Руфус Рисс, ненависть к чаю и не только
Шрифт:
У кельтского бога было много обличий, много имен, много задач и обязанностей. Но так было раньше, сейчас, лишь он один из всех богов, появлялся в неизменном, вечном и единственном своем амплуа, не желая дробить суть смерти, всегда оставаясь единым, всегда цельным и величественным. Он любил постоянно, любил могильный покой, равенство, от того не стремился к роскошным нарядам, вышитых золотом одеяниям и драгоценным камням, что так радовали глаз, например, Аиду. Высокий силуэт, не имевший ни отличительных черт, ни как такового тела, ни собственной тени. Он сам был своим же отражением, ибо еще давно… Собственное лицо он бесстрашно вознес в жертву вожделенному идолу, в жертву первородной смерти, которая всегда была выше своих собственных богов, всегда выше своих жрецов… И всегда молчалива к ним, всегда отделена и холодна. Но Араун добился ее взгляда, смог оказаться сильнейшим из всех Ее богов, доказал, что лишь он истинный владыка той стороны, обуздав ее и создав первых и последних искусственных бессмертных, неподвластных ни Смерти,
Единственным, что осталось от его сущности, была маска из черепа оленя, которая была исходной точкой божества, но не имеющего даже своего собственного взгляда. Она предвещала его появление, была им. В то время как остальную работу, уже налаженную им и распределенную веками назад, делали его вечные жрецы и покоренные им боги смерти. Сегодня, в сопровождении Арауна, явился Танатос, давно ставший главным бухгалтером в Преткновении Смерти. Пестрокрылый юноша, с бездонно черными глазами, бледным, мальчишеским телосложением, который был укрыт лишь пепельного цвета тогой, которая укрывала израненные от острых скал ноги и ободранные до крови ступни. В его рука дрожал от колыханий ветра длинный список, освещенный лишь тусклым светом его глаз, опущенных в землю, да огарком свечи, что сияла возле него. Подле маски Арауна ползли два первейших жреца смерти, имена которых были давно забыты. Теперь… Они являлись просто Первым и Вторым, и давно забыли и свои имена, и свою прошлую жизнь, и родные языки. Эти огромные арахноиды, были наделены практически божественной силой, и скорее всего, превосходили младших божеств любого пантеона абсолютно во всем. Их длинные, паучьи лапы, отливали золотом у Первого, и соответственно серебром у Второго, их размеры (каждый минимум три метра ростом) позволяли лапам иметь не обычный меховой покров, а полноценную броню, украшенную кельтскими рунами, глубокими порезами и алыми линиями, по которым неслась чистая кровь. Матового цвета брюхо, украшенное красными, градиентными пятнами, подергивалось от силы и проклятья, на нем жили сотни и тысячи мелких пауков, заражённые проклятиями и чумами, сами жрецов никакая болезнь уже давно не трогала. Длинные лапы были похожи на искусственные, из-за своего необычного строения, похожего на механическое, и из-за алого цвета кристаллов, что пороли на грубой шерсти, покрытой перламутровой паутиной. Их лица скрывались под костяными намордниками, из разрезов которых в воздух выпускались токсичные пары. Костяные короны на их головах имели в себе запасы проклятья жизни, стекающей по ним в попытках завладеть рассудком жрецов. Так как основной их задачей являлось совершенствование и уничтожение жизни, как таковой болезни, они всегда носили с собой этот компонент, не переставая работая над этой задачей. Но несмотря на всю власть, которой они обладали, жрецы не были воинами, не были дипломатами, не были даже стражей Его… Так почему они явились сюда?
– Владыка смерти… Мой покровитель.
– Я аккуратно встал на колено, склонив голову и дожидаясь его воли. И все это, абсолютно добровольно, без всякого приказа со стороны Арауна. Я не мог сейчас перечить ему, да и не желал этого делать… Он дал мне победу, вернул тело, я… Был у него в непомерном долгу, и действительно хотел услышать плату. Ибо ненавидел жить в ощущении долга, в ощущении прямой зависимости, хотя и находился в ней с пятнадцати лет. Я хотел отплатить за свою жизнь, и не собирался язвить и играться со смертью. Сегодня это было явно излишним.
– Твои мысли похвальны… Но то, что ты сделал с этой девушкой… Поднимись, Рисс.
– Я аккуратно встал на ноги, вглядываясь в бездонные, пустые зрачки оленьего черепа.
– Я действительно взял ответственность на себя, как и Азазель. Ты не будешь казнен на суде, но он состоится, и поверь, Сет жаждет мести. Поэтому не надейся на благополучный исход и отмену суда. Просто сейчас… Богами было принято решение задержать его. Что дает нам время для маневра и подготовки. Бесспорно, это есть для нас благо.
– Что случилось, мой владыка? Для чего ты явился вместе с жрецами и бухгалтером смерти?
– Я не мог не сострить в отношении юноши, который всегда бесил меня своей намеренной страдальческой внешностью. Но видимо, Танатосу было абсолютно плевать, что на меня, что на мои шуточки. Что же… возможно, оно и к лучшему.
– Жрецы отправятся на совет, временно заменив меня. Ты выбрал крайне неудачное время, для подобных прецедентов… И к сожалению, это действительно является проблемой первой важности, портящая многие планы.
– Араун издал скрежещущие звуки, судя по всему приказывая жрецам продолжить свой путь. Танатос, взглянув на меня, резко что-то вычеркнул из списка, взмывая вверх и скрываясь в темноте. Что же, видимо на вечеринку по поводу его дня рождения я не попаду. Жаль. Тем не менее, мы остались с божеством наедине, что не могло сулить мне ничего хорошего. Несмотря на его благосклонность, проводить время с своим покровителем мне не хотелось.
