Росстань
Шрифт:
Сила Данилыч не унимается:
— Нет у нас на Шанежной партизан.
— Ох, Сила, — Илья грозит коричневым пальцем, — принюхиваешься ты, узнаешь, куда ветер дует. Ты ведь против ветра не попрешь.
— Гы-ы! — смеется Сила. — Против сильного ветра даже мочиться не резон.
Андрей томится, что ему не дают говорить, и, уловив паузу, объявляет:
— Есть на Шанежной партизаны.
Все поворачиваются к младшему Каверзину.
Андрей рад вниманию, и ему еще больше хочется удивить всех.
— У меня тут
— Как возьмем? — не понимает Сила.
— Арестуем. Сегодня подъедут трое наших, и мы их тихонько, по одному возьмем.
— Ладно ли? — спрашивает Проня. — Мерзавцы-то они мерзавцы, но они не воюют.
— Мы о них больше знаем.
Андрей стукнул ладонью по столу. Потом словно спохватился, осторожными шагами прошел за занавеску, к Марине. Жена спала, Рядом на табуретке, прислонившись к кровати, спала уставшая от бессменного дежурства Федоровна.
— Бабушка, — потряс ее за плечо Андрей. — Пойдем с нами за стол. Слышишь, бабушка.
Зевая и крестя рот, Федоровна медленно встала.
— Стаканчик вина выпьешь?
Не дожидаясь ответа, Андрей подхватил повитуху, потащил к гостям.
На молодую бабку хозяева смотрят с лаской: ребятенка приняла, Марина не болеет.
Наполнили рюмки. Выпили. Но Федоровне не идет водка, комом в горле стоит: ишь, задумали, ироды, крестника заарестовать! И заарестуют — у них власть. А Федька и не знает, сном-духом не ведает, какая беда собирается над его дурной башкой.
За окном послышался лошадиный топот.
— Кого-то черти несут.
Федоровна осуждающе нахмурила брови, закрестилась, зашептала губами.
Андрюха понял, пьяно закрыл рот ладонью, подмигнул.
— Не буду, бабушка. Сорвалось про чертей.
Дверь открылась, вошли вооруженные милиционеры, вытянулись перед начальством.
Выслушав рапорт, Андрей хотел было поднести вошедшим по стаканчику, но, совершенно счастливый, старик Каверзин перегнулся через стол и шепотом попросил у есаула разрешения пригласить милиционеров за стол.
— Вы хозяин, — развел руками Букин.
Милиционеры смущенно сбросили полушубки, бочком подсели к столу. Но, оглушенные большими стаканами водки, легко побороли скованность, жадно набросились на еду.
У повитухи сердце болит: «Вот они, супостаты, уже приехали за крестником. Морды красные. Отъели на казенных харчах».
Делать что-то надо. Делать…
Красные морды у милиционеров. С морозу, от водки. Крепко движутся челюсти.
Федоровна посидела немного, вышла из-за стола.
— Жарко как сразу стало… Пойду охолонусь. В голову вино бросилось.
Надела на себя чей-то полушубок, набросила шаль. Вышла на улицу, оглянулась, заспешила домой. На счастье, крестника увидела на улице.
— Федя, иди-ко сюда.
— Крестная? — заулыбался
Анна Федоровна зашептала скороговоркой:
— У Каверзиных бабничаю. Так сейчас пьяный Андрюшка болтал, что вас троих сегодня ночью или утром заберут — и к ногтю.
— Кого троих?
— Известно кого: Лучку, Северьку и тебя.
— Не путаешь, крестная? Верно говоришь? — насторожился Федька. От его веселости не осталось и следа. Глаза сузились, резче обозначились скулы.
— Христос с тобой, Федя. Рази я пьяная? Бегите куда-нибудь. Убьют они вас.
— Спасибо, крестная. И до свиданья. Не бойся. С нами ничего не случится.
Анна Федоровна пошла обратно, а Федька отправился к Северьке. Рыжий его чуб воинственно торчал из-под папахи.
На возвращение Федоровны в зимовье Каверзиных никто не обратил внимания. Сила Данилыч сидел уже рядом с Букиным и длинно рассказывал о том, как он участвовал в боях против турок. Потом объявил, что завтра же уедет в Турцию: надоела неразбериха.
— На кого ребятишек оставишь? — икал ему через стол Проня.
— Хозяйство ладное. Оставлю жене. Пусть ростит. А я уеду.
Илья на такие разговоры внимания не обращал. Знал, что пьяный Сила всегда собирается в Турцию.
Отец Михаил с преувеличенным усердием выбирал из бороды капусту. На впалой его груди висел большой крест с распятым Христом. Поп ни с кем не разговаривал, только тихо повторял одно слово: «Христопродавцы».
Евсеевна в кути угощала Федоровну чаем, настоянным на листьях дикой яблони. Женщины изредка поглядывали на мужиков и качали головами.
Лицо Федьки в красных пятнах, под кожей, как маленькие мыши, перекатываются желваки. Северька редко видел друга таким.
Старый Громов, увидев, что при нем не начинают какого-то важного разговора, обидчиво повернулся спиной, ушел во двор.
— Что-то стряслось? — спросил Северька, когда за отцом закрылась дверь. Федька выпалил одним духом:
— Сегодня ночью или завтра утром нас должны арестовать.
По пути к Громовым Федор зашел за Лучкой, но ничего дорогой ему не рассказывал, и теперь Лучка сидел, напряженно вытянув шею, настороженно прищурив глаза, и еще больше походил на поджарую хищную птицу.
— Кто тебе сказал? — усомнился Северька. — Сорока на хвосте принесла?
Федька обстоятельно рассказал о разговоре с крестной матерью, добавив, что нужно сегодня же бежать.
— Три милиционера уже приехали. Ходили к Каверзиным. Андрей у них за старшего. Не знаю, о чем они договорились. Андрей сегодня в стельку пьян.
— Если дадимся им — хорошего ждать нечего. Скорее всего пошлют караулить шипишку к Лучкиному отцу.
Парни замолчали. Думали.
Старый Громов, вернувшийся в землянку, увидел серьезные лица друзей, вопросительно посмотрел на сына.