Рубаи. Полное собрание

Хайям Омар

Безмозглый небосвод, бездарный страж планет, Гонитель тех людей, в которых гнили нет, Ценитель подлецов, каких не видел свет, Растлитель мальчиков, — привет тебе, привет!

823

Не наша в том вина, что хают нас с тобой, Злорадно высмотрев у нас порок любой. Мы — зеркала для них, в нас не глядят — глядятся: «Ну хороши! Ой-ой!» — смеются… над собой.

824

Хотя

на серебре и не взрастить ума, Богатство плюс к уму сгодилось бы весьма. В ладони нищенской фиалка сразу вянет, А розы — рдеют там, где полны закрома.

825

О небо! Чем тебя озлить мне довелось? В безумной беготне в жару я и в мороз: Еды не дашь, пока не пропылюсь насквозь, Воды не дашь, пока не притомлюсь до слез.

826

О колесо небес! Пытать меня — доколе? Клянусь Создателем, с меня довольно боли! И так-то каждый миг — ожог. А ты еще На каждый мой ожог спешишь насыпать соли.

827

О колесо небес! Плодишь ты грязь и мразь, Извечно с чистотой душевной не мирясь. Недаром — колесо: стараешься, крутясь. Кто мразь, тот будет князь, а если князь, то в грязь!

828

Судьба! Сраженье вновь ты повела со мной. К другим приветлива, уж так ты зла со мной! Иль не на всякий лад мирился я с тобою? Иль не на все лады война была со мной?

829

Вращаясь, небосвод запутал мне пути, И тело мне назло клянется не дойти. Кто знает: воспарить смогу, лишь испарившись? Кто скажет, как еще свободу обрести?

830

За то, что к счастью я бежал не чуя ног, Мне руки повязал жестокосердый рок. Увы! В число потерь бесплодный век отпишут, Который без вина и без любви протек.

831

Как сердцу тягостно, что в клетке жить должно, Как стыдно, что навек всего лишь плоть оно! Шепчу: «Снести тюрьму, а стремя шариата Стряхнуть, на камни встать — неужто суждено?»

832

Ты, небо, — прялка лет. Не хлебом кормишь, нет, Так хоть прядешь-то — что? Как рыба я раздет. Вот прялка женская хоть двух людей одела б, Та — с делом кружится, о небо — прялка лет!

833

Блеск

Каабы, кумирни мгла — вот рабство, вот! Поющие колокола — вот рабство, вот! И церковь, и михраб, и крест, и четки… Боже! Все показное — корень зла: вот рабство, вот!

834

Решили пьянству мы установить запрет, И даже в руки чанг, считаю, брать не след. Легко забыл вино любой гуляка, только На пьяницу-судью никак управы нет.

835

Ленивцев, дум ночных не знавших, сколько их! Спесивцев, напролом шагавших, сколько их! Слуг, из себя господ игравших, сколько их! Скотов, чужую честь поправших, сколько их!

836

Увы! Душистый хлеб — бездушным сухарям; Срамящим род людской — хоромы словно храм. А диво тюркских глаз, как сердце убедилось, — Безродной челяди, гулямам и юнцам.

837

Коль по сердцу нигде мы друга не найдем, В предательский наш век себя не подведем. В любого из друзей, пока не грянул гром, Внимательней вглядись — окажется врагом.

838

Друзей в рассаднике стяжанья не ищи. Пощады за свои страданья не ищи. С мученьями смирись, лечения не требуй. Глуши весельем боль. Вниманья не ищи.

839

Прославься в городе — ославите тотчас; Запрись, уединись — что прячет, мол, от нас? Уж лучше, будь я Хизр, будь даже сам Эльяс! — И вам не знать меня, и я не знал бы вас…

840

Где голь кабацкая, непризнанная знать, В тех кабаках меня и вам бы воспевать, Торговцы святостью в чалмах законоведов, Мои ученички в искусстве плутовать!

841

Гончарным рядом шел, кувшин себе искал; Вдруг самого себя в кувшине я узнал!.. Пока действительно кувшином я не стал, Такой кувшин вина сейчас бы опростал!..

842

Не розы жизнь у нас, а куст колючий? — пусть. Геенной подменен небесный луч — и пусть. Коль даже рубища и шейха мы лишимся, Зуннар и колокол взамен получим — пусть.

843

Нищает винохлеб, обогащая вас, И жалобами всех смущает каждый раз… В шкатулку с лалами подсыплю изумруда, Чтоб горя моего ослеп змеиный глаз.