– Нас… Ждет разговор в Преткновении, Рисс. К сожалению, он обязан состояться после того, что ты сделал, и что будешь должен сделать.
–
– Я вновь покорно склонил голову. Не в моей компетенции было играться с Арауном, не в моей власти острить или шутить, вновь напомнил я себе. Он был далеко не худшим покровителем, и в отличие от Морриган, имел надо мной как физическую, так и ментальную власть. Пред ним, я был покорной игрушкой, без воли и характера. И это устраивало нас обоих… Пусть и его куда больше, чем меня. Чувствуете эту некую иронию в моих мыслях?
– Это хорошо, Рисс… Признаться, Конрад много говорил о тебе, говорил, то ты способен на многое. Возможно, я поспешил давать тебе силы, но и отдавать такую важную фигуру в лапы Сету, было бы непростительной ошибкой.
– Араун открыл передо мной портал, ведущий в сердце Преткновения, где я был лишь единожды, за всю свою жизнь, и то в сопровождении Конрада.
– Но не страшись моей кары, я не тот, кто собирается судить… И я не тот, кто будет осуждать тебя за преступление границ. Законы созданы теми, кто боиться нас, доведенных до отчаяния, разумных настолько, чтобы знать где преступать черту опаснее всего. Потому… В чем-то, твой поступок даже революционный, пусть сейчас это и является для нас бедой, а не достижением.
Бог скрылся первым, будучи полностью уверенным в моей покорности и разумности. Что же, Араун не ошибся, я не собирался сбегать, как-то бороться с ним, или попросту действовать на нервы. Он был необычайно терпелив и спокоен сегодня, хотя то, что было мною совершено… С трудом можно было так просто принять и даже оправдать. У него могли возникнуть проблемы с другими богами, и они точно возникнут, но отчего-то, он проявлял невиданное мною доселе милосердие в мою сторону, и я не смел рушить это удачное стечение обстоятельств, что возможно, спасло меня от смерти или пыток, которые ему устроить было даже проще, чем открыть этот самый портал.
Сделав бесстрашный шаг внутрь кружащейся воронки, я вмиг оказался внутри Великого Шпиля, не ощутив даже касания изнанки по пути. Это место было чем-то, вроде личного кабинета Арауна, в котором он проводил практически все свободное время, размышляя или просто пребывая в трансе. На деле, власть над иными богами смерти, и соответственно их работа на него, дала Арауну полное право на покой. Аид заведовал царством мертвых, пусть и на греческий манер, Танатос следил за всеми экономическими аспектами, Гор за научной базой и деятельностью всех жрецов, кроме первой тройки, Хель за армией. Все отвечали за свой отдельный спектр, который изначально и являлся для них основным. И потому, подземный мир был самым лучшим местом, с точки зрения управления и распределения сил. Здесь не было склок, никогда не было такого, что Хель хотела заниматься делами Аида, а тот в свою очередь мечтал сместить Гора. Каждый творил то, что желал, и что умел лучше всего. Вот величайшее достижение Арауна, с которого, по хорошему, остальные должны брать пример. Но к сожалению, только внизу это работало, пока в остальном мире, творился абсолютный хаос и междоусобицы, мешающие нормальному функционированию.
Возможно, роль сыграла отстраненность самого Арауна от дел. Пусть он и являлся главным, остальные боги сохранили почти что полную автономию, и пусть и вынуждены были следовать указам сверху, но полноценными служащими так и не стали. Бог смерти истинно сотворил чудо, при этом имея в своих руках армию арахнидов, магов и некромантов, верных лишь ему одному. Что не давало его власти и толику слабины. Все было схвачено и работало, прекратив всякие стычки за власть. Это было достижением, которого мир еще не видел, но к которому должен прийти, я был в этом убежден и с некой грустью смотрел, как этот принцип абсолютно не соблюдается в остальных мирах.
Закончив с мыслями, я аккуратно ступил на гранитные плиты кабинета, делая несколько нерешительных шагов в сторону, подальше от портала, который вскоре захлопнулся, оставляя меня без какого-либо выбора. Ха… Это место абсолютно не изменилось, с моего прошлого визита, почти восемь лет… Как же давно, как же я был стар… И как же это пугало меня, если быть честным.
Тусклый свет факелов освещал небольшую, в рамках божественных павильонов, комнатку, имеющую все атрибуты, свойственные для подобных мест. Прямо около входа стояли несколько костяных статуй, возвышающиеся на десятки метров ввысь и уходящие к потолку. Первая была посвящена той, одно лишь упоминание которой, влекло за собой неминуемый гнев Арауна и скорую кару. Девушка из Германии, с длинными, смольным волосами, с невинным, детским лицом, в глазах которой отражался весь мир, в данный момент, мир смерти. Дочерь Морриган и ее смертного аколита, который забрал девушку, воспитывая ее как смертную. Разумеется, это означало лишь то, что мир получил нового полубога, но что-то в ней привлекло Арауна до без памятства, и никто, никогда и ни при каких условиях, не пытался узнать что именно. Рядом с статуей, стоял постамент самому Арауну, еще того времени, когда Бог имел оболочку. Воин, с кривым топором, в оленьих шкурах, у ног которого вились мертвые души, а скелеты ласкали оголенные участки торса, своими ледяными касаниями. Лицо, на половину скрытое под маской благородного зверя, выражало лишь сухую серьезность и жестокость, не позволяющую даже подумать о милосердии с его стороны. Но Араун никогда не был подобен Аресу, Морриган, Перуну. Он не наслаждался насилием и боем, его топор пожинал души убитых, но не отнимал их без надобности, и точно не делал этого для наслаждения.