Рука майора Громова
Шрифт:
Гундосов резко оборвал его:
— Мне, товарищ майор, не от лета жарко, а от ваших порядочков. В комендатуре у вас такие балбесы сидят, что даже и документы мои не спросили. Ваших работников какая-то «громовская рука» убивает, а вы ушами хлопаете. Заключенные убийства расследуют. Дьячки подследственных допрашивают. Не отдел НКВД, а прямо потонувший корабль… Что я напишу Николаю Иванычу? Вот думаю и ничего не придумывается.
Он замолк и подпер щеку рукой. Бадмаев и Шелудяк почтительно стояли перед ним. Холмин, которому
У сидящего за столом энкаведиста были — широкие, слегка сутуловатые плечи и орлиный, энергичный профиль лица с тонкими, красивого рисунка чертами, высокий лоб и небольшие, прижатые к голове уши.
«В молодости он, наверно, был красивым матросиком, — подумал Холмин, разглядывая его. — а теперь»…
Теперь красоту этого мужчины, которому было не больше пятидесяти лет, портили бритый по партийной моде череп, синевато-бледный нездоровый цвет обрюзглого обескровленного лица и глаза, слишком холодные, внимательные, щупающие и оценивающие.
«Чекистские глаза», — поежился Холмин, подумав о них.
Посидев несколько минут в раздумьи за столом, Гундосов встал и обратился к Шелудяку:
— Ну пошли, дьячек! Покажи, какую каютку ты мне отвести наметил.
— Пожалуйте, товарищ полковник. Мировой кабинет вам отведем. Напротив комендантской камеры. Пожалуйте вперед, а я за вами, аки свеща, — засуетился Шелудяк.
Они вышли. Бадмаев и Холмин остались вдвоем.
Глава 11
Часовой видит привидение
Бадмаев прошелся по комнате, крутя подбородком, и тяжело сел в кресло за стол. Посидел, подумал и спросил:
— Видали?
— Что? — не понял Холмин.
— Этого… морячка.
— Видал.
— И что о нем скажете?
— Серьезный мужчина, — неопределенно заметил Холмин.
— Даже слишком, — мотнул подбородком начальник, отдела. — Пропишет он нам свою флотскую серьезность. Вы песенку про таких типов знаете?
— Что-то не помню.
— Была весна, цвела сирень и пели пташечки, Матросик с Балтики приехал погостить, —прогудел Бадмаев и остановился махнув рукой.
— Дальше позабыл. Но с меня и этих строчек достаточно. Приехал погостить, провести чистку и нас пересажать. Вот приезжают такие матросики времен Октябрьской Революции, ничего в делах НКВД не смыслящие, и учиняют погром. Шумят, скандалят, сажают, стреляют и нашими головами ордена зарабатывают. И принесла же его холера, да еще в такой момент.
— Может быть, товарищ начальник, все еще и обойдется, — попробовал успокоить его Холмин.
Бадмаев с сомнением покачал подбородком..
— Для вас возможно, а для меня вряд ли. Но поживем — увидим. Вы вот что. Перед этим матросиком
Последние слова Бадмаев произнес с явно, выраженной угрозой. Холмин поспешил заверить его в своей незаинтересованности делами начальства:
— Меня, товарищ майор, ваши взаимоотношения с уполномоченным товарища Ежова не касаются, а к доносам я склонности не имею. В отделе намерен заниматься только тем, что вы мне поручили.
— Хорошо, Договорились, значит. Если узнаете что-нибудь важное, немедленно звоните мне по телефону и мы условимся о встрече.
— Мне, товарищ майор, для работы требуется удостоверение личности, — сказал Холмин.
— Вам его выдадут, — пообещал Бадмаев. — Завтра утром зайдите в комендатуру. Там для удостоверения вас сфотографируют и снимут отпечатки ваших пальцев. Все у вас?
— Почти. Еще мне хотелось бы принять, участие в освобождении Громовой из тюрьмы.
— То-есть, как это — принять участие? — не понял Бадмаев.
— Вручить ей справку об освобождении и проводить ее домой. — объяснил Холмин.
По плоской физиономии начальника отдела поползла кривая усмешка и он спросил:
— Для чего это вам нужно? Для пользы дела, как вы всегда твердите, или уже успели увлечься дочерью майора.
Холмин покраснел, но продолжал настаивать:
— Конечно, для пользы дела. Познакомившись с нею, я, может быть, узнаю у нее кое-что интересное о «руке майора Громова».
— Хорошо, — согласился Бадмаев, подумав. — Бы отвезете ее домой в моем автомобиле. Сейчас я напишу комендатуре распоряжение об этом.
Он притянул к себе лежавший на столе служебный блокнот и начал писать в нем. Прошло несколько минут. Энкаведист вырвал из блокнота исписанный лист бумаги, запечатал его в конверт и, подавая Холмину, сказал:
— Отдадите это дежурному комендатуры. Не распечатывая, понятно.
— Спасибо, товарищ начальник, — радостно вырвалось у Холмина.
Начальник отдела, неодобрительно замотав подбородком, прогудел нечто вроде нравоучения:
— Любовь часто мешает работе. Не забывайте этого.
— Постараюсь не забыть, товарищ майор, — заверил его Холмин.
— Идите отдыхать, — коротко бросил Бадмаев.
Из его кабинета Холмин вышел с глубоким вздохом облегчения и в приподнятом настроении. Его усилия помочь Ольге увенчались успехом и завтра он опять увидит ее.
Холмин отошел всего лишь на несколько шагов от кабинета Бадмаева и, вдруг, был остановлен диким воплем, очень мило похожим на человеческий, донесшимся к нему из противоположного конца коридора. Холмин посмотрел туда и замер, пораженный. Оттуда бежал на него, с винтовкой наперевес, боец внутренней охраны отдела НКВД; к винтовке был примкнут штык.