Роззенборк
Шрифт:
– Ну нифига себе! – наконец нарушил почтительную, если не сказать благоговейную тишину Статус. – А как называется вот этот человек в гостинице? Все время забываю.
– А у нас вон тех колбасок, помните, не осталось? – спросил Рилл. – Че-то я…
Им не было заметно, но я точно знаю, что дама на верхней площадке лестницы многозначительно насупилась. Кажется, какой-то элемент сработал не так, как планировалось. Однако и колебания ее, если они и были, также остались незамеченными. Неизменно величественно, с тихим шуршанием подола, графиня сделала
А сейчас позволь мне еще одно отступление. Я хочу, чтобы ты запомнил этот момент. Чтобы ты увидел его моими глазами. Ту мрачную лестницу, унылую пустоту теряющегося в тенях зала, следы запустения, как свидетельства неумолимого времени, дарующего в итоге только печаль и одиночество.
Я хочу, чтобы ты осознал, что это был поворотный момент для многих судеб, венец бесчисленного множества трагических историй, которые волею неведомых нам и непостижимых сил сошлись в этой незаметной, но бесконечно важной точке пространства и времени.
В первую очередь, разумеется, важной для меня.
Познай эту ужасающую безнадежность, незримо нависшую над всеми участниками действа. Именно безнадежность, поскольку речь в этой повести о делах давно минувших дней идет об одном старом родовом проклятии. Если ты еще не понял.
Я знаю, мы собрались в нашей уютной кают-компании, чтобы всего лишь скоротать еще один скучный вечер во время нашего затянувшегося плавания. Знаю, что ты ожидал какой-нибудь необременительной корабельной байки, подобной тем удалым затяжным песням, что, бывает, поют матросы на палубе. Но я предупреждала тебя, мой мальчик, я тебя предупреждала.
Моя история темна, страшна и тяжела, она потребует от тебя определенного мужества. Но подчас ничего другого нам не остается, кроме как смело встать перед лицом суровых испытаний. Поэтому прошу тебя: в должной степени проникнувшись грандиозностью описываемого события, все же ничего не бойся и отправляйся в путь за нашими героями:
Глава седьмая
Она шагнула вперед, и словно бы тени сгустились позади нее. Пламя свечей тревожно колыхнулось, а очередная молния подобно гениальному, но безумному художнику мгновенно выхватила и запечатлела столь неописуемую картину.
Увы, и сейчас момент оказался смазан. На графиню совершенно неожиданно напал тяжелый, надсадный кашель. Впрочем, ничего неожиданного в нем не было. Могу сообщить, пусть это слегка неуместно при первом знакомстве, что графиня уже давно была серьезно больна. К тому же, даже в лучшие времена в замке бывало сыро и промозгло.
Схватившись за грудь, она согнулась и неуверенно засеменила вперед, словно уносимая неведомым сквозняком в своем пышном кринолине.
Вся наша компания с интересом и неким настороженно-хищным любопытством тоже подалась вперед, как бы гадая, а может быть, предвкушая, не упадет ли графиня с лестницы.
Этого, к счастью, не случилось. Буквально
– Бабка синяя, в цвет, я отвечаю, – прошептал Рилл.
Эскапада, не оборачиваясь, шикнула на него. Возможно, обостренными чувствами воительницы она единственная поняла всю серьезность события, всю ту зловещую угрозу, протянувшую к ним незримые жадные руки. Ну и Нулл, конечно, тоже почувствовал, само собой, – это даже не обсуждается.
В этот момент, пока еще графиня находилась на вершине лестницы, а наши герои пытливо смотрели на нее снизу-вверх, в пустом и гулком пространстве прозвучал сигнал – единственная протяжная и тоскливая нота.
– О, а я все думал, где тут можно позвонить, – пробормотал Статус.
А следом из того же неизвестного источника, отражаясь от стен, проносясь в вышине, отовсюду и ниоткуда прозвучал голос – женский, молодой, но как бы лишенный чувств.
– Вы имеете честь приветствовать графиню Роззенборк!
После этого снова установилась тишина.
–Графиня Роззенборк – это я! – наконец крикнула старушка с высоты.
– Извините! – воскликнула Эскапада. – Мы просто думали, будет какое-то продолжение.
– Ну а чего, – зашевелился Ябы, добродушно постукивая посохом. – Лаконично. Ни о чем, конечно, но вполне.
– Старушка имеет любимый возможность говорить, – сказал Элифалиэль, радостный оттого, что пережитый недавно страх, кажется, оказался беспочвенным. – Мы заявили тебе привет добрая человек!
С этими словами он снял свою шляпу, помахал ею в воздухе и отвесил довольно-таки изящный поклон. Эскапада покосилась на него – не без одобрения.
Тем временем графиня, придерживая юбки, продолжала свой крайне осторожный спуск с лестницы. Вынуждена признать, что это заняло некоторое время. Когда же, наконец, это все же произошло, выяснилось, что графиня, при всей своей помпезности, не обладает внушительным ростом или какой-нибудь особенной статью, – она скорее была похожа на некий почти невесомый пожухлый листок, давным-давно сорвавшийся со своего засохшего дерева.
Первым к ней почему-то шагнул Эксцес Карма, и почему-то вместо приветствия он произнес:
– Не исключено.
Никто не заметил, как исказилось лицо графини под плотной вуалью, но она покачнулась, а потом опять зашлась в неудержимом приступе кашля.
– Горловые таблетки макать очаровательно полезно, – участливо молвил эльф.
– А это тебе на погоны, неудачник! – закричал Рилл, обращаясь к Статусу, с которым за время ожидания они успели сообразить партеечку в карты.
– Что-о? – Статус выпрямился во весь свой впечатляющий рост, похожий на молодого негодующего бога, пошатнулся и отступил назад, словно пронзенный острым клинком в самое сердце. – Как ты смеешь, негодяй!