Роман… С Ольгой
Шрифт:
— У тебя?
— У меня больше нет, а у Кости есть.
— Забрать не желаешь?
Поддев пальцем грязную верёвку, болтающуюся у него на шее, он демонстрирует мне обручальную удавку, от которой так ловко удалось избавиться физически, но не морально, не психологически, а главное, согласно букве чёртова закона. Он не явился в ЗАГС и выставил меня пришибленной и сумасбродной идиоткой. Сколько было сочувствия в глазах бабёнки, которая по сто раз переспрашивала:
«А где же Ваш супруг?».
Надеюсь, что скопытился. Другое объяснение его отсутствия в назначенном
— Обойдусь.
— Что прикажешь с ним делать?
— Заложи. Продай. Подари кому-нибудь. Крыловой, например.
— А Света тут при чём? — не скрывая пренебрежения в голосе, Рома громко хмыкает.
— Тебе виднее, — добавляю очевидный вздох и вращаю головой. — Сегодня на сколько вы убываете?
— Это комплимент?
— Какой ещё комплимент? — выпучившись, теперь вынужденно рассматриваю здоровый подголовник водительского кресла, которое занимает муж, по-королевски развалившись в нём.
— Я о том, что ты хочешь переспать с боссом. Он должен поблагодарить? Уважить? Принять к сведению? Или обзавидоваться? А я, по-видимому, обязан ревновать?
А это ревность? Вижу, что Юрьев однозначно злится, бесится и дёргается, поэтому сжимает руль и крутит баранку, словно на аттракционе развлекается. Тяжело? Да? Ага! Речь как будто не о нем, хотя с его заскоков всё и началось.
— Считай обыкновенным признанием. Красов — красивый мужик. Успешный и богатый. Жаль, конечно, что теперь женатый, но жена — не стена. Молодую выскочку можно запросто подвинуть. Найдётся дырка и босс вильнёт сексуальным задом. А там, как говорится, поминай, как звали. Так что, Юрьев, это чистосердечное признание.
— В чём? Или ты на свою дырку намекаешь?
В тёплых чувствах к Константину Красову. Пусть муж взбесится и приревнует так, как только он один умеет. А про намеки я ему потом напомню. Ишь, как загордился, ещё один пещерный человек.
Мужики — это настоящие приматы, человекообразные обезьяны. Здоровые гориллы. Полысевшие Кинг-Конги. И слава Богу! Только густой и жесткой шерсти в кровати рядом не хватает. Бешеные и неконтролируемые животные, пристально следящие за самкой с обвисшими грудями и детёнышем, вытягивающим жадно молочные соки из её сосков.
— Я так больше не хочу, Юрьев. Ты обещал один день, потом — два, а сейчас третий замаячил на горизонте. А главное, вы мотаетесь куда-то, как безумные, а по возвращении наслаждаетесь каждый своим местом силы. Инга тоже здесь?
— Нет.
— Повезло Тереховой, что кольца на пальце не имеет. Делает счастливица, что хочет. Живет, как пожелает. В свое удовольствие, задабривая собственные хотелки. Не оглядывается и не спрашивает, доволен ли её избранник тем, что происходит. Если не будет идиоткой, то счастливой и помрёт!
— Ты тоже довольна. Секс тебя забавляет, Оля. Зачем ты врёшь? Я возвращаюсь поздно, а ты приветливо раскрываешь одеяло, да ещё и ноги раздвигаешь.
Это что-то из разряда «нервное», «обсценное», «грубое», «циничное». Это всё «животное»!
—
— Ты прекрасно выглядишь, — щурит бельма через зеркало заднего вида. — Твоя коса…
— Венец с шипами.
— Русая корона на идеальной голове.
Вот же сволочь! Три дня, две ночи, а я уже на долбаном пределе. Как ему это удается? Он ведь даже не старается. Никаких усилий — всё легко и по взмаху волшебной палочки. Хренов мальчик — маленький волшебник. Вроде бы. Кажется. По крайней мере, в его действиях нет наигранности, театральности или подчёркнутой постановочности. Юрьев заваливается каждый вечер в наш старый номер, якобы после тяжелых эмоционально, морально, да и физически переговоров с какими-то весьма и весьма несговорчивыми потенциальными клиентами, и получает порцию секса, насилуя меня на всех поверхностях, на которых способен удержать вес моего, как правило, очень жалкого, тщедушного и покладистого под его клешнями тела, да и там, где он мог бы добиться полного проникновения и плотного соприкосновения стёршихся от такого состояния лобковых мест. Рома — исполнительный солдатик! Всегда таким был. Таким, тварь такая, и останется. С таким «дефектом» и помрёт. А я хочу исправить и убрать мне ненавистный «горб».
— Поскандалим с утра пораньше? — двигаясь на пятой точке по заднему сидению в его машине, приближаюсь к двери, открыв которую, я смогу выбраться наружу и наконец-то обрести долгожданную свободу.
— Не надо, — мотает головой, опущенной почти на грудь. — Слышишь?
«Не надо»? Не стоит скандалить или не стоит предпринимать попытки, чтобы вылезти из мрачной душегубки?
— Открой! — дёргаю «заевший» рычажок замка автомобильной двери.
— Не злись.
— Я не злюсь, я просто хочу выйти, а ты…
— Это гормоны, да?
Это дело чести, «любименький мужчина»!
— Какие ещё гормоны?
— Ты теряешь над собой контроль раз в месяц, потому что…
О, да ты герой! Разобрался с женским циклом — считай, познал жизнь и приноровился к виткам судьбины.
— Я хочу домой.
И это истина! Его мать хозяйничает у меня в квартире, что-то перекладывает, копается в личных вещах, подкладывает заговор-траву, колдует, ставит ловушки для моего безумного либидо. Свекровь наконец-то определилась с выбором, тотчас же перешла на тёмную сторону и в кои-то веки начала играть в открытую.
— Она… — пытаюсь что-то там начать, но Юрьев моментально перебивает.
— Не действуют её приёмы, — внезапно прыснув, отвечает. — Ей бы поднатаскать свои умения на шабашах или женских форумах, которые она когда-то пренебрежительно высмеивала, а сейчас безвылазно пасётся там, совершенно не скрываясь. Да только ты такая же, как и была. День — люблю, а на второй день — ненавижу. Поэтому я и спрашиваю про бушующие гормоны. Это патология, любимая? Врожденная или приобретенная? Такой, знаешь ли, показательный симптом неизлечимой хвори? Или ты по жизни, блядь, такая? — а последнее муж выкрикивает, вполоборота повернувшись, демонстрируя свой ровный, идеальный профиль. — Харизма, фишка или долбаная червоточина?