Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
На лицах собравшихся улыбки. Меньше всего они ожидали услышать тут английскую или французскую речь от обычного солдата. Впрочем, кое-кто уже начинает догадываться, что наш Семён Михайлович ой как не прост.
— Самое нижнее звено для МОТ — взвод, состоящий из четырёх мобильных огневых точек на конном ходу. Оптимальный штат для него — не менее двадцати шести человек и тридцати лошадей. При использовании МОТ для рейдов в тылы противника, тачанки можно использовать дополнительно для перевозки боеприпасов, пехоты или раненых. Создание при каждом полку тачаночного эскадрона
Снова смотрю на зал. Слушают они будущего маршала, а пока рядового казака внимательно и с интересом.
— Боевая пулеметная тачанка рассчитана для движения всеми аллюрами, как по хорошей дороге, так и по полю без дорог, а потому перегружать ее не следует, так как при движении большими аллюрами по плохой дороге всякая перегрузка сильно отражается на тяговом усилии лошадей и последние, кроме быстрой утомляемости, могут получать наминки.
Будённый говорит бойко, сыплет техническими терминами при описании устройства тачанки. Опять умело вставляет галлицизмы и англицизмы для придания своей речи особого шику перед нашими благородиями.
— Армия из тачанок обладает неслыханной манёвренной способностью.
Рубить эту армию трудно, преследовать в пешем порядке — утомительно, выловить — немыслимо.
Будённый залихватски подкручивает усы, щёлкает каблуками, вытягиваясь во фрунт:
— Рядовой Будённый доклад закончил.
Большинство в зале хлопают. Разве что Дараган и его окружение демонстративно скрещивают руки на груди, перешептываются между собой.
— Благодарим господ докладчиков за интересные сообщения, — подводит черту под официальной частью наш комполка. — Вопросы — в частном порядке. Прошу передавать докладчикам записки во избежание пререканий и излишнего шума в зале.
Полчаса на ответы на вопросы. Что характерно, больше всего вопросов к Будённому — о практической стороне конструкций пулемётных тачанок.
К концу этого своеобразного допроса-брифинга чувствую себя выжатым досуха лимоном. Думаю, что Маннергейм с Семёном ощущают себя примерно так же.
— Всё, господа, всё! Пожалейте докладчиков, — басит командир бригады генерал-майор Степанов.
Встаёт с места, подходит ко мне и с чувством пожимает руку.
— Похвально, господин штабс-ротмистр. Эк вы бойко тут всё расписали. Премного наслышан о вас.
— Благодарю, ваше превосходительство, — улыбаюсь я.
Кажется, получилось!
— И что же, нам, старикам тоже учиться новому? — подмигивает комбриг.
— Какой же вы старик, ваше превосходительство, — вы — мужчина в полном расцвете сил. А учиться никогда не поздно и никому не зазорно. Перефразируя солнце нашей поэзии, посмею заметить: «учению все возрасты покорны, его влиянье благотворно…»
Степанов смеётся, но тут же
— А где, кстати, отправленные к вам господа военные атташе с приданными им журналистами? Из Лаояна сообщили, что они прибыли на станцию.
— Ваше превосходительство, на их встречу мною отправлены люди. Приказано доставить в целости и сохранности в расположение. Иных известий о них пока не имею.
Степанов мрачнеет. Ловлю на себе внимательный взгляд Николова и делаю предельно верноподданное служебное лицо.
— Потрудитесь узнать об их судьбе и, не медля, доложить мне! — рявкает генерал.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Интерлюдия 2
Паровоз коротко свистнул, тормозя. Вагоны последний раз дёрнулись и остановились. Затренькал станционный колокол.
Из пассажирского вагона первого класса высыпали на перрон пассажиры, в основном, офицеры. Среди них — два господина в иностранной военной форме: основательно сбитый с короткими усиками британский майор и долговязый сухощавый капитан-американец.
Оба, выйдя из вагона на перрон, закурили. Британец сигарету, американец сигариллу.
— Ну-с, с прибытием, мистер Мэттью.
— С прибытием, сэр Уильям.
Вокруг них скучковалась троица гражданских в удобной, но щеголеватой дорожной одежде.
Самый старший из этой группы штатских — мужчина лет сорока пяти, крупный высокий, с роскошными холёными усами, в охотничьем костюме и шапочке-двухкозырке охотника на оленей, второй — помоложе, начинающий толстеть джентльмен лет около тридцати в высоких кожаных крагах и френче защитного цвета без погон и знаков различия. Его рыжеватую начинающую редеть шевелюру венчала широкополая шляпа.
Третий же, тоже тридцатилетний крепкий мужчина с сигаретой в зубах, в кепке с острым козырьком и внимательным взглядом прищуренных серых глаз, пиджачной паре с брюками, заправленными в видавшие виды сапоги, поправлял на плече внушительных размеров футляр фотоаппарата.
— Сэр Уинст… простите, сэр Джон, конечно же, — поспешил поправиться самый старший, — и вы, мистер Лондон, не желаете пропустить по рюмочке бренди?
Рыжеватый бросил на старшего товарища не слишком довольный оговоркой взгляд, но предложение поддержал.
— Хороший бренди ещёникогда не мешал в таком путешествии, как наше.
— Поддержу вас, коллеги, — ответил третий в кепке.
Старший выудил из внутреннего кармана костюма плоскую фляжку и три серебряных стаканчика на крохотный дринк, булькнул в стаканчики и протянул остальным.
— Cheers[1].
Троица опрокинула в себя малую толику алкоголя.
Погода стояла прекрасная, и настроение у господ иностранных журналистов было под стать. Тем более порция бренди, выпитая на перроне, была отнюдь не первой в это во всех отношениях замечательное утро.
Рыжеватый журналист меж тем внимательно осматривал камеру своего американского коллеги.
— Японцы вернули вам фотоаппарат, Джек?
— Если бы, Джон! Мой аппарат так и остался в Моджи, где эти идиоты меня арестовали, как шпиона.