Роман… С Ольгой

Иголкина Леля

И что? Сказать ему «спасибо» за важное и своевременное сообщение.

— У меня их больше, шеф.

— Чего?

— Да прогулов. Ты, видимо, забыл или со счёта сбился. Жалеешь нас? Накажи и вся недолга.

— Я дружу с вами, Ромыч. Тем более Лёля — крёстная Тимошки. Не бесись. Когда неадекватничаешь, то становишься козлом. Тебе сей образ не идёт. Мы давно знакомы и…

Многое друг о друге знаем.

— … я не хочу портить отношения из-за какой-то ерунды, которая, по всей видимости, не стоит выеденного яйца.

— Не могу долго разговаривать, —

замечаю недовольный взгляд сидящих рядом. — Но уважительной причины отсутствия на рабочем месте нет. Ничего в голову толкового не приходит. Наверное, просто отпрошусь. Что скажешь?

— Скажу: «Где ты, соколик?».

— В ЗАГСе.

— Жениться надумал? — шеф, похоже, издевается. Самое противное, что совершенно не скрывается. Рубит правду-матку и с себя же, как жеребчик, ржёт и угорает. — А что Ольга скажет?

— Ей всё равно, босс.

— О как! Хотя, наверное, добавлю: «Ой ли?».

— Её здесь нет, — закрываю медленно глаза, откидываюсь на стену и затылком стукаюсь о деревянную поверхность. — Я как раз собрался ей звонить, но ты вклинился.

— И спутал планы?

Ушла… Сбежала… Простила, но дальше не смогла. Да что же, черт возьми, не так?

— Она беременна, Костя, — зажимаю переносицу. — В положении. Понимаешь?

— Ты что, не рад? — на той стороне наш лучший в мире шеф как будто замирает.

— Рад.

Ещё и как!

— Ты надрался, Ромка? Голос не такой. Не такой, как обычно. Скорость подачи, если честно, сильно раздражает. Волочишь буквы и нечётко отвечаешь. Где ты?

— В ЗАГСе, — громко выдыхаю. — Там, где был минуту назад.

Он не уверен, полагает, что я нагло вру? Где же мне ещё быть?

— Тут возникли небольшие проблемы.

— Да уж. Тяжело разводиться, когда кругом такое откровенное неуважение.

Кто-то чересчур настойчивый пробивается по второй линии, забивая нежной трелью негромкий голос босса. Я убираю от уха телефон, чтобы посмотреть на того, кто хочет дозвониться.

«ЛЁЛЯ» — высвечивается имя абонента.

Жена нашлась? Надеюсь, что она здорова, счастлива, жива.

— Дай мне отгул, — хриплю, но быстро добавляю тихое и скромное, — пожалуйста.

— Всё в порядке?

Пока не знаю.

— Да, конечно.

— Пофиг, Юрьев. Недели хватит для того, чтобы утрясти семейные проблемы?

— Спасибо.

«Спасибо, настоящий друг!» — про себя произношу, а вслух:

— Пока, — прощаюсь.

Прищурившись, разглядываю имя той, кого здесь битых два часа зевая, дожидаюсь.

— Да! — с той же интонацией отвечаю.

— Привет. Уже освободился? — издевательски стрекочет «колокольчик».

— Нет.

— Почему так долго?

Она, похоже, насмехается.

— Потому что тебя здесь нет. Когда появишься? — укрыв, как куполом, динамик, губы, шепчу, раздирая голосом чувствительный к полутонам микроскопический микрофон. — Ты забыла? У нас сегодня запланирован развод и…

— Был запланирован, — вдруг перебивает. — Планы изменились, Юрьев.

— С чего бы? — встаю и распрямляюсь, мельком замечаю движение

с правой стороны, там, где находится дверь в кабинет, в который у нас была расписана заранее выстраданная кровью-потом очередь.

— Я кое-что посчитала…

— Я жду тебя в течение получаса, Куколка, — повожу плечами, разминая шею.

— Что? — от бывше-девичьей фамилии Оленька впадает в ступор, активно тормозит и настроение на что-то гневное меняет. — Как ты меня назвал?

— После развода ты возьмешь свою фамилию, полагаю. Не захочешь оставаться с ненавистной и…

— Ты дурак, что ли? — громко, почти с визгом восклицает.

— Я устал, — подложив себе под лоб согнутую в локте руку, упираюсь телом в деревянную панель и напираю массой. — Ты права — шансов нет. Твое прощение для всех, но не для меня. Значит, не судьба. Я согласен на развод, но буду помогать с ребёнком. Буду приходящим-уходящим папой, раз иначе не выходит. Уговорила. Твоя взяла. Сдаюсь, Ольга Алексеевна.

— Юрьев! — вопит жена. — Сволочь ты такая. Господи! Иди ты на хрен…

Чего ей надо? Я, правда, ни черта не понимаю.

— Я жду тебя на побережье, — внезапно оборвав поток из причитаний, звонко сообщает, — на том месте. Помнишь? — что-то шепчет в сторону, хотя я всё прекрасно слышу. — Если не забыл, конечно. Кто я, в самом деле? Дурочка, которую ты взял поиграть, а потом… — Лёля громко шмыгает носом и приглушенно всхлипывает.

— Не плачь. Слышишь?

— Не опаздывай…

Ах, сколько было ненависти во взгляде женщины, которая так и не дождалась нас, чтобы развести и прекратить сильно затянувшуюся агонию! Она плевалась и размахивала руками, повторяя заученные фразы о важности и неприкосновенности уверенной ячейки общества. Прочла торжественную речь, которую вещает тем, кто в первый раз вступает в брак, предполагая долгую, счастливую супружескую жизнь, не думая о возможном горьком будущем.

Под занавес женского солирования я был вынужден пообещать, что если в следующий раз мы с Лёликом надумаем с помпой разводиться, то совершим этот акт не здесь, по крайней мере, не в этом жутком ЗАГСе…

Светлое широкое пальто, голубой берет с крупной вязкой, чёрные перчатки и огромный шарф, проколотый дешёвой детской брошью. Аист несёт голого ребёнка — это чокнутая мать и её дурацкий подарок на день рождения Лёльки.

— Я ждал тебя, — без предисловий забегаю, при этом хватаю за руку и резко разворачиваю лицом к себе. — Штормом любуешься, собою наслаждаешься?

— Да и да.

А у неё в глазах стоит вода. Вода, вода, вода… Кругом солёная дрянная влага.

— Что случилось?

— Я беременна, — заглядывает мне в лицо, как будто хочет поощрения. — Представляешь? Ты понимаешь, что я говорю? Мне на колени встать, чтобы ты проявил участие или…

«Молодец! Вот так, вот так. Надо же. А ты не верила и в чём-то сомневалась» — сказать с издёвкой и за ушами грубо почесать?

— И что? — отпускаю руку.

— Я беременна, — закрыв глаза и выпустив слезу, стрекочет, — беременна, беременна…