Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
Глава 16
На плечах бегущих японцев врываемся в их же окопы. Цели занять их и укрепиться — нет. Любой опытный офицер понимает: без поддержки на других участках, образовавшийся выступ японцы срежут без особого труда, а мы угодим в котёл.
Так что, несмотря на горячку боя, успех не развиваем. Но вот навести приличного шухера в стане врага — всегда пожалуйста!
Активного сопротивления неприятель не оказывает. Дух у японцев упал, слишком неожиданной для них стала наша
Вражеские позиции завалены трупами японских солдат. Накрошили мы их изрядно. Пленных до хрена, навскидку человек сорок — точно потом пересчитаем, есть даже один офицер. Правая рука у него перебита и висит плетью.
Если не ошибаюсь, это наш дядюшка Гиляй так его приложил в окопном бою. Пусть самурай молится своим богам за то, что вообще башку не отвернули. Гиляровский такой — он может!
Пленных отправляем в тыл под охраной. Наряду со своими раненными, японцы несут и наших, в том числе и погибших.
Надо будет договориться с полковым батюшкой, чтобы отпел ребят.
Благодарю Шамхалова за помощь. Это он вместе со своим эскадроном прискакал нам на подмогу.
Бывший командир улыбается и кивает в ответ.
Времени у нас немного: сейчас на соседних участках опомнятся и начнётся. Устраиваю беглую ревизию захваченной позиции. Всё, что можно было утащить, утащено, остальное испорчено или уничтожено. Ну и не обошлось без кое-каких сюрпризов. Это уже я постарался, вспомнив прошлую жизнь и сапёрное дело.
Правда, минировать трупы не стал — это даже по меркам моего достаточно подлого времени, перебор. Здесь пока ещё принято уважать смерть врага.
А в остальном — оторвался на всю катушку. Тут пока ко всякого рода взрывоопасным подлянкам не приучены, а у меня настроение далёкое от гуманистического. Война есть война, не до сантиментов.
Гиляровский следует за мной по пятам. Ничего не говорит, не критикует, лишь время от времени чиркает карандашом в записной книжечке.
— Кажись всё! — наконец изрекаю я. — Возвращаемся!
Оттягиваемся на свои позиции. И надо сказать вовремя. Очухалась вражеская батарея и уже засадила первый пристрелочный залп. Сейчас скорректируются и откроют беглый огонь разрывными.
А уж оказаться под ним — не приведи господь!
Так что несёмся на всех порах и переводим дух лишь оказавшись в наших окопах.
Туда уже узкой цепочкой, друг за другом, подтягиваются пехотинцы во главе с капитаном. Насколько я понимаю, пожаловали бузулукцы.
— Представьтесь, — требую я.
— Капитан Верховцев, девятнадцатая рота двести пятнадцатого полка. Находились в резерве, теперь отправлены сюда, занимать позиции семнадцатой роты, — козыряет он. — С кем имею честь?
Капитан не молод, ему под пятьдесят, у него усталое небритое лицо, приличных размеров пузико и одышка.
—
Передаю ему реабилитировавших себя пехотинцев. Правда, вместо штатных мосинок у них японские «арисаки», честно добытые в бою.
— Прошу отметить этих солдат. Они храбро сражались и заслужили награды, как и их павшие товарищи.
Капитан удовлетворённо кивает. Я его прекрасно понимаю: одно дело докладывать наверх про бегунков, бросивших свои позиции, и совсем другое — про героев, штурмовавших вражеские окопы и захвативших там трофеи.
Пока пехота начинает вновь обживаться, увожу своих на вторую линию, по пути получаю неутешительные доклады. Потери у нас сумасшедшие. Двадцать погибших, включая вольноопределяющегося Аннибала, и по классике в два с половиной раза больше раненых, к счастью, в основном, легко. Но как минимум троих не спасла бы даже медицина моего времени, что говорить про нынешнюю военно-полевую хирургию. Хотелось бы верить в чудо, но поговорка «чудес не бывает» родилась не на пустом месте.
Победа, однако к сожалению, «пиррова». Ещё одна такая схватка, и от эскадрона специального назначения останется только название.
Тяжёлых отправляют в лазарет, легкораненых осматривают на месте и тут же оказывают помощь.
Слышу серию взрывов позади нас. Похоже, сработали мои сюрпризы, и японцам на некоторое время поплохело.
Вот вам, граждане самураи, урок на будущее. Не спешите занимать оставленные противником окопы без тщательной проверки.
С этими мыслями начинаем зализывать раны.
Пишу рапорт на имя командира полка, сообщаю про недавний бой, прикладываю сводку о погибших и раненных. Отдельно пишу представление к «Георгию» на вольноопределяющегося Аннибала. Заслужил. Слабое утешение для его семьи, но хоть что-то. Это максимум из того, что я могу сделать.
Подзываю Цируса.
— Слушаю, господин штабс-ротмистр.
— На сегодня прошу всех господ вольноопределяющихся освободить от нарядов и дежурств.
Тот кивает.
— Понимаю, господин штабс-ротмистр.
Сегодня мои вольноопределяющиеся будут провожать своего товарища, с которым вместе учились и так же вместе пошли на войну. Я как никто разделяю их чувства. Каждый погибший подчинённый лежит тяжким грузом на совести офицера.
И, если парни немного выпьют, я точно не стану их судить.
— Кузьма!
— Здесь, вашбродь.
— Хоть из-под земли, но достань бутылку водки. Передай её унтеру Старче. Пусть со своими помянет новопреставленного вольноопределяющегося Аннибала.
— Царствие небесное! — крестится Кузьма. — Так точно, водку изыщем и передадим. Разрешите идти?