Росстань
Шрифт:
— Ты, мама, еще пойдешь к Каверзиным?
— Зачем это?
— Пойдешь, так они, может, еще монпасеек дадут.
Мать невесело засмеялась.
— Ладно, и этих хватит. Жадный какой. А про Федьку помалкивай.
— Не маленький, — согласно кивнул Степанка.
Он запустил тонкую, покрытую цыпками руку в расписную банку, горсть конфет сунул в карман.
Федоровна встала, прижалась спиной к печке, закрыла глаза.
— Я к Шурке пойду. А ты чо, заболела?
— Отвяжись от меня, репей. Не
Степанка толкнул дверь, пулей вылетел на улицу: как бы мать не передумала.
В доме у Ямщиковых пахло кожей, потниками.
— Здорово, коли не шутишь, — отозвался на приветствие старший Шуркин брат, Васька, починявший у окна хомут. — Замерз? Лезь на нары. Твой-то дружок, пока ходил за аргалом, чуть не ознобился, на нарах сидит.
— Не ври! — обидчиво крикнул Шурка. — Ты сам ознобился, когда пьяный был. Тятька хотел тебе порку задать.
— Смотри у меня, — погрозил Васька. — Кошка скребет на свой хребет, — другим тоном спросил: — Убежал, значит, твой братан? Степанка, слышишь, тебе говорю. К партизанам, видно, а?
Шурка толкнул друга в бок.
— Не знаю, — Степанка свесил голову с нар. — Ты тоже хочешь убежать?
— Не выдумывай, — Васька испуганно оглянулся, не слушает ли кто. Поковырявшись шилом, отложил в сторону хомут, потянулся, хрустнул плечами. Вышел во двор.
На нарах ребятишки шептались.
— Мужиков много в партизаны убежало… Как будет, думаешь, когда белых разобьют?
— Тогда чай станут продавать, — Степанка хмурит лоб. — В школу будем ходить, новые книжки каждому раздадут.
— Девчонкам книг не дадут. Мой тятька говорит: бабья грамота да кобылья иноходь — едино.
— Не дадут, — соглашается Степанка.
Вернулся Васька, гулко хлопнул дверью.
— Андрюху Каверзина видел. На коне проскакал. Злой. Поймает Федьку — живым не выпустит.
— Ну да! — закричал Степанка. — Так-то он ему дался. У него, знаешь, какая винтовка? Да шашка — волос режет. Он твоему Андрюхе р-раз — и голову снесет.
— Эк, какая у вас порода, — Васька покрутил головой.
— Не слушай ты его, — дышал на ухо Степанке Шурка. — По теплу давай сами к партизанам убежим. Коней нам там дадут.
Хороший Шурка друг, настоящий.
Трудная это была зима, смутная. Где-то шли бои; большевики, идущие из России, теснили Семенова. В поселках стояли японцы. Из лесов набегали партизаны.
В лавках не было керосина и спичек. Стаканы делали из бутылок. Обрезали горлышко у бутылки — вот и стакан. Большой стакан. Мануфактура — только у китайцев. На той стороне. У купцов.
Хлеб пекли из ржаной муки. Караулы — пограничные поселения — хлеба почти не сеяли. Покупали хлеб далеко: за сто — сто пятьдесят верст. В даль такую ехать в это время непросто. Ой, непросто.
А за рекой купцы сидят. Толстые купцы,
IV
Въезжали в лес настороженно. Со всех сторон — близко совсем подступали заснеженные деревья. Это не степь. Здесь не заметишь и в десяти шагах притаившегося человека, не пришпоришь коня, не умчишься от опасности. Одна радость: и тебя не видно.
Чужой лес. За всю свою жизнь парни только несколько раз были в лесу — ездили рубить дрова. Но тогда здесь было мирно и тихо. Тихо и сейчас, да что толку в этой тишине?
В степи снегу нет, потрескалась земля. А здесь как будто специально кто навалил снегу. В стороне от дороги — коню чуть не до брюха. Нетронутый снег лежит на еловых лапах. Согнись под веткой: не задень. Не доглядишь — свалится на голову, на плечи рассыпчатый ком, просочится за ворот ледяной потек, заберет у зябкой спины остатки тепла.
День медленно клонился к вечеру. Парни устали качаться в седлах. Пора бы уже думать о ночлеге, но кругом только лес да снег. А партизан не слышно и не видно.
— Видно, у костра заночевать придется? — даже Федьку этот чужой лес сделал серьезным.
— Придется, видно, — согласился Северька.
Оставаться на ночлег в снегу — а это значит не спать — не хотелось. Холодно. Брови и ресницы в белом пушистом куржаке. То и дело приходится оставлять седло и идти пешком, не то закоченеешь.
Там, на заимке, парням казалось, что убежать в партизаны — нет ничего проще. Доскакал до леса — и вот они тебе, партизаны. А на деле все не так.
— Пусть партизаны меня сами ищут. А то так и замерзнуть можно. — Федька достал винтовку и, уставив ствол в небо, раз за разом выстрелил.
— Ты что?
— Если партизаны здесь близко, то сейчас прибегут. А далеко — так сегодня все одно их не найти. Нам до темна хоть дровами запастись надо. Да и жрать охота — сил нет.
Прав, видно, Федька.
На небольшой поляне выбрали место. Спешились, вытоптали снег для костра. Топором — благо Лучка топор захватил — свалили звонкую сушину, разрубили ее на короткие сутунки.
— Близко партизаны — так услышат, — говорил Федька, врубаясь топором в дерево.
— А если семеновцы?
— Скажем, за дровами приехали. Да в этом лесу они не появляются. Мне Колька Крюков говорил. Опасно для них тут.
Парни, привыкшие к безлесью, костер разложили маленький. Рука не поднималась завалить в огонь сразу несколько бревешек. Но холод донимал крепко. Крякнув, Федька положил в костер один сутунок, потом второй, третий. Наломал сухих веток. Костер быстро загудел, налился красной силой. Жаром пахнуло в лицо.
— Вот чем хорошо в лесу — дров много.
Пришлось отодвинуться от обжигающего огня.