Рождественский кинжал

Хейер Джорджетт

Паула внезапно удивила всех, разразившись резким смехом.

– Как чертовски смешно! – сказала она. – Ната убили, мы разрываемся между страхом и подозрительностью – и все попусту!

Матильда с неодобрением посмотрела на нее:

– Может быть, ты так представляешь себе смешное. Я – нет. Тебе, конечно, вряд ли нужен мой совет, но, прежде чем вы броситесь в крайности, не будет ли лучше узнать, что закон говорит в случае отсутствия завещания?

– Но завещание есть! – воскликнул Джозеф. – Просто потому, что правила немного нарушены...

– Хорошая

мысль, Матильда, – подхватил Стивен так, будто Джозеф молчал. – Я свяжусь с Бли-сом и спрошу его.

Он вышел из комнаты. Паула все еще смеялась. Этот смех был уже близок к истерике. Джозеф попробовал обнять племянницу, но она яростно сбросила его руки.

– Оставьте меня в покое! – прошипела она. – Я так и думала, что вы все перепутаете! Дурак! Дурак!

– Если ты сейчас же не замолчишь, я надену тебе на голову эту вазу! – пригрозила Матильда.

– Неужели ты не видишь этой иронии судьбы? – всхлипывала Паула. – Он все это сделал с лучшими намерениями! О боже, какой бы из этого вышел второй акт! Я должна рассказать это Вил-логби! У него, по крайней мере, хватит остроумия оценить это!

Однако Ройдона не так просто было найти, и, даже если бы Паула нашла его, ее идея второго акта не вызвала бы у драматурга никакого восторга. Его мысли были далеки от театра. Белый, с дергающимся кадыком, он стоял перед инспектором.

– Мне кажется, – Хемингуэй выложил на стол запачканный кровью носовой платок, – это ваш.

– Нет, не мой! – попятился Ройдон. – Я никогда в жизни не видел его!

Минуту Хемингуэй пристально глядел на него, затем расправил носовой платок и показал кончиком карандаша на вышитую в углу букву.

– Я ничего не знаю! – упрямо отрицал Ройдон.

– Есть еще метки прачечной, – сообщил Хемингуэй. – Легко опознать.

Наступила ужасная тишина. У Ройдона не хватало опыта, чтобы справиться с такой ситуацией. Он был испуган донельзя.

– Вы положили платок в мусорную печь, так? – спросил его Хемингуэй.

– Нет!

– Ну, ну, сэр, для вас никакой пользы, если вы будете лгать мне! Я знаю, что вы его туда положили.

Ройдон, казалось, был сломлен:

– Я знаю, что вы думаете, но вы ошибаетесь! Я не убивал мистера Хериарда! Я не убивал, говорю вам!

– Как ваш платок оказался в таком состоянии?

– У меня шла кровь из носа! – выпалил Ройдон. Сержант Вер, молчаливый свидетель допроса, перевел взгляд на Хемингуэя.

– Вы всегда сжигаете свои носовые платки, когда у вас неполадки с носом? – полюбопытствовал инспектор.

– Нет, конечно, но я же знал, что вы подумаете, если найдете его! Я... я потерял голову!

– Когда у вас шла кровь?

– Прошлой ночью, когда я поднялся к себе. Я положил платок в чемодан, а потом подумал... я подумал, что если вы его там найдете, то вам это покажется подозрительным. Я слышал, что вы обыскиваете дом и... и подумал, что лучше избавиться от него!

– Вы говорили кому-нибудь о вашем кровотечении?

– Нет. Разумеется, нет! Кто же поднимает шум по таким мелочам! Со мной это часто бывает.

– Но сегодня утром вы испугались,

что я найду платок! Вы не захотели поделиться с кем-нибудь тем, что произошло?

– Да, но я уже не мог рассказать! То есть это прозвучало бы странно. По крайней мере, мне так казалось. Все стали бы гадать, говорю я правду или пытаюсь объяснить кровь на платке. Я знаю, я поступил по-дурацки, но, клянусь вам, я не имею отношения к убийству!

– Вы когда-нибудь слышали об анализах на группу крови? – спросил Хемингуэй иронически.

– Конечно! Но если у нас с мистером Хериар-дом одна и та же группа? – возразил Ройдон. – Я подумал об этом, и мне показалось, что безопаснее будет избавиться от этой проклятой тряпицы. Потому что она только уведет вас в сторону, честно!

– Ну, если вы сказали правду, то вы доставили мне много беспокойства своим глупым поведением, – констатировал Хемингуэй.

– Сожалею. Конечно, я сейчас понимаю, как все глупо, но факт остается фактом, это дело действует мне на нервы. – Виллогби переполняло чувство горечи. – Со мной так плохо обошлись! – пожаловался он. – Меня пригласили на дружескую вечеринку, но сначала мистер Хериард был чертовски груб со мной, потом его убили, и теперь я прекрасно знаю, что нахожусь под подозрением, хотя меня все это совсем не касается!

– Ну, этот носовой платок касается вас тесно. – Хемингуэй не собирался утешать драматурга. – Вы намеренно пытались его скрыть, и это свидетельствует против вас!

– Но я не убивал! Клянусь, я не убивал! Это кровь не мистера Хериарда, это моя собственная!

– Это установят, – сказал Хемингуэй и отпустил гения.

Сержант вздохнул:

– Вы верите ему, сэр?

– Я примерно это и предполагал, когда ты мне показал платок.

– Но эта история, будто он испугался, что вы его найдете!

– Вполне возможно, так и было.

– Вы специально спросили его, не говорил ли он кому-нибудь о своем кровотечении? – Сержант выглядел разочарованным.

– Нет, мне просто хотелось знать, что делал Ройдон, если, как он утверждает, я так его напугал. Кровь из носа – глупое детское недомогание, из-за него не бегают по дому, жалуясь всем подряд.

– Значит, вы все-таки поверили ему!

– У меня есть то, что не помешало бы и тебе, парень, а именно – непредвзятость. Это работа для экспертов. Я ничего не могу сделать до того, как они скажут, что эта кровь той же группы, что и кровь мистера Хериарда. Иди лучше поищи что-нибудь на завтрак.

Сержант, чувствуя себя неудовлетворенным, последовал за шефом в холл. Там на них налетел Мотисфонт и жалобно заныл, что уже давно поджидает инспектора для серьезного разговора.

– Да, сэр, в чем дело? – Хемингуэй бесстрастно взглянул на него.

– Я не знаю, сколько еще вы собираетесь заниматься расследованием, – заскрипел Мотисфонт, – но должен заметить вам, что мое время мне не принадлежит. Я приехал сюда провести Рождество, а не оставаться на неопределенное время. Завтра у меня в городе назначено деловое свидание. Со всем уважением к вам, я уезжаю завтра утром.