Роман

Сорокин Владимир

– Лидочка, ну а почему бы и не поехать? – развел руками он. – Рома здоров как бык – ты посмотри на его румянец.

– Но Клюгин говорил…

– Да Бог с ним, с Клюгиным! – поморщился Антон Петрович. – Сядем в рессорную коляску, запряжем лошадку поспокойней да и съездим.

Лидия Константиновна вздохнула и, помолчав, согласилась.

– Ну, коли Роме так неймется…

В голосе ее чувствовалась обида.

– Все будет преотлично, тетушка!

Антон Петрович, улыбаясь, подмигнул ему.

– Ах,

тетушка, они такие добрые люди! – с чувством говорил Роман, садясь на свое место и торопливо отпивая из чашки. – Адам Ильич кажется всем угрюмым, но я знаю, что он чрезвычайно добр. Я чувствую это.

Тетушка пожала плечами:

– Право, не знаю. Я и видела-то его всего раза четыре. Вот Танечка – добрая душа, это правда.

– Танечка просто ангел во плоти, – согласно кивнул Антон Петрович, громко прихлебывая из чашки. – И я полагаю, что она еще и необыкновенно мила.

Произнеся это, он, старательно сдерживая улыбку, искоса взглянул на Романа.

Водя пальцем по краю блюдца, Роман заговорил так, словно разговаривал с собой:

– Татьяна Александровна… Она такая удивительная. Когда я увидел ее в церкви на Пасху, ее лицо так поразило меня. В нем столько добра и света, оно так красиво, так естественно. И теперь я был у них снова, видел ее. Она удивительна… она добра, она… мне… – он поднял голову и посмотрел в глаза Антону Петровичу. – Мне надо видеть ее.

Дядя, слегка смутившись от этого искреннего взгляда, перевел глаза на тетушку.

Они молча переглянулись.

– Мне надо видеть ее, – повторил Роман, резко вставая из-за стола и подходя к распахнутым створкам террасы.

– Ромушка, мы уже решили, – робко произнесла тетушка. – Ближе к вечеру, когда жара спадет, мы все поедем к Адаму Ильичу.

– Ближе к вечеру? – спросил Роман, поворачиваясь к ней.

– Да. Ближе к вечеру. Сейчас я должна отправиться к Надежде Георгиевне. Мы собирались варить варенье. А ближе к вечеру поедем к Адаму Ильичу и Танечке, угостим их свежим вареньем.

– Как? Ближе к вечеру?! – воскликнул Роман. – Мне не нужно ближе к вечеру, мне надо теперь! Теперь! – оперевшись руками об узкий подоконник, он выпрыгнул с террасы, пробежал меж кустами сирени и оказался возле крыльца.

– Рома! Ромушка, куда ты? – донеслось с террасы.

Роман хотел было броситься бежать прочь от дома, но краем взгляда заметил фигуру Орлика, пасущегося на выгоне за садом.

– Вот кто мне нужен! – воскликнул он и через сад помчался к Орлику.

Стреноженный толстой веревкой, конь поднял голову и внимательно смотрел на приближающегося к нему Романа.

Роман, подбежав, стремительным движением растреножил коня, продел через его зеленый от травы рот болтающиеся под подбородком удила и вмиг вскочил на гладкую, лоснящуюся на солнце спину. Конь сразу взял с места галопом и понес Романа

к невысокой изгороди.

Роман хлопнул его рукой по крупу, сжал бока ногами. Они перелетели через прясла, старая жердь загремела от удара заднего копыта Орлика.

– Айяяяя! – пронзительно закричал Роман, и они понеслись через кусты, по полю, по дороге.

Бодрый утренний воздух, настоянный на гречихе, объял Романа, засвистел в волосах, затрепетал в складках рубашки. Дорога, рассекающая поле пополам, стелилась прямо, как стрела, легкий шлейф пыли дымил за мелькающими копытами Орлика.

«Вот так! Вот так! Вот так!» – билось в голове Романа в такт скачке.

Две версты, разделяющие дома Воспенниковых и Адама Ильича, пронеслись, как показалось Роману, в один миг. С замиранием сердца он сдержал коня, заметив между деревьев белые переплеты окон дома лесничего. Всхрапнув, Орлик пошел шагом. «Боже, помоги!» – подумал Роман, выезжая из леса и неотрывно смотря на дом.

Вокруг стояла лесная тишина. Проехав мимо яблоневого сада, Роман спешился и, взяв Орлика под уздцы, подошел к углу дома и остановился. В доме, как и вокруг, было тихо. Орлик потянулся мордой к бочке с дождевой водой. Роман отпустил его и тихо подошел к крыльцу.

Все те же деревянные столбики, тот же плющ, в треугольные листочки которого она прятала свои прелестные руки.

Дверь была полуоткрыта. Роман осторожно тронул ее рукой. Она бесшумно отворилась, и он вошел в темный коридор. Постояв, он прислушался. В доме было тихо.

В коридор выходили три двери. Правая вела на кухню, дверь напротив – наверх. Роман потянул за ручку левой двери. Она отворилась с легким скрипом. Роман увидел часть просторной светлой комнаты, обставленной просто и без затей.

– Кто это? – вдруг раздалось слева. Держась за ручку двери, Роман замер. Это был голос Татьяны. Послышался шорох ее платья и скрип стула.

Роман шагнул через порог и оказался в комнате…

Татьяна стояла возле пришторенного окна, держа в руках пяльцы с натянутой белой материей. На материи что-то было вышито. У ног Татьяны лежал медвежонок, грызя и тиская порванный лапоть.

Застыв на месте, Роман и Татьяна смотрели друг на друга.

– Вы… – произнесла чуть слышно Татьяна.

С трудом сдерживая волнение, Роман шагнул к ней.

– Простите меня, – произнес он и, вздрогнув, добавил: – Прошу вас… простите меня, Татьяна Александровна.

Она молча смотрела на него, лицо ее, побледневшее сперва, теперь стремительно покрывалось румянцем.

– Я… мне так хотелось видеть вас. И вот я приехал, – проговорил Роман пересохшими губами.

Татьяна молча смотрела на него, не в силах проронить ни звука. Роман приблизился к ней и, глядя в ее широко открытые глаза, произнес порывистым шепотом.