Роман… С Ольгой

Иголкина Леля

«Юрьев, будь ты проклят. Спать хочу. Больше не могу. Задница болит. Ты словно каменный. Зачем так чётко? Работаешь, как сраный поршень. Боже… У меня красные ягодицы?» — кикимора вращала лохматой головой в попытках рассмотреть блестящую от пота поясницу и разодранную моими пальцами маленькую попу. — «Господи! Тебе разве женщину в руках держать? Ты мнёшь, щипаешь, давишь. Дрянной козёл! Сначала потренируйся на плюшевых игрушках, а потом предлагай себя для наслаждения. И ты ещё интересовался, сколько раз я испытала за все двадцать лет с тобой оргазм? Серьёзно? Считаешь, что это вот оно и есть? Да я дёрнулась, чтобы ты, паскуда,

из моей несчастной киски вылез. Вот, что мне теперь делать? Ни лечь, ни сесть, ни ровно встать. Ну ты и гад, Ромка!» — вопила, пока натиралась поролоновой мочалкой, раскрывая пошло рот, в который забегали водяные капли, летящие из прямоугольной лейки ей на лицо, грудь, живот и девичий лобок.

Что она с ним делает, что выглядит он, как у… Скажу «девчонки» и согрешу, нарушив какой-нибудь очередной закон, регламентирующий правила поведения с несовершеннолетними? Или это просто нездоровое влечение к красивой женщине, у которой всё настолько идеально, что я не перестаю всем этим восхищаться. А по причине своего косноязычия, лучшего сравнения не подобрал, сравнив половые губы Лёльки с чем-то детским лишь по виду, но не по внутреннему и внешнему содержанию.

«Молчала бы уже, симулянтка! Раздвинь-ка ножки. Посмотрю на что там ты так громко жалуешься» — ещё разочек ляскнул по упругой жопе. — «А кто просил „быстрее, Юрьев“? А кто визжал, что терпеть уже не может? А кто плакал и умолял меня…»

«Убью!» — Оля шикнула, но всё равно нижние конечности мне под руку развела, после громко всхлипнула и тут же поскользнулась на кафельному полу в просторной душевой кабине, через огромное закаленное стекло которой можно разглядеть красивую панораму огромной спальни размером с зал, в котором именно сейчас чувствует себя хозяйкой сама с собой смеющаяся мать.

«Любишь, Лёлька! Любишь, но сказать стесняешься» — ласкал губами грудь, прикусывал соски, раскатывая идеальные по форме шарики во рту на языке.

«Мороженое хочу!» — стонала, сильно прогибаясь в пояснице. — «Накорми меня, скотина».

Она ведь не сосала мне, а стало быть, сладкую поблажку не заслужила и не получила. Но! Но у Лёлика есть шанс начать сегодняшнее утро с богатого холодного стола. Я заказал мороженое, помимо всего прочего. Ей только нужно доказать, что лакомства она достойна. Я кончу, а после накормлю её любимым сливочным мороженым.

Есть у младшей Юрьевой специфические пристрастия. Всё она умеет, всё любит, всё ей по плечу… Но стабильности, как говорится, нет, терпения любимой с таким, как я, упрямым не хватает, да и пакостное настроение её тяжёлое сознание шатает, словно ржаное поле во время грозового, мать её, раската.

Да что она творит? Мать пробирается почти на цыпочках и с воровской оглядкой в нашу с Олей спальню, а там целенаправленно подходит к гардеробной, похожей на маленький шмоточный дворец. Смотреть на её непредсказуемые перемещения становится опасным. Марго желает что-то доказать или украсть? А я сжимаю кулаки, сцепляя зубы:

«У-у-у-у. Как эта родная женщина меня достала! Что ей в спальне надо?».

По всей видимости, опасения Ольги совершенно не беспочвенны. Хорошо, что кольца обручальные при нас: мужское, как всегда, находится на правом безымянном пальце, а женское висит у меня на шее на тонком, сплетенном из трёх крепких нитей, ремешке.

Не спуская глаз с планшетного экрана, вытягиваю телефон из брючного

кармана и определяю вызов в ту дикую Вселенную.

— Привет, — произношу в трубу, убирая с глаз долой очки. — Чем ты занята?

— Ромочка, сыночек! — пищит она и скачет, как теннисный картонный мячик на грунтовом корте.

— Как дела?

— Всё хорошо. А у тебя?

— Не разбудил?

— Нет-нет. Ну что ты! Мы с папой рано встали. Это стар…

— А ты где?

— Ой!

О, Господи, ты, Боже мой! До чего же наши дамы предсказуемы и весьма предупредительны.

— А как ты спал? Олечка нормально добралась? — трещит со мной, но метания по шкафу всё равно не прекращает. — Вы не ругались?

— Да, да и нет. Что ты делаешь? Где ты, мама?

— На рынке, сыночек. Папа заказал пельменей налепить, а у меня…

— Левее зайди, пожалуйста, — еле слышно говорю, пока веду родную мать, поставив ей на заэкранный корпус кончик указательного пальца.

— Левее? — она мгновенно тормозит.

— Второй ряд налево, мама. Там сейчас фермеры торгуют. Органическая продукция, которая дороже обыкновенной, но, поверь, это того стоит. Как отец?

— Утром лучше, чем по вечерам.

— Что это значит?

Да остановись же ты… Опять движение вперёд? Что за чёрт? Мать вытягивает платье моей жены и белую рубашку с длинным рукавом, которую я специально — в качестве напоминания о себе — там бешеной оставил.

— Мам?

— Да-да?

— Что ты делаешь?

— На свино-говяжий фарш смотрю, — она действительно таращится шальным и сальным взглядом на вешалки, на которых раскачиваются в такт её движениям два комплекта из женской и мужской одежды.

— Хорошо, — шумно выдыхаю.

— Что-что?

— Как Паштет? Ты была у него?

— Да что ему сделается, Ромка? Это же кот! Спит и ходит на лоток. Я, между прочим, убрала за ним.

Я, что ли, подобные услуги должен дополнительно ей оплатить?

— По маленькому и по большому? — на всякий случай уточняю, чтобы на будущее с ней таксу обсудить.

— Я за кошачьим стулом не слежу. Наполнитель чистый. Он разрыл, а потом закопал.

То есть Маргарите Львовне, на самом деле, не пришлось прикладывать усилий. Хотела развести сынка на деньги? Ах, мама, как ты хороша! Похоже, наша шерстяная мелочь не скучает за внезапно сдрыснувшей хозяйкой. Он радуется приходу нового человекообразного объекта, из которого блохастый намерен вить верёвки, пока не подомнёт слабохарактерную тушку. Марго бережно, затаив дыхание, раскладывает на кровати то, что вытянула из нашего с Олей гардероба, а котёнок играется со случайно выпавшим женским пояском, угадывая в извивающемся ремешке мелкую и неопасную гадюку.

— Он поужинал?

— Что? — на простом вопросе мать резко распрямляется и ставит свободную от телефонной трубки руку себе на пояс. — Я не ослышалась, младший Юрьев?

— Я спросил, поел ли Пашка. Ма, в чём дело?

— Тебя никогда не интересовало…

— Не начинай! — мгновенно отрезаю, не дав ей ерунду впендюрить. — Ты где?

— Я на рынке. Я же тебе сказала.

— Мам, я забыл предупредить, — теперь цинично изгибаю губы. — Тебе слышно?

— Да. Я слушаю, сынок. О чём? — зажав свой телефон между ухом и плечом, Марго опускается на колени и зачем-то наклоняется вперед, утыкаясь лицом и верхней половиной тела в разложенные перед ней вещи.