Рождение Клеста
Шрифт:
Значит, нихельцы были, но вернулись назад. Это хорошо: нам не нужно натыкаться на такие летучие отряды, которые тут новую власть показывают. Но староста уменьшил мою радость: по его словам, нихельцы в селе появлялись несколько раз, причём многие, не задерживаясь, двигались дальше — как в сторону города, так и в сторону степей, где ещё имелись селения. Так что сам Пресветлый не смог сказать бы, встретим мы врагов или нет.
Семья старосты, как нетрудно оказалось понять, нихельцев очень не любила, поэтому с такой жадностью была готова выслушивать рассказы о том, как кто-то с ними воевал или хотя бы помогал наших раненых спасать. Поэтому я, сообразив, какие тут главные приоритеты, начал травить
Мой друг, правильно уловив суть главной моей идеи, очень живо мне поддакивал, добавляя в мой пространный рассказ свои примеры, личные воспоминания и замечания, причём, разумеется, совершенно искренне. Ведь мы те же самые камни не только кидали во врагов с крепостных стен, но и своими руками затаскивали на эти стены — когда отбывали повинность как дезертиры. Мы их передавали по цепочке, из рук в руки; за сутки такой монотонной тяжёлой работы у нас тупели и кружились головы, спины — не разгибались, а руки болели и отваливались. Мы не врали; как можно было усомниться в правдивости наших рассказов, приправленных глухой досадой на… скажем так: руководителей нашего дармового труда? Тут уж и наша Солнышко, слушая такое искреннее излияние души о нашем добровольном трудовом геройстве, сама, разинувши рот, присоединилась к благодарным слушателям.
Одним словом, мы неплохо закусили. Нам и выпить предлагали, но я, скрепя сердце, отказался: потом и переночевать бы пришлось у гостеприимных крестьян в сарае, а там, глядишь, к нашей подруге потянется очередь жаждущих исцеления, а к нам — желающих дровишек нарубить с малыми расходами. Потом благодарить начнут, да опять с выпивкой и с подробными рассказами… Ну их! Эдак мы тут до зимы застрянем, да ещё и сопьёмся.
И снова дорога, и снова изнуряющая, отупляющая тряска на телеге. Только, кажется, Миляге всё равно: у неё вся жизнь состоит из того, что нужно быть запряженной и тащить, тащить возок туда, куда укажут, отмахиваясь хвостом от мух.
— Что ж вы творите?! — пытался я вразумить друзей. — У нас какая легенда, а? Малёк — недоумок, Солнышко — знахарка, я — просто ваш брат. Так какого же вы начали языком молоть? Забыли, чему нас Ухват учил?! Мы же ведь чуть не спалились!
— А ты сам чо?! — окрысился Малёк. — Назвал нас супругами!
— Пришлось…
— Но они же хорошие люди! — возмутилась девушка. — Они же так за город переживали! Им хотелось знать подробности — я и рассказала, что знала…
Я возвёл очи горе:
— Боже, не оставь нас в доброте своей… Ребята, вы что, не понимаете, что никогда никому нельзя доверять? Вот приедут завтра нихельцы в село, возьмут старосту за грудки: кто тут у тебя гостевал?! — он и расскажет им всё, что слышал, и даже то, что сам про себя решил. Это они при нас горячие патриоты, а при нихельцах какие??? Если мы сказали, что помогали раненым солдатам, то тот же староста скажет врагам, что мы в Гренплесе главными защитниками были — лишь бы его семью не трогали. Или жена его так скажет. Неужели вы ещё людскую сволочную натуру не понимаете?! Детишек вроде бы уже знаете, как делать, а неужели не знаете, как люди всё умеют извращать, когда выкручиваются?!
— Ну, ты!.. — вспылил Малёк. — Если такой умный, то и езжай дальше один!
Он соскочил с телеги, а потом стянул с неё и пискнувшую Солнышко в охапку. Яростно схватил свой мешок и зашагал назад, чуть ли не силком волоча за собой
О, Господи, лик твой ясен…
Я остановил Милягу, тоже слез на землю и бросился за ними следом.
