Рождение музыканта
Шрифт:
Он стягивал сапог, кряхтя от усилий, и, освободив одну ногу, снова отнесся к племяннику:
– В путешествии, маэстро, совсем не часто встретишь такой инструмент, как здешний… Прекрасный, я тебе скажу, звук!..
Глинка подошел к окну. Зловещие тучи неслись к усадьбе господина Жеребцова. Дождь, робко постучав в стекло раз-другой, обернулся буйным ливнем. Гром и молния неистовствовали в небе не хуже, чем на театре. Колдовка Леста, повидимому, не унималась. Она бы придумала, может быть, и новые ковы, если б их вдребезги
К утру линейка была готова, и великодушный хозяин, взятый врасплох, наконец сдался. За окнами все еще шел дождь, но в столовой уже звучали прощальные тосты. Пили за приятное знакомство, за будущую дружбу, за изящные художества, а потом Иван Андреевич произнес последний спич:
– За сеятелей, которые усердием и талантом возделывают родные нивы!
И, чокнувшись с хозяином, он расцеловался с ним…
…Господин Жеребцов отправился провожать гостей.
Отъехав от усадьбы, линейка нырнула в перелесок и уже почти выбралась на большак, когда к ней навстречу устремился гонец.
– Барин! – кричал он, размахивая шапкой. – У Чортовой плеши почтовый возок и карета разом обмелились!
– Людей! Коляску! Живо!.. – вскричал Жеребцов и, оставив линейку, помчался к Чортовой плеши.
То было уже знакомое Глинкам место. Едва выехав на большую дорогу, они увидели среди безбрежных вод возок и карету. Люди беспомощно барахтались у экипажей, и знакомый голос донесся оттуда:
– Жеребцов – государю моему слуга и дворянин! Рад счастливому случаю и приятному знакомству!..
– Ай, какой смешной! – залилась Евгения Ивановна, но теперь никто ее не унимал.
Оглядываясь назад, каждый думал, как бы не спохватился господин Жеребцов да не учинила бы новых козней в пути вездесущая Леста.
А вёрсты становились все короче, и все теплее был вешний ветер, летевший навстречу с родимых полей.
Глава четвертая
– Тс-с, братец спит! – слышится из коридора зловещий шопот.
– Маменька приказала не шуметь!
Минутная тишина. Потом прорывается чей-то недовольный голос:
– А зачем он так долго спит?
Топот многих ног свидетельствует о всеобщем бегстве, и в коридоре все смолкает.
Нежась под пуховым одеялом, Михаил Глинка улыбнулся сквозь сон: вот-вот ворвется в комнату веселый табунок и в милых голосах оживет собственное детство. Он еще раз улыбнулся и приоткрыл глаза. Но сновидения не собирались покинуть детскую. С книжных полок, как встарь, глядели на него растрепанные тома «Странствий». Как прежде, шелестели волны, маня Колумба в новый путь.
Глинка лежал, не шевелясь, и старался припомнить: может быть, вовсе не было ни Петербурга, ни арфы, ни измаранных нотных листов? Может быть, откроется сейчас дверь и заплаканная Поля объявит:
– По твоим нотам только дураки слышат!..
Голос был такой явственный, что Мишель даже посмотрел на дверь – и окончательно проснулся.
Накинув
– Если будете шуметь, братец подарки обратно увезет!
– Непременно увезу! – крикнул, смеясь, Глинка и едва успел открыть дверь, как в детскую с визгом и криком ворвалась мелюзга: востроглазая Машенька, братец Женя и самая младшая сестра, семилетняя Людмила.
Не прошло, впрочем, и минуты, как к ним присоединилась Лиза. Вчера ночью, когда разбуженный дом встречал долгожданного гостя, Лиза тоже проснулась и встречала его, как взрослая. Но сегодня ей гораздо интереснее быть снова маленькой, потому что малыши уже душат братца в объятиях, теребят его со всех сторон и вытряхивают из чемоданов подарки. В неописуемом восторге от этой Кутерьмы, Людмила вертится на одной ноге и выпаливает:
Где, Людмила, твой герой,Где твоя, Людмила, радость?– Как, как? – пытается поймать Людмилу Мишель. – Да кто ж тебя учил?
– Папенька! – гордо ответствует Людмила. Она снова крутится перед ним и продолжает:
Где ты, милый, что с тобою?С чужеземного красою,Знать, в далекой сторонеИзменил неверный мне…Но тут события неожиданно осложняются. Кружась по комнате, романтическая Людмила сбивает с ног братца Женю. Глинка бросается к нему на помощь, но братец Женя, чуждый всякому романтизму, уже тузит юную почитательницу чувствительных баллад. Тогда в утешение Людмиле, невинно страждущей за поэтические грехи Жуковского, столичный гость извлекает из чемодана куклу. Но и братец Женя не в обиде: он получает барабан.
Грохот немедленно заполнил детскую. Михаилу Глинке пришлось итти под барабанный бой по всему дому, из верхнего этажа в нижний, проследовать через залу, биллиардную, проходную, вплоть до самой столовой, и только тут няньки перехватили братца Женю, и барабан умолк.
– Отдохнул, друг мой? – встретил сына Иван Николаевич и крепко его обнял.
После Ивана Николаевича Мишель перешел в объятия матушки, и когда замедлился, целуя родные руки, сестры, начиная с Поли, повисли на нем и справа и слева.
– Бедокурщицы, ну, не бедокурщицы ли вы? – смеясь, выговаривал дочерям Иван Николаевич. – Отпустите его к столу!
Завтрак был сервирован парадно, и сам батюшка Иван Николаевич поднял первую чару:
– Будь здоров и счастлив, друг мой!
Счастлив путник, остановившийся под родимым кровом, когда сызнова глянет в материнские глаза. Счастлив он, когда в радостной встрече черпает новые силы для будущих дорог. Пусть шумит вокруг молодая поросль, отмечая бег времени. Пусть и сам путник подивится быстроте того бега. Где, как не в отчем доме, обретет он мир и покой?..