Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

Осараги Дзиро

— Да так ли оно на самом деле?

— Рассуждая здраво… Если бы Кураноскэ и впрямь планировал нанести удар сейчас, зачем было с такой помпой появляться в городе? Как он от нас ускользнул, так мог бы ускользнуть и от стражников в управе Фусими, выбраться из Киото тайком. Раз он этого не сделал, едва ли он сейчас замышляет что-то серьезное.

— Пожалуй, что верно. Давай так доложим — может, и обойдется.

— Если ничего не случится, то надо потихоньку все замять. В конце концов непосредственного отношения к дому Янагисава это дело не имеет. Надеюсь, наказание нам выйдет не слишком суровое,

так что вообще лучше не суетиться. А докладывать, уж позволь, буду я. Однако же притом скверно получается, что мы даже не знаем, где наш Оиси остановился. Как придем в Эдо, надо будет сразу это выяснить.

Установить, где поселился Кураноскэ, оказалось нетрудно — в доме артельного старосты поденщиков Тадатаю Маэкавы, что в Сибе, в квартале Мацумото округа Мита. Сам Тадатаю много лет выполнял различные работы для дома Асано, отчего Кураноскэ, памятуя верную службу, и решил у него остановиться. Там командор и принимал своих бывших дружинников, приходивших его навестить. Был он, по обыкновению, настроен миролюбиво и благодушно, дни проводил с приятностью, и трудно было бы заподозрить его в каком-то тайном умысле.

— Все в порядке! — сказал Ивасэ, разузнав подробности.

Аидзава тоже несколько приободрился, и они оба отправились на дом к Гондаю Сонэ, начальнику секретной службы Янагисавы.

— Вы что это, а?! Его светлость рвет и мечет! — с порога огорошил своих шпионов Гондаю.

Ивасэ, приступив к докладу, в деталях описал, какой развратный образ жизни ведет Кураноскэ, и убежденно заключил, что, судя по всему, ни о какой мести он и не помышляет. Во всяком случае, все так считают. А то, что он отправился в Эдо, — так это в основном для того, чтобы тут уладить дела князя Даигаку. О чем они и просят покорно передать его светлости…

— Передать-то я передам, — возразил Гондаю, — да только его светлость, как услыхал вчера о том, что Кураноскэ прибыл в Эдо, так страшно рассвирепел и объявил, что вы со своими обязанностями не справились, задание провалили. Велел вас, как вернетесь, от дел отстранить. Ну, особо волноваться тут, может, и нечего, но пока что до дальнейших распоряжений, как и было приказано, я вас, господа, от дел отстраняю, — сказал Гондаю, как будто что-то недоговаривая, и выразительно посмотрел на обоих.

— Все понятно?

— Слушаемся, — кивнул Ивасэ, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть себя по колену, поняв намек.

— Вот-вот! — удовлетворенно заметил Гондаю с лукавой усмешкой во взоре.

— В общем, с нынешнего дня считайте, что вы больше у нас на службе не числитесь и к клану отношения не имеете. Чтобы все гербы с одежды спороли! Смотрите, не забудьте! — с нажимом добавил он.

Кураноскэ общался со всеми ровно и приветливо, так что ни у кого никаких претензий к нему возникнуть просто не могло. Он был просто воплощением всех добродетелей. Общаясь с ним, ронины все больше убеждались, что этот человек как никто иной подходит для осуществления их плана. Может быть, глядя на него, и сами ронины, квартировавшие в Эдо, поумерили свой пыл и, казалось, несколько смягчились. Общий сбор всех соратников в Эдо Кураноскэ назначил на десятое число одиннадцатой луны, когда пошла уже вторая неделя после его прибытия.

Хозяин, Тадатаю Маэкава,

выслал своих домашних и работников в караул, и они заняли позиции вокруг дома, чтобы сразу же предупредить ронинов, если поблизости появится кто-то посторонний. Собралось чуть больше десяти человек — те, что пользовались особым уважением и авторитетом среди товарищей. Кроме самого Кураноскэ, в гостиной присутствовали Сёгэн Окуно, Дэмбэй Кавамура, Соэмон Хара и Дзиродзаэмон Мимура, а в смежной комнате расположились Матанодзё Усиода, Кансукэ Накамура, Гэнго Отака, Тадасити Такэбаяси, Синдзаэмон Кацута, Сэйэмон Накамура, Хэйдзаэмон Окуда и Гумбэй Такада с неразлучным другом Ясубэем Хорибэ. Они представляли здесь всех осевших в Эдо ронинов клана Ако и высказывали свое мнение от лица всех товарищей по оружию.

— Хотелось бы знать, командор, когда все-таки вы наконец сочтете нужным выступить?

— Дело не во мне, заранее время назначить не получится, — отвечал Кураноскэ. — Мы можем выступить в любой момент, если представится благоприятный случай. Однако же надо заранее все хорошо рассчитать и не причинять неприятностей его светлости князю Даигаку. Если только через его посредство и под его водительством будет возможно восстановить из руин дом Асано, это сделать необходимо. Так что, пока все дела с правом наследования князя не улажены, выступать мы не можем.

— Да, но нельзя же ждать бесконечно! Как это скажется на боевом духе людей?! — Надо бы все-таки наметить хоть какой-то крайний срок — тогда уж можно и подождать. Вон, в третью луну уж год стукнет, как мы здесь без дела ошиваемся! — с жаром возражал Ясубэй. — Глядишь, к тому времени и с его светлости Даигаку снимут запрет на право наследования… А если нет, то тем более ничего другого нам не остается, — что ж, посмотрим, разведаем, что поделывает противник, и нанесем решительный удар. Мы все просим назначить крайним сроком март. Если будем тянуть дальше, на решимости и единстве наших людей это может плохо отразиться. Так что, пожалуйста, командор, назначьте крайний срок в третьей луне.

— Третья луна, говоришь? — задумчиво протянул Кураноскэ, сложив руки на груди. — Ну, хорошо. Посмотрим, как пойдут дела до третьей луны, а там приступим к подготовке.

При этих словах сидевшие в соседней комнате чуть не пустились в пляс. Все лица озарились радостью.

— Значит, если крайним сроком назначаем третью луну будущего года… Боюсь, здесь, в Эдо, могут просочиться слухи… Лучше в начале третьей луны мы к вам, командор, наведаемся в Киото — там и будем ждать ваших указаний, — заметил Ясубэй, на что Кураноскэ согласно кивнул.

Третья луна, конечно, был срок чересчур ранний, но согласившись начать в третью луну подготовку к операции, Кураноскэ тем самым пошел навстречу требованиям всех эдоских ронинов.

Вопреки ожиданиям эдосцев, Кураноскэ незамедлительно вернулся в Киото, а вскоре после этого, на исходе четырнадцатого года Гэнроку, двенадцатого числа двенадцатой луны, Кодзукэноскэ Кира официально был отпущен на покой, передав свою должность приемному сыну Сахёэ.

«То, что Кире позволено преспокойно удалиться в отставку, только еще раз доказывает, что сёгун так и не назначил ему ни малейшего наказания!» — с возмущением толковали между собой эдоские ронины.