Рождение музыканта
Шрифт:
– Нет! – услышал в ответ растерявшийся дядюшка, а господин Жеребцов, приглашая гостей к столу, еще раз отрубил: – По убеждению – холост! – и поклонился в сторону Софи: – Pardon [41] , мадемуазель, холост – по святому убеждению… Не угодно ли начать с поросенка?..
Как ни был искусен на застольные речи дядюшка Иван Андреевич, разговор не вязался. Вместо ответов хозяин придвигал то одно, то другое блюдо и все более впадал в приметное нетерпение.
Мишель болтал с Софи, искоса наблюдая за господином Жеребцовым.
41
Извините.
–
– Нет, а что? – Софи сгорала от любопытства. – Что, Мишель?
– Этот дом полон тайн, – тихо сказал Глинка. – Клянусь, здесь больше тайн, чем в любом романе мадам Радклиф!
– Неужели правда? – понимающе прищурилась поклонница мадам Радклиф. – Представьте, я, кажется, тоже кое-что заметила… Вы знаете, здесь престранные горничные…
– С крыльями? – оживленно перебил Мишель.
– С какими крыльями? – от удивления Софи чуть не подавилась вишневой косточкой от компота. – Вы с ума сошли, Мишель, какие крылья?
Разумеется, господин Жеребцов ничего не слышал из этого разговора. Не в силах сдержать волнение, он отодвинул стул и встал из-за стола.
– Прошу! – сказал он почти с грозной торжественностью и взял свечу, чтобы указать гостям дорогу.
За ним тотчас вырос ражий лакей.
Хорошо, если странный хозяин имел только невинное намерение указать гостям спальни и если в этом странном доме можно будет хоть выспаться спокойно. Может быть, за ужином и не был подсыпан им сонный порошок? Но Евгения Ивановна и так уже спала на ходу, а Софи щурилась на нее совсем узенькими глазками. Даже дядюшка Иван Андреевич клевал носом.
Гости долго шли по мрачному, бесконечному коридору, потом господин Жеребцов свернул вправо и провел путников через какую-то нежилую комнату, заваленную хламом. При свете свечи неожиданно блеснуло разбитое зеркало, потом снова погасло. Мишель протер глаза, потом от неожиданности протер их еще раз.
Главa третья
В зале, в которую вступили гости, раздалась пребойкая музыка и тотчас раздернулся занавес. Юные девы, дружно действуя руками и ногами, являли намерение и плыть и петь. На сцене не был показан днепровский берег, и русалкам недоставало чешуйчатых хвостов, но в оркестре ударил гром, и тогда рассыпались в прах последние сомнения. То была «Леста», всепроникающая и не стареющая колдовка «Леста»!
– Генеральная проба, сударь! – рубанул над самым ухом Ивана Андреевича господин Жеребцов. – Не ожидали?
– Признаюсь… – ответил дядюшка и осмотрелся, ища помощи Мишеля. – Однако одолжите, сударь, хотя бы кратким пояснением!
– Сигналы о бедствии вашем прервали сию пробу.
– Прошу за то прощения! – поклонился Иван Андреевич, и фалдочки его чуть-чуть встрепенулись. – Так, стало быть, покровительствуете музам, сударь?
Но в оркестре грянули новые громы, лязгнули новые молнии, и господина Жеребцова ураганом вынесло из залы. Зато на сцену уже выходил князь Видостан в том самом оперении на шляпе и в черном плаще, в котором недавно незнакомец встретил Глинок на большой дороге.
Крылатая дева в прозрачном одеянии поспешила из-за кулис навстречу господину Жеребцову и, завершив пируэт, объявила себя русалкой Лестой. Бог знает почему, господин Жеребцов ей одной дал крылья в отличие от всех прочих русалок. Повидимому, святые убеждения холостяка никак не препятствовали ему особо отметить именно эту юную и пышную дворовую деву. Злые духи с черепами и костями на
– Дуняшка! – грозно крикнул князь Видостан – Тяни носок, бездельница!
Крепостные девы вскинули носки. Софи прищурила глаза. Дядюшка Иван Андреевич беспокойно ёрзал на стуле. Одна Евгения Ивановна сладко спала, положив кулачок под голову. Она не проснулась даже тогда, когда на сцену выкатилась мертвая голова…
– Прошу вас, – сказал по окончании пробы радушный хозяин, – почтить присутствием и преднамеченное представление!
Воистину сбывались самые адские замыслы злодейки Лесты, заключившей союз с господином Жеребцовым.
Наутро, после завтрака, хозяин предоставил полную свободу своим пленникам. Надо было воспользоваться таким счастливым случаем, чтобы разведать о судьбе линейки. Обойдя сад и службы, Глинки нашли ее у кузницы, но, боже, в каком виде! Почтенная линейка, высившаяся когда-то на собственных четырех колесах, ныне была превращена в меланхолические руины. Правда, в этих руинах не гнездились вещие совы, зато на козлах стоял погруженный в задумчивость петух. Из фруктового сада неслись голоса вчерашних русалок, которые сгребали прелый лист. От прелых куч на солнце курился едва видимый пар. Вся картина была исполнена идиллического покоя. Но стоило Глинкам приблизиться к линейке вплотную, как задумчивый петух, стоявший на козлах, вдруг захлопал крыльями и гаркнул. Быстро проникнув в тайные намерения пленников, недреманый страж руин подал тревожный сигнал господину Жеребцову. Прокричав трижды, петух опять уставился на Ивана Андреевича немигающим оком.
– Ты заметил, маэстро? – обратился Иван Андреевич к племяннику.
Петух склонил голову и подозрительно прислушался.
Но фалдочки Ивана Андреевича уже пришли в стремительное движение. Ничуть не скрывая своих намерений, он продолжал:
– Ты заметил, маэстро, что у господина Жеребцова совсем неплохой рояль, и, кажется, сейчас нам никто не помешает!
Рояль оказался действительно неплох, а в зале не осталось и следа от ночных видений. Мишелю пришлось играть с дядюшкой в четыре руки, а потом фортепианистам стала подпевать Софи. Музицированию никто не мешал. Весь дом словно вымер. Господин Жеребцов незаметно вошел в залу и долго слушал. В перерыве он нарушил молчание только для того, чтобы потребовать новой музыки, и так как на этот раз обращался преимущественно к Софи, то был совсем не так краток, как всегда.
– Прошу, мадемуазель! – сказал господин Жеребцов и расположился у рояля надолго.
Но тут вмешался Мишель и повернул разговор с музыки на линейку: когда начнут ее чинить и сколько времени это займет?
Господин Жеребцов оттопырил один палец, потом второй и, подняв третий, объявил:
– Три дня – не менее!
– Позвольте, однако, – удивился Иван Андреевич, – мне точно помнится, что вчера вы обещали…
– Ничего не обещал! – сурово глянул на дядюшку господин Жеребцов и снова обратился к Софи: – Прошу, мадемуазель!
Так прошло время до обеда. К вечеру дворовые русалки, согнанные на театр, снова качались на воображаемой волне, и крылатая Дуняша снова выпевала свои арии.
Михаил Глинка успел завести добрые отношения за кулисами и с оркестром. Он придумал новые эффекты для литавров, показал первому скрипачу новый столичный марш и заново переписал мертвую голову. Господин Жеребцов остановился перед этим произведением, чем-то озадаченный, и вдруг ни с того, ни с сего стал ругать кузнецов, хотя было совершенно очевидно, что кузнецы не имели никакого отношения к мертвой голове.