Руфус Рисс, ненависть к чаю и не только
Шрифт:
– Ты согласился на сотрудничество, моя радость… Ты должен говорить со мной, если не хочешь их смерти. Ты ведь не хочешь увидеть, как я потрошу их тела, как пью кровь и сжираю сердца, правда, дорогой?
– Жрица провела своим языком по моей щеке, опускаясь до плеча и прокусывая его настолько, что частичка моей сущности осталась на ее клыках рваным ошметком.
– Давай… издай свой сладостный стон, для меня…
– Подавись… - Я дернул плечом, вырываясь и стискивая зубы, не давая вырываться ни звуку боли. В душе, словно сталь, раскалилась ненависть, гнетущая меня куда сильнее, чем созданные ею оковы, куда сильнее, чем это место. Она умело игралась на моих эмоциях, как на порванных струнах скрипки, которая издавала лишь уродливые хрипы.
– Дай мне поговорить с твоим хозяином, тупая псина…
– Твои слова меня ранят, дорогой… - Эсвель вцепилась в мое тело когтями, пробивая сущность. Ноги подвернулись, я повис в ее хватке, тяжело дыша и отводя взгляд в сторону,
– Да, вот так… дыши быстрее… - Ее когти рвали груди и лицевую сторону плеч, все глубже въедаясь своими едкими, холодными касаниями, в недавно обретенную оболочку, что вот вот готовилась вновь распасться. Во мне не было как такого мяса, мускул, нервных окончаний… Но сознание рисовало мне всю ту боль, которую я испытал бы в реальности, погружая в целый океан мучений. Наконец, обессиленно сдавшись и опрокинув голову назад, я начал задыхаться, параллельно с этим сдерживая слезы и пытаясь вспомнил текста молитва. Она не увидит всей глубины моего отчаяния, только не опять, она не сможет застав… - Правда, думаешь, что я не знаю, как заставить тебя пролить слезы?
– Эсвель резко прервала поток моих мыслей, улыбаясь и обдавая оголенную оболочку влажным дыханием. Ее когти резко вырывались из передней части груди, пронзая тело насквозь и медленно двигаясь где-то за спиной. Сознание уже не могло функционировать или попросту работать, не в силах больше терпеть, оно рухнуло в небытие, настолько глубоко, что я даже не помнил насколько. Болевой шок заставил тело обессилено повиснуть на ее руках, потеряв всякий контроль над собственными движениями, лишь вздрагивая от попыток рефлексов что-то исправить. Ее сухой, бесчувственный смешок, полный веков жестокости, раздался прямо надо мной, показывая сытое довольство и упоение собственной властью, ничем не ограниченной и не скованной. Разум не мог осознать, что все это нереально, что я просто сгусток памяти, воплотивший внешний облик владельца… Он искал эту боль, тянулся к ней, словно намеренно, и из-за этого заставлял тело плясать, в попытках сорваться с когтей, но не понимая, что никакого тела как такового у меня не было. Это было хуже всего… Два мира, а я где-то посередине, ни живой, ни мертвый.
– Наконец-то… Разве это было так сложно?
– По моим щекам текли слезы а хриплые стоны вырывались потоком былой боли, преследовавшей меня всю жизнь и заново приходящей ко мне, по ее велению. Эсвель опустилась на колено, в когтях сжимая волосы и начиная жадно слизывать слезы, не забывая клыками драть лицо.
– Вот и все, мой хороший, больше ты не будешь перечить мне. Я ведь не нарушаю наш маленький секрет, правда? Никто из твоих презренных, ничтожный друзей, еще не умер от меня, правда? Так почему ты смеешь нарушать договора? Соблюдай правила, мой милый, и ты будешь получать наслаждение от каждого моего укуса.
– Однажды… ты заплатишь мне за это..
– Из сознания вырывался отчаянный стон, перемешанный с яростью, я даже не видел ее, но ненависть заставляла разум говорить, вибрировать, пытаться вырваться.
– Ты… ты будешь захлебываться своей кровью, молить о помощи…
– Ты сам не веришь в свои слова, так как в них должна поверить я?
– Рассмеялась Эсвель, вновь наполняя меня искуственной жизнью и поднимая с земли. Сознание рвалось на клочки, уже с трудом генерируя мысли и даже не пытаясь выработать план. Я был выпотрошен ею, без остатка предан безумной похоти и жажде… Объяснить которую не мог. Почему я… Почему от нее? Чем я заслужил такое преследование, неужели мои прегрешения стоили этих пыток? Я не думал. Ничьи грехи не заслуживают подобной дикости, которой побоялись бы даже самые отчаянные демоны Лилит.
– Не стоит терзать себя этими вопросами… Мой дорогой, я сама не знаю ответа на то, почему именно твои муки доставляют мне так много наслаждения, почему вызывают улыбку и заставляют сердце рваться от такой приятной, чуждой боли. Но данного не изменить… И учитывая, как редко наши линии жизни идут навстречу друг другу, я не могу упускать этот шанс, оставив тебя без моей любви…
– Ты будешь… молить о пощаде.
– Прорычал я в ответ, бросая злостные взгляды на жрицу и оглядываясь вокруг, словно в поисках чего-то, способного помочь мне. Где были боги!? Где мои покровители? Разве я сделал недостаточно, чтобы одарить меня, спасти!? Я молчаливо возносил матерные мольбы всей троицы, надеясь, что хоть одному хватит смелости, милосердия или ума помочь их игрушке, потому как Сет был очень близок к тому, чтобы заполучить меня.
– Ты заплатишь за каждую смерть… За каждое слово… И я буду свидетелем этого.
