Рубин Good
Шрифт:
Говночерпии трудились весьма сноровисто. Пожалуй, Рубин никогда еще не видывал столь слаженной и четкой работы. Говно летело наверх - к небу с такой невообразимой скоростью, будто те, кто подбрасывал его к облакам, замыслили закидать и залепить им всю Вселенную, дабы мироздание, наконец, обернулось к людям своим истинным обликом, а не звездной мишурой и умопомрачительными расстояниями, растянутыми во времени и пространстве наподобие бесконечной резинки от трусов.
Напоследок Рубин обратил внимание на опрятное невысокое сооружение, подле которого стояли вытянутые дубовые столы и добротные лавки.
– Кухня!..
– живо догадались вчерашние невольники, отчего их чумазые лица разом осветились белозубыми улыбками.
Почувствовав оглушительный запах пищи, Рубин невольно закрыл глаза, и ноги сами понесли его к источнику животворного изобилия. За ним потянулся Али Ахман Ваххрейм, целиком и полностью полагаясь на чутье и здравомыслие своего смышленого боевого товарища.
Завидев столь редкостное единодушие, бывшие гребцы нерешительно встали. Их жизненный опыт и чутье говорили им о том, что нормальные путевые люди так себя не ведут. Однако голод оказался сильнее доводов рассудка, и босяки единодушно постановили не отставать от своих резвых приятелей.
– Двум смертям не бывать, - уверенно обронил кто-то.
– А на сытый желудок и помирать не страшно...
В дверном проеме кухни торчала оплывшая фигура здешнего повара. Он ковырялся ножом в зубах и насвистывал песенку из жизни французских монахов.
Монахи французские, ах!
С богом всегда при делах!
Но французским монахам, ох!
Что псалмы жевать, что горох!..
Удостоив Рубина цепким взглядом профессионального рубщика мяса, повар молча указал ему на каменное строение в конце двора, примыкающее к стенам казармы, и бесцеремонно сообщил, что кушают вояки в зале для пиршеств.
– Там же, где и остальные свиньи...
– меланхолично добавил он, взирая на Рубина с нескрываемым чувством превосходства.
– А ты-то где питаешься, сын черпака и кастрюли?
– спросил у кашевара Али Ахман Ваххрейм.
– Хороший повар на вес золота, - с наглой ухмылкой донеслось в ответ.
– Он пробует и кушает то же самое, что и его господин...
– Надеюсь, твой хозяин не похудеет, если к его столу присоединятся несколько голодных ртов?
– Это зависит от величины огузков, которые понадобятся здешним слугам, чтобы заткнуть ваши бездонные глотки, - хмыкнул повар.
В зале для пиршеств действительно заседала куча солдат его светлости лорда Герриона. При виде живописного сборища оборвышей, один из них чрезвычайно остроумно заметил, что святая пища должна идти впрок исключительно тому, кто знает в ней толк, а не наоборот.
– А вот если подкармливать ею всякий вонючий сброд, - высокомерным тоном бросил еще один остроумец, - то вскорости сам начнешь вонять не хуже иного оборванца.
– Друг мой...
– безмятежно ответил ему Рубин.
– Вонять может кто угодно. Это несложно. Гораздо труднее не вонять в принципе.
Солдат не понял шутки. Он выглядел здоровым и глупым, как выглядят все здоровяки на свете. Солдата звали Рыжим Ливси. Рыжий Ливси родился в Йорке. Он на целую голову возвышался над Рубиным и, наверное, совершенно чистосердечно
– Поддай ему еще разок, - обронил Али Ахман Ваххрейм.
– Чтобы не заносил нос выше крыши...
Приятели Рыжего Ливси угрожающе поднялись с мест. Их было голов тридцать, не более того, и все они как один намеревались заступиться за своего павшего под стол собутыльника.
Ситуация развивалась неуправляемо и быстро. Однако на стороне Рубина находилось ужасающее чувство голода, храбрость и, наверное, двадцать самых отпетых, самых отчаянных голодранцев на всей территории Туманного Альбиона.
– Нас прибило сюда случайным ветром!
– яростно провозгласил Рубин, разбивая кувшин с вином о голову какого-то подвернувшегося рубаки.
– Однако каков бы ни был этот ветер, я лично никому более не позволю издеваться надо мной, будь то сам король или цепные псы вшивых аристократов!
В общей свалке особо отличился Али Ахман Ваххрейм и неприметный японец Такеда. Оба сумели показать неподдельные чудеса воинского искусства, непринужденно доказывая всем и каждому, что истинный боец способен биться в любых самых тяжелых условиях, хоть посреди столовых лавок, хоть в кулинарном аду.
Пример оказался заразительным. Бывшие норманнские пленники последовали ему без колебаний, после чего в помещении разразилось самое натуральное побоище. Дрались в основном деревянными ложками, вилками, столами и лавками. В ход шел любой предмет, что попадал под руки. Мелькали подхваченные миски с мясной похлебкой, свежеиспеченные булки с капустой, пузатые кувшины с вином, громадные сковороды с пережаренной рыбешкой, жирные куски курятины, малосольные огурцы и колоритные народные матюги.
Грохот, крики и блядские угрозы висели в воздухе гроздьями. Но вслед за яростными матюгами и летающей посудой, появилась личная гвардия лорда Герриона. Эти люди не ведали пощады. Они применяли увесистые дубинки и крепкие пинки без разбору, направо и налево, доказывая тем самым, что им не зря платят положенное жалование.
Бардак закончился живо, потому как Англия, это, в сущности, очень и очень небольшая страна и тут при всем желании невозможно найти столько омерзительных беспорядков, каковые можно было бы отыскать, к примеру, в болотистой Московии или густонаселенном районе Междуречья...
Эпизод четырнадцатый.
Тут попросту выясняется, что скорый суд на земле не знает пощады, и вердикты британской аристократии лучшее тому подтверждение.
Когда зачинщиков беспорядка аккуратно поставили пред лицом его светлости лорда Герриона, его светлость лорд Геррион брезгливо поморщился. Поморщившись еще раз, он набрал в легкие как можно больше чистого средневекового воздуха и громогласно заявил:
– Господа простолюдины! Господа красномордые вилланы, плебеи и хамы! А также скабрезные бродяги, разнополые скоты и прочий вольнодумствующий народный сброд! Господа смерды! Я вас спрашиваю! В чем, собственно, дело?!