Рождественский кинжал
Шрифт:
– Ну, сэр, он не больше чем старый мягкосердечный дурак! – возразил сержант Вер. – Я таких не раз встречал!
– Он и хотел, чтобы ты так думал, – торжественно выпрямился Хемингуэй. – Ты забываешь, Джозеф был актером. Ну вот. Я немного знаю сцену. Вернее, много. Джозеф сколько угодно может говорить мне о том, что он играл Гамлета, Отелло и Ромео! Я не верю ему! Больше того, никогда не верил! У него на лице написано, что он не трагический и даже не комедийный, а характерный актер. Он играл бедного старика отца, который не мог выплатить ренты, в «Нечестивом бароне» или в «Что случается с девочками в восемьдесят лет». Он был дворецким в полусотне комедий. Он был первым могильщиком в «Гамлете»! Он был...
– Хорошо,
– И если я не очень ошибаюсь, – продолжал Хемингуэй, – наиболее удачная его роль – роль доброго дядюшки в мелодраме под названием «Рождество в Лексхэме» или «Кто убил Ната Хериарда?». Должен признать, очень талантливая игра.
– Не понимаю, как вы все увязываете, сэр! Правда, не понимаю! Я еще мог бы понять ваши подозрения, если бы он заставил своего брата написать завещание в свою пользу. Но он этого не сделал! Он заставил Натаниеля оставить все деньги Стивену Хериарду.
– В этом он умнее тебя, мой мальчик. Несмотря на то что он начал свою карьеру в конторе поверенного, он забыл маленькую формальность: свидетели не видели, как подписывалось завещание. Не надо многое знать о законах, чтобы понимать, что подпись на завещании должны засвидетельствовать. Ты слышал, мисс Хериард сказала, он забыл вписать какой-то пункт. Она имела в виду пункт о заверении завещания. Если его нет, то для того чтобы завещание утвердили, свидетели должны присягнуть, что они видели, как его подписывали. Так что, если бы Стивена и не признали виновным в убийстве, у Джозефа в рукаве был козырь. Спустя соответствующее время, когда дело было бы закончено, выяснилось бы, что завещание не в порядке.
– Да, но выяснилось-то не спустя соответствующее время, – возразил сержант. – Выяснилось сегодня, а дело еще совсем не закрыто.
– Да, – подтвердил Хемингуэй. – Не закрыто. Я говорил: у меня предчувствие, что все происходит быстрее, чем кто-то рассчитывал. Добрый дядя Джозеф не учел мистера Высокий стиль. По каким-то причинам, которые у меня не было времени выяснить, все выплыло наружу и Старри проболтался. Не думаю, что Джозеф этого хотел. Он не хотел, чтобы Старри вылезал со своей репликой раньше времени.
Сержант Вер почесал в голове:
– Когда вы говорите об этом, сэр, – звучит правдоподобно. Но я бы сказал, слишком это хитроумно для такого парня, как Джозеф Хериард.
– Это потому, что ты думаешь, он просто бездарный актер с золотым сердцем. Но ты не должен упускать и такую возможность: он может быть чертовски хорошим актером на сцене и при этом бессердечным в обычной жизни. Сопоставь все, что мы слышали об этом Рождестве! Ты же сам узнал массу всего от слуг.
– Ну, я не придаю большого значения тому, что они сообщили, – с сомнением сказал сержант.
– Я тоже не обращаю внимания на то, что, как они сами считают, они нам сообщили. Но слуги рассказали тебе много всего, чему они сами не придают никакого значения. Именно это и ценно! Что ты скажешь о том, что Джозеф развешивал гирлянды и ветки остролиста по всему дому, пока не довел Натаниеля до такого состояния, что тот готов был убить его?
– Ну и что из этого? – изумился сержант.
– Все сходится, – продолжал Хемингуэй. – Добрый дядя Джозеф старался изо всех сил, чтобы создать веселую и радостную атмосферу для тех людей, которые хотели этого не больше, чем Натани-ель. И это даже он должен был понимать! Фактически добрый дядя Джо довел своего брата до белого каления. Он действовал Натаниелю на нервы. Этого он и добивался. Он делал все, что не нравилось Нату, начиная с украшения дома и заканчивая похлопыванием по спине, когда у того разыгрался ревматизм.
