока ты соизволишь разогреться и, как следует, для мужа дать.

— Обойдешься! Ласки захотел? Могу по роже дать, предатель! — она впивается зубами в мочку моего уха и терзает мякоть, как обезумевшая шавка. — У-у-у-у, р-р-р, — рычит и гложет хрящик. — Не-на-ви-жу.

— Побольше страсти! Да, да, да, — специально подставляюсь. — Умница моя.

Задрала стерва! Вот я неожиданно взбесился. Перед тем, как закрыть от искусственного наслаждения глаза, я смутно вижу приближающихся к нам с открытыми от недоумения глазами, ртами и разводящими руками Красовых, для которых такое представление происходит в первый раз.

— Мы не одни, Лёлик. Здесь Костя и…

Перепуганная до адских бесов Ася!

Глава 25

Десять

лет назад

«Лёля жива?» — первый и единственный вопрос, выкрикнутый мною в динамик мобильного телефона, на который сутки спустя позвонил взмыленный, чем-то одурманенный, судя по скорости подачи звука, и периодически покашливающий, будто бы чахоточный, Андрюха.

Сразу же!

Незамедлительно!

Мгновенно!

Как только что-то стало о жене известно. Моя Юрьева отсутствовала два тяжелейших на эмоции и физическое состояние, плаксивых согласно отрывному календарю, ноябрьских, слишком мерзких дня.

«Да» — сухо гаркнул друг, не пытаясь успокоить или приукрасить факты, чтобы подать получше информацию родственникам пострадавшей. — «С ней работают, но… Приезжай, как можно быстрее. Среди своих ей будет легче».

«Где она сейчас?» — а я ритмично дубасил кулаком играющее полотно межкомнатной двери, желая нокаутировать жалкие квадратные метры нашей спальни, ставшей футбольным полем за вялотекущие дни…

Дни… Дни…

Дни без тебя.

Любовь моя!

«Городская клиническая…» — он только начал отвечать, однако странным образом сразу же осекся, проглотил язык и резко замолчал.

«Что случилось? Андрей! Андрей! Андрей!» — а я орал, как оглашенный, разрывая голосом пространство. — «Да ответь же! В чём дело? Что там происходит?».

«Я здесь» — друг отозвался только через несколько секунд.

«Что у вас там происходит?» — я же шумно носом воздух забирал и рычал, как будто оголодавший за добычей хищник полученное наконец-то мясо старыми клыками, не разжёвывая, тупо рвал.

«Её перевели в палату интенсивной терапии и дали седативные. Ром, приезжай сюда. Ты ей точно нужен. Оля не понимает, кто все эти люди и почему рядом нет тебя. Давай скорее!».

«Я еду!» — прижав к плечу смартфон, затем накинув куртку на пропахший двухдневным потом чёрный гольф, рванул на выход, который стремительно мне перекрыл отец, раскорячив в коридоре свою здоровую фигуру и свернув моё стремительное бегство глухим, но чётким предложением:

«Стоять — ни с места! Смирно, Юрьев! Поедем вместе, парень»…

«Она жива!» — долдоню про себя, пока с огромной силой давлю на газ и не спускаю глаз с дорожно-транспортной обстановки, царящей вокруг нас.

Нас… Её здесь нет. Это страшно! Жена ушла. Лёлечка пропала два блядских дня назад. Припоминаю, как кричала в трубку мать о том, что:

«Она с тобой? Ромка, скажи, что девочка пришла к тебе. Что ты молчишь? Сы-ы-ы-ын!».

На одно мгновение мне показалось, что в тот момент мистер Юрьева наживую вырывала волосы на голове и по щекам себя хлестала собственной рукой, царапалась, как кошка, снимая стружкой кожу, желая необратимо изуродовать своё красивое лицо. Крик… Этот крик был демоническим. Диким и нечеловеческим. Она хрипела и захлебывалась, пока рассказывала, как несколько часов назад вынужденно оставила Олю с этой… С этой…