— Слушай, погоди ты… Да стойте ж вы, в конце-то концов! — я ухватил Малька за рукав. — Не дури. Не злись ты. Ты что ж думаешь, что, если уйдёте, то будет вам счастье?! Ага, щас! Если будете вот так же трепать языком, то вас непременно схватят и казнят. И дело загубите. Вы ж меня на допросах выдадите, и мне тоже будет хана…
Малёк резко остановился и глянул на меня в упор:
— Эх, а я тебя другом считал… Ты что ж думаешь, что я вот так тебя нихельцам выдам? Да пошёл ты знаешь куда?!
— Ты, конечно, не выдашь, — послушно согласился я, кивая. — А она? А когда её пытать начнут? Ты об этом подумал? Её ж на твоих глазах пытать будут, нарочно.
Малёк весь напрягся, готовый лопнуть, но, глянув на подругу, приостыл.
— Себя не жалко — её пожалей, — продолжал я гнуть своё. — И золото. Ты что, не понимаешь, что вот всё это, — я широко отмахнул рукой назад, к телеге, — нихельцам достанется? Я ведь от погони не отобьюсь. А враги на это золото знаешь, сколько всего накупить смогут??? Давайте так: доберёмся сначала до наших, а потом можете идти, куда хотите и болтать всё, что хотите. Вот ни слова я вам не скажу, — честно!
И я даже знак Пресветлого на себя наложил, от чистого сердца.
Мы кое-как помирились и продолжили свой путь.
Меня глодало любопытство: вылечила Солнышко хозяйку или нет? Она фыркнула:
— Подумаешь! Как будто что-то особенное у ней! Живот болит, кровь выделяется и жар небольшой. Нужно каждый вечер заваривать 3 большие ложки аниса в трех стаканах кипятка. Наутро процеживаешь настой и пьёшь его маленькими порциями в течение дня. И вот так нужно делать от 2 до 6 недель. Потом ещё на ночь делаешь компресс: половину стакана красной глины в небольшом количестве горячей воды доводишь до кашеобразного состояния и полученную смесь наносишь в теплом виде на низ живота. Эти рецепты в наше время и без меня нужно знать любой бабе в любой деревне. Всё-таки тёмный у нас народ, неграмотный. Я у них не то, что ведуньей — академиком могу называться.
И она весело улыбнулась — ну, точно, как будто яркое солнышко выглянуло из-за хмурой тучки, и даже как будто светлее стало. Мы с Мальком тоже невольно заулыбались.
В эту ночь я во время своего дежурства к нашей стоянке даже не подходил: нарезал круги подальше. А утром опять спал: телегой управлял Малёк, понемногу осваивая эту науку.
— Приехали!..
— А? что? — я спросонья сразу схватился за топор.
Малёк показывал вперёд. Я тоже туда глянул: река, широкая такая и спокойная. Чистое небо с пятнами лёгких плывущих облачков. Насекомые стрекочут, непугливые. Освежающий ветерок играет, и Миляге даже не нужно хвостом кровососов отгонять. Благодать. Как будто никакой войны нет и никогда не было. А зачем же тогда меня разбудили???
Мост через реку. Хм, какой-то он не такой… Я бы сказал: это только мост на половину реки, а второй половины вообще не имелось. И причина тоже была понятная: оставшиеся пролёты хранили чёрные следы пожара. Война всё-таки задела и эти места.
Вот и приехали…
Я слез с телеги, сошёл на обочину, прошёлся, разминая затёкшее тело. Ага, вон видно фиолетовые стебельки моровки. Я сорвал одну травинку, зажевал задумчиво. Малёк сидел на облучке, покачивая головой в такт то ли мыслям своим, то ли песенку какую пел про себя — разумеется, непристойную, солдатскую. Солнышко неодобрительно на меня косилась, как будто бы я хмельное хлестал ковшиком, а не жевал расслабляющую травинку. А что же ещё мне оставалось делать? Плакать, что ли, от отчаянного бессилия?