– Правда?
– Рассмеялась девушка, после чего вновь приставила лезвие копья к моему сердцу, что казалось, вот-вот разорвется от магического напряжения.
– Я буду ждать этого дня, моя дорогой… А теперь покричи для меня еще немного… У тебя сладкая кровь и карамельные слезы, я хочу насладиться ими, пока Сет не отнял тебя для себя. Пока я еще могу услышать их, будучи прямо напротив тебя.
Мои глухие крики, приглушенные ее смехом, опять не были никем услышаны. Я воистину попал в ад, которого был недостоин, и в который по правде говоря никогда не верил. Что я сделал не так в этой жизни? Неужели, кровь виновных стоила моей? Сознание бессильно терпело, в слепых мечтаниях веря в призрачную, почти что эфемерную справедливость, или простую смерть. Надежда
Остаток пути, которые мы продолжили не скоро, Эсвель не прекращала задавать мне вопросы, на которые я отвечал односложными фразами, не в силах составить предложение сложнее. Мне выпала участь плестись за ней искалеченным осколком самого себя, с трудом шествующим как последняя презренная тварь. На внешней оболочке остались следы ее когтей, раны и порезы, приносящие боль от одного только своего существования, следы губ, слизанная острым языком плоть, все это горело и жгло, подобно яду. Казалось, что ей удалось оставить свой след… Даже несмотря на то, как давно была разорвана и поделена моя душа. Наверное, Эсвель удалось с концами уничтожить то, что долгое время я считал остатками самого себя. Она смогла сломить то немногое, что осталось от того Руфи, что не был виновен в десятках смертей невинных. Того, который жил как смертный… Кто жил для себя, пусть это было и так давно. И что никогда уже не сможет повториться.
Мне пришлось рассказать Эсвель о всей своей жизни, которая продолжалась после нашей последней встречи, около восьми лет назад. Жрица никак не реагировала, но вопросы не заканчивались, становясь все более точными, болезненными, проникновенными. Ей было глубоко плевать, она желала лишь моих страданий, но боль закрепила в моем новообретенном сознании одну простую истину. Страдания нескончаемы, боль вечна, и нет никакого резона бороться с ней, нет смысла противиться тому, что составляло всю суть моего нового облика. Напротив, приняв в себе эту идеологему, ты обретешь то состояние, которое живыми зовется спокойствием… Я же считал это не более, чем смирением с болью, со страданиями, с жизнью. Кажется… Все яснее я понимал мотивацию Конрада, и тем страшнее мне становилось, понимая, что сейчас… Я отличался от него лишь тем, что Араун даже не дал мне выбора, все молитвы к Ним, прошли мимо, либо еще не достигли меня. Я был обречен страдать в своей смертности… Пока Араун не даст мне шанс на смерть. Если вообще я смогу его получить… И не останусь одним из тысяч, просто пустышкой, бродячим в имматериуме смертным сознанием.
И несмотря на мои паникерские думы, вокруг было истинно прекрасное пространство, созданное легким взмахом руки Эсвель. Имматериум мог быть красивым, когда хотел этого… Или же, когда ему не оставляли выбора. В хаосе действительно могло быть великолепие, о котором так упорно твердили жрицы Эсвель, и о котором слагали легенды пророки, безумцы и сноходцы. Не все сны были порочны, не все желания извращены, не всякая мысль ужасна, не все эмоции болью. Не знаю, сделала ли то Эсвель намеренно, или же само Сияние пыталось вернуть мне веру, но наш путь был словно рай, среди богомерзкой тьмы, состоящей из соддома. Вокруг светило теплое солнце, что впрочем, лишь обжигала истерзанную суть одного мертвого детектива, но которому он был рад. Над головой плыли пышные, объемные облака, чуть розоватого оттенка, разных форм и запахов, я перестал чувствовать смерть извне, теперь она исходила лишь от меня. Среди тропы росли странные, причудливые цветы абсолютно случайных оттенков и раскраски, зеленая, свежая трава, иногда прерываемая кустами с брусникой или малиной. Птичье щебетание отзывалось в сознании гулким скрежетом, редкие кузнечики и лягушки пропадали перед моим тяжелым взглядом, растворяясь. Но что-то здесь было не так… В душе родилась мысль, надеждой вдохнувшая в меня силы и заставив улыбнуться не горечью, а предчувствием. Сжав за спиной руки, я представил себе тьму, абсолютную, непроглядную, в которой я мог затеряться, отдохнуть, в которой мог спастись.
– Дорогой… - Мир дрогнул, на секунду словно погаснув, потеряв всякий свет. На моем лице выступил жестокий оскал, заставивший вскинуть голову, впервые поднимая взгляд на замершую на месте жрицу, которая опешила, сжимая пальцы и начиная готовить копье.
– У нас был уговор… Ты же не хочешь…
– Не хочу, ты права. Но я тут подумал… Что было бы неплохо немного разнообразить наш маршрут, тебе так не кажется?
– Я впустил в себя всю ненависть, направленную на Эсвель, все отчаяние что отравили мой разум, всю живую боль. Мир резко дрогнул, изображение идеального места начало стремительно таять, рассыпаясь на ошметки мяса, ползущие в нашу сторону и принимая облики псов, ворон, искалеченных волков или змей. Это были создания хаоса… Похожие на тех, которых натравил на меня Прометей, с тем лишь различием, что я не контролировал и не направлял их, они сами избрали себе цель, получив свободу от гнета жрицы.
– Смотри какие милые, очаровательные создания, Эсвель, разве я не прав? Мне они напоминают тебя