Розовый слон
Шрифт:
— Три рубль. Дай теперь! А то если жила я не найдет, потом платить не захочет.
Сунув "зелененькую" в нагрудный карман, он перевернул жокейку козырьком назад и вошел в сад. В портфеле у него были развилистые хворостинки. Он схватил их в обе руки, зажал между большим и указательным пальцами, выплюнул сигарету и, глядя вдаль, размеренными шагами стал ходить по саду. Шел как по ниточке и, чтобы внушить уважение, забрел даже в огурцы. Наконец, проходя вдоль стен дома, он заметил, как хворостинки задрожали. Шепский замедлил шаг. Кончик хворостинки неудержимо склонялся к земле, затем опять медленно приподнимался вверх
— Есть жила, есть. Он идет поперек, под дом. Надо заходи.
Взволнованная увиденным, хозяйка тут же распахнула дверь. В кухне на столе посреди выложенных рядами дозревающих помидоров возвышалась поллитровка, рядом стояла стопочка и лежало три ломтика колбасы.
У Шепского не возникло ни малейшего сомнения в том, что это маленькое угощение предназначается ему, поэтому он сам налил себе, выпил и съел колбасу.
— Колбаса совсем мало…
У хозяйки руки опустились: возможно ли, чтобы алкоголизм с магнетизмом уживались в одном организме? Но Шепский в этом не сомневался и налил себе еще.
— Не бойсь, хозяйка, от алкоголь мой способность не пропадай. Вы знает, как я его открывал? В немецкий время меня забирал Управлений трудом "Arbeitsamt", как я есть горшечника. Потом отправил меня в Германий бетонировать бункера. Из Германия во Франция. У Шербург был Атлантический вал. Там я отделывал штабный бункер. И тут немцы говорит, что фельдмаршал Роммель насобирал себе для Африканский армия специальный рота из мужчин, который слушается прутик, чтобы там пустыня побыстрей найти вода. Тогда я там у Шербург попробовал — и меня тоже слушается! Над вода этот прутик нельзя просто совладать. Но Роммель из Африка вышибали вон, и он пришел во Франция к нам… Там было вино! Пол-литра в день!
Вспоминая ликер "Grand Marnier", Шепский вздохнул и опрокинул одну "Vodka de Riga". Прежде всего надо попасть на чердак, а потом он посмотрит, не спит ли старуха в самом деле на жиле. Шепский испытывал гордость, что прутик слушается его, и в этом смысле он и не думал жульничать, ибо к силам, которые проходили через его пальцы и гнули ивовую веточку, он испытывал большее уважение, чем к уполномоченное милиции.
— Теперь я должен попадать на чердак, там не мешает электропроводка. Я обследую там, и тогда можно определяй, что именно находится под тем местом.
Чердак выглядел довольно богатым. Прежде всего в глаза бросилась ножная швейная машина. Но она не годилась, во-первых, не была редким предметом, а во-вторых, ее нельзя было сунуть в карман.
— Пожалуйста, приноси мой портфель, там есть другой прутик, который нужен внутри помещений.
Как только затылок хозяйки скрылся в люке, Шепский засуетился. Обгрызенный мышами конский хомут — не годится. Старая шуба — слишком большая.
В деревянном ящике ворох бумаг. Под верхним слоем — синяя облигация или лотерейный билет. Во хитрецы! Знают, что здесь-то воры не будут искать! Но забыли про Шепского. Он сграбастал полную горсть и запустил ее глубоко в карман, который доходил чуть ли не до колен. Тут же рядом лежала перевязанная связка разноцветных лоскутков. Может, и не пригодятся, но их легко было сунуть в карман, значит, надо брать.
Когда хозяйка с портфелем в руке тихонько выглянула в чердачный люк, Шепский рылся в сундуке, в котором хранилась пересыпанная
Хозяйку охватил внезапный гнев. Пусть даже спит она над водяной жилой, пусть ей угрожает рак и молния, но так это дело она не оставит. Тихо спустившись, она так же тихо сняла телефонную трубку.
Вдоволь порезвившись наверху, выбросив в сад одну зимнюю шапку, Шепский спускался вниз, чтобы самому взять прутик для внутренних помещений. "Пыжика" он потом выудит из кустов красной смородины и зимой продаст, и он был убежден, что в карманах у него ценностей не больше чем на пятьдесят рублей. Когда Шепский на кухне протянул руку за "Водкой де Рига", растворилась зходная дверь, вошла хозяйка, уполномоченный Липлант в серой форменной рубашке и закройщица Зислака, потому что это был дом ее родителей.
— Очень рад! — Побывавший во Франции Шепский приветливо протянул руку Липланту, но тот обеими руками держал портфель.
— Шепский, мне сообщили, что ты тут на чердаке что-то сунул в свой карман.
— Утиральник, которым вытирал нос.
— Шепский, я тебя предупреждаю, отдай добровольно, иначе придется заводить судебные дела!
— Раз так, тогда сам возьми.
Липлант отступил, чтобы осмотреть — не выпирает ли что-либо спрятанное под одеждой. Разгадав этот маневр, Шепский расстегнул и выдернул рубашку из-под штанов, оставаясь с голым круглым животом, как Будда на известных изображениях. Его глубинные карманы штанов под вылинявшей парусиной нисколько не выпячивались. К несчастью, задний карман штанов был нормальной глубины, и из него торчали соблазнительные женские бедра и стройные ноги.
— Мое зеркало! воскликнула хозяйка дома.
— Покажи! — приказал Липлант.
Шепский, сердито тараща глаза, вытащил треснувшее овальное зеркало с медной ручкой, отлитой в виде пленительных женских ног, притом в туфельках. Шепский в искусстве понимал ровно столько, чтобы определить, что он получит за него от Бертула примерно пятерочку, то есть столько же, сколько зарабатывает хороший гончар за пять часов.
— Это ваше зеркало? — спросил Липлант официальным тоном хозяйку дома.
— Это мне подарил хозяйка, я ему искал жила.
— Я подарила? Никогда!
— Выявилось, что в твоем кармане чужое зеркало, — констатировал. Липлант. — Так.
— Наконец-то ты попался! В Валмиеру, в суд! — возрадовалась одетая в золотистый сверкающий халат Зислака. — Теперь ты получишь и за мой зонтик, который ты стащил в темноте в кинозале!
— Сколько стоит это зеркало, которое мы обнаружили у Шепского? — выяснял Липлант.
Хозяйка переглянулась с дочкой, опасаясь, как бы не оценить зеркало слишком дешево:
— Примерно… примерно.. — Тут она заметила, что дочка тайком показывает ей три пальца. — Тридцать рублей!
— Тогда баста, — вздохнул Липлант. — Если меньше пятидесяти рублей, то дело в народный суд не получается, можно только в товарищеский суд.
Обе женщины, несмотря на разный уровень образования, там же на кухне сплюнули.
— Значит, это чудовище опять выйдет сухим из воды… — прошипела хозяйка, развязывая передник и с негодованием бросив его на стул.
— Не выйдет, получит осуждение в газете, — сказал Липлант. — Главное — он будет считаться судимым и, если сопрет в этом году хоть один огурец, будут судить как рецидивиста.