Роман… С Ольгой
Шрифт:
— Здорово, — Андрей встречает у закрытой угловой палаты. — Иди сюда, — схватив меня за руку, силком подтягивает к себе и крепко обнимает, хлопая второй клешнёй промеж лопаток, по плечам и по раздающимся, как у загнанного ишака, бокам. — Слушай внимательно, — шепчет в ухо, зубами задевая мягкий хрящ. — Это маркер, Ромка. Ты понял? Не смотри туда. Его сразу уберут после того, как с Лёликом закончат.
— Нет, — гундошу в дружеский висок.
— Не обращай внимания. Криминалист ещё не ушел. Бродит где-то рядом, вынюхивает что-то, разговаривает с врачами, присутствующими при её осмотре.
— Я… Я… Т-т-ты п-п-п-позвонил-л-л-л… — глаза, похоже, двигаются рассинхронно, а картинка выглядит мутнее, стремительно теряя чёткость. — П-п-п-п-рие-х-х-х-ал, как-к-к-к…
— Оля спрашивала, а я всё, что интересовало, рассказал. Она понимает и готова сотрудничать. Это не под протокол, Ромка. Правила я знаю.
— По-д-д-д-дружески?
Вероятно, из-за сочувствия.
— Мне нужно было удостовериться, что она…
Не сошла с ума? Не двинулась мозгами из-за двухдневной жуткой пытки?
— Я п-п-п-п-онимаю.
— Вот и хорошо. Тихо-тихо, — Андрей впивается ногтями в мою спину. — Тшш-тшш, Юрьев. Смирно, товарищ капитан.
— А с-с-с-с-мывы?
— Взяли всё! Ей обрезали ногти на руках и ногах, взяли волосы и образец слюны, гинекологические мазки и из анального отверстия в том числе. Маргарита Львовна очень помогла, — друг сильнее давит на меня, будто хочет поглотить, выпить, высушить и с потрохами «скушать». — Мать брала!
— М-м-м-м, — прикусываю кожу на шее друга и медленно еложу носом возле сильно покрасневшего мужского уха.
— Всё нормально. Она действительно нам помогла, хоть это и противоречит правилам, но ради спокойствия Лёлика мы пошли на это. Ромка, ты понимаешь?
— Д-д-д-а, — отвечаю через силу.
Это ведь незаконно! Моя мать — её свекровь. Когда начнётся следствие, ей, как врачу, придётся подписать официальные бумаги, а фамилия «Юрьев/Юрьева» не может фигурировать в таких непростых фрагментах, пачкая паскудные дела.
По-видимому, Андрюха понимает, что так сильно волнует и тревожит, поэтому тут же исправляется:
— Она осуществляла манипуляции и только. Справки подпишет тот человек, который никакого родственного отношения к Оле не имеет. Ромка, я же не дурак!
— С-с-с-спасибо.
— У неё был психолог, — продолжает говорить Ростов. — Сорок минут, если не ошибаюсь, о чем-то с ней беседовал. Она контактна, но с откровениями не активна.
— Она в сознании?
— Да, конечно.
Слава Богу! Спасибо, Господи. Моя любовь жива!
— Не смотри на лицо, там…
— Что? — пытаюсь отстраниться, но Ростов сегодня кажется сильнее, он держит мужественно и очень крепко. — Прекрати! — хриплю ему в висок.
— Нужно сделать фотографии, поэтому… Сука, чёрный перманентный маркер или детский въедливый фломастер! Короче, врачи разберутся, что с этим делать, чтобы не испортить кожу. Меня заверили, что с этим не возникнет проблем. Ром…
— Он-н-н-и… — снова-, мать твою, здорово…
Я заикаюсь с пяти лет. Нет у этого всего прошедшего, по-видимому, времени. Однажды испугался. Сильно и с последствиями. Всё произошло, когда мелкий Юрьев-сорванец попал на вообще не детский фильм, который посматривал одним глазком
— Есть множественные порезы на бёдрах и в районе лобка, внутренние разрывы, укусы на груди и ягодицах. Здесь, — друг всё же отпускает и выставляет мне под нос ладони, глазами показывая на сочленение в районе кисти и предплечья, — есть следы верёвки. То же присутствует на ножках. Она вырывалась, поэтому…
— Стоп! — прикрыв глаза, шиплю, не размыкая губ. — Это ваше дело. Не посвящай!
Тем более что я увижу сам!
— На Олином лице… Ром? — он тормошит моё плечо.
— Да? — возвращаюсь и распахиваю, видимо, слишком устрашающе, глаза, потому как Ростов быстро отступает и, приложившись затылком об окрашенную в светло-зелёный цвет панель, тормозит, а после утыкает костлявый зад в ближайший угол.
— Мы добьёмся! — теперь зачем-то заверяет. А напоследок — перед тем, как я его покину и зайду к жене в палату — убеждает в том, что необходимо положиться на мудрое и качественное следствие, оказывать любую помощь и всяческую поддержку, сотрудничать и идти на непростой контакт.
Угу… Угу… Всё это я и без Андрюхи знаю. Сколько раз я точно так же говорил, обманывая и путая следы? Увиливал от ответственности, когда случайно заходил в тупик и терял одну-единственную нить, способную вывести на свет Божий непогрешимую грёбаную истину. Я не верю, но это, видимо, судьба. Карма! Как модно стало говорить. Мы нахватались красивых иностранных слов и оперируем ими, ни черта по содержанию в том не понимая.
Гештальт!
Кармический крест!
Ментальность!
Гнев, ярость, осознание, торг, непринятие… Депрессия!
Всё долой. Я просто, черт возьми, хочу поверить! Плыть по течению и отдать бразды правления посторонним людям. Я не умею управлять, так пусть с этим ладят те, у кого такое на подкорке, видимо, записано. Андрюха сможет! Он настойчивый, упрямый, здравомыслящий и очень сильный человек. Я положусь на друга, если иного нам, в сущности, не остаётся. Вера и прощение? Пусть будет так!
— Ром?
Я знаю этот лживый и заискивающий тон. Чего ещё?
— Да?
— Ей тоже будет предъявлено обвинение. Ты услышал?
И поделом! Его «хреновая любовь» должна ответить перед людьми и Богом за то, что сотворила со своей, наверно, единственной на этом свете и на том, подругой.
— Х-х-х-х-хорошо.
— Мне очень жаль. Я хочу вас поддержать. Только не брыкайся. Ладно?
Хочет? Сильно, что аж в погонах звёзды жмёт?
— Доведи до конца и не прогибайся.
— Так точно, — он отдаёт мне честь, резко вскинув руку, и так же резко опустив её, тихо добавляет, — товарищ капитан…