– Да, но он из тех, кто всегда наступает на мозоль, – заспорил сержант.
– Он и хотел, чтобы все так думали, – сверкнул глазами Хемингуэй. – Подожди, и я докажу тебе, что бестактность дяди Джозефа – доминирующая черта этого дела.
– Джозеф старается поддержать мир, – с готовностью ответил сержант Вер.
– Ни в коем случае! Джозеф подливает масла в огонь! Вот это более похоже на правду. Человек, который хочет мира, не приглашает совершенно несовместимых друг с другом гостей к старому скупердяю с плохим настроением, у которого уже вырос огромный зуб на большинство из них.
– Но все говорят, что Джозеф всегда пытался смягчить ссоры!
– Спасибо, я сам слышал, как он это делает. Никогда не видел такого расчетливого умения заставить рассерженного человека бегать в поисках топора! – распинался Хемингуэй. – Он даже мне действовал на нервы! Но я еще не закончил, до этого далеко. Приведя всю компанию в такое состояние, когда могло случиться все, что угодно, он изливает свой псевдоутешительный бальзам на блондинку Стивена, намекая ей, что состояние Натаниеля перейдет к Стивену и ее дело унять жениха. Если посмотреть с твоей точки зрения – еще одна попытка поддержать мир. С моей же – это гвоздь в гроб Стивена. Ни один человек не может быть настолько глуп, чтобы не сообразить: все, что он говорил такого рода девице, выплывет наружу в самый неподходящий момент. Джо хотел, чтобы мы точно знали: Стивен имел основания считать себя наследником.
– Послушайте, сэр, это уж слишком! – воскликнул сержант. – За милю видно, что он просто души не чает в своем племяннике! Посмотрите, как он настаивает, что убийство совершил кто-то со стороны! И на том, что его брат сам принес портсигар Стивена в свою комнату!
– Я обдумал эти теории, – мрачно сказал Хемингуэй. – Глупее мне еще не попадались. Они бы не убедили и младенца.
– Но вы же не можете отказаться от факта, что он любит Стивена!
– Я и не собираюсь, – ответил Хемингуэй. – Мне тычут этим в нос при каждом удобном случае. Единственное, чего я до сих пор не удостоился увидеть, так это причину такой бурной любви. С тех пор как я приехал в Лексхэм, я достаточно понаблюдал за добрым дядей Джозефом и его племянником. Стивен только и занимается тем, что втаптывает его в грязь. Этому молодому человеку ненавистен сам вид Джозефа, и он даже не заботится о том, чтобы скрыть это. Я встречал грубых клиентов, но с грубостью Стивена по отношению к Джозефу не сравнится ничто. Однако то, что говорит Стивен, не имеет никакого значения: Джозеф не обижается, он продолжает любить своего дорогого племянника.
– Ну, в конце концов, он же его племянник, и когда вы знаете парня почти что с пеленок...
– Ну, ты хватил! – скривился Хемингуэй. – Когда Стивен был ребенком, Джозеф колесил по миру, производя сенсации мастерским исполнением ролей хозяина гостиницы Гартер или своего парня плотника, очень возможно, первого гражданина, не говоря уже о правдолюбце и Вильяме, парне из деревни. Он был за две тысячи миль отсюда. Если Джо и знал о существовании племянника, то это все, что он знал о Стивене до тех пор, пока не осел у Натаниеля пару лет назад. И если ты собираешься сказать, что тогда между ними родилась близость, не сотрясай понапрасну воздух! У Стивена никогда не было времени для доброго дяди Джо! Это то и дело повторяет вся прислуга. Он всегда лез из кожи вон, чтобы нагрубить ему. И после этого я должен поверить в то, что Джозеф просто души не чает в племяннике. С моей точки зрения, он переборщил со своей любовью. Людям несвойственно обожать тех, кто только и делает, что оскорбляет их. Именно здесь первоклассно организованный план Джозефа и терпит полное фиаско. Стивен не поддержал его. Однако Джозеф рассчитывал на полоумных вроде тебя, которые подумают, что он святой, и всему поверят. Вся сложность в том, что я не полоумный и не верю в святых, которые ведут себя так, как Джозеф. Он же все время работает на публику, чувствуешь, что просто обязан похлопать.