Рука майора Громова
Шрифт:
Пожав плечами, она насмешливо улыбнулась.
— Энкаведист до некоторой степени? В первый раз слышу о таких. Это что-то новенькое.
Холмин хотел рассердиться и не смог. Она так ему правилась, что сердиться на нее было невозможно. Он с радостью рассказал бы ей правду о себе, но, вспомнив о навязанных ему Бадмаевым обязанностях, подавил свое желание и попытался перевести разговор на «деловую» тему:
— Глядя на вас я никак не могу поверить, что вы… — он остановился подыскивая подходящее слово.
— Дочь
— Я хотел сказать не так, — возразил он.
— Чего там не так, — перебила она. — Ведь это одно из ваших любимых выражений. А вообще, молодой человек, я бы вам не советовала изображать из себя благородного рыцаря. У вас это плохо получается. Что же касается до врагов народа, то ни я, ни мой бедный папа никогда ими не были. Враги народа — вы и те, кто повыше вас, которые в Кремле сидят.
Холмин отступил назад и с испугом оглянулся на дверь. Она была прикрыта неплотно и из щели между нею и дверным косяком тускло поблескивали оловянные глаза надзирателя. Холмин подошел к девушке вплотную и торопливо зашептал:
— Тише! Тише, пожалуйста! Разве можно так говорить?
Вскочив с табурета, она закричала громко и возмущенно:
— А разве можно сажать в тюрьму ни в чем неповинных людей и убивать их? Что вы сделали с моим папой? О, я отомщу за него! Отомщу вам, убийцам майора Громова.
Холмин вздрогнул от неожиданности. Последняя фраза девушки напомнила ему другую, ту, которая была в записках, прикрепленных английскими булавками к трупам управдома и лейтенанта Карнаухова. Там ведь тоже говорилось об убийцах майора? И там были угрозы мести.
В голове Холмина стали тесниться мысли, обгоняя одна другую:
«Почему она говорит так? Не о палачах, например, а об убийцах. И угрожает мстить. Что это? Простое совпадение? Или она знает о «руке майора Громова»? И почему, после ареста дочери майора, деятельность этой «руки» прекратилась и никто больше не был убит? Тоже совпадение? Или одна из нитей к «руке»? Надо выяснить… выяснить сейчас же»…
Он бросился к двери камеры и, плотно притворив ее, обернулся. Девушка села на табурет и заплакала, закрыв лицо ладонями. Холмин осторожно дотронулся рукой до ее плеча.
— Послушайте.
Задрожав и отшатнувшись, она подняла голову. Глядя в упор в ее наполненные слезами глаза, он быстро спросил:
— Что вы знаете о руке майора Громова?
В ее глазах, сквозь слезы, засветилось изумление и, где-то, в самой глубине их, что-то похожее на смущение.
— Рука моего папы? — удивленно спросила она. — Почему вы так говорите? Что это значит?
Он молчал, всматриваясь в ее глаза и тщетно стараясь найти ответ на только что возникший и уже начавший
«Знает она или нет? Причастна ли она к убийствам?»
— Что это значит? — повторила девушка. — И почему вы молчите?
«Нет. Она ничего не знает о «руке». Такие глаза не могут лгать», — решил он.
— Вы не хотите мне ответить? — спросила девушка. — Что-ж, не надо.
Первое, пришедшее ему в голову объяснение его вопросу и молчанию было не особенно удачным, но, за неимением лучшего, он ухватился за него:
— Простите, пожалуйста. Видите ли, я иногда заговариваюсь. Это от усталости. Я очень устал.
Она посмотрела на него внимательнее, чем за все время до этого и сказала:
— Вы какой-то странный. И не похожи на других… энкаведистов.
— Может быть, — согласился он. — Только отчего же странный?
— Так мне кажется…
Помолчав, она спросила:
— Вы, наверно, мой новый следователь.
Он отрицательно покачал головой.
— Нет, Я случайно попал в здешний отдел НКВД и… хочу вам помочь.
— Что-ж, спасибо, — сказала она. — Если это правда, то, впервые в жизни, я буду благодарна энкаведисту.
— Но ведь я, — начал Холмин и осекся, вспомнив о своем новом начальстве.
В камере повисло неловкое молчание. Говорить было больше не о чем.
— Вы еще хотели о чем-то спросить? — обратилась к нему девушка без прежней, ярко выраженной враждебности в тоне и словах.
— О чем же еще? У меня больше нет вопросов. Я, пожалуй, пойду. А вам желаю всего хорошего, — ответил Холмин.
— Прощайте, — сказала девушка.
— Лучше до свиданья, — возразил он. — Хорошо?
Она улыбнулась впервые за все время разговора с ним.
— Хорошо…
От ее улыбки его сердце радостно дрогнуло, и он вышел из камеры, взволнованный этой встречей и предчувствием чего-то неопределенного, смутного, но сулящего счастье, в будущем.
Глава 9
Дуся-буфетчица
Придя из тюрьмы в отдел НКВД, Холмин не застал там Бадмаева, Его личный секретарь — юнец в мундире с лейтенантскими знаками различия на воротнике — дал на вопрос Холмина неопределенный ответ:
— Товарищ начотдела поехал ужинать, а когда будет — неизвестно. Но не раньше десяти часов.
Холмин вышел в коридор и остановился там в раздумья. Времени до предполагаемого возвращения Бадмаева было более, чем достаточно; часы только что пробили семь.
«Что же мне делать? — думал он. — Ждать Бадмаева? Или отложить разговор с ним до завтра? Нет, надо поговорить сегодня. Главное — об Ольге Громовой. Так что же делать сейчас? Разве тоже пойти ужинать в отдельский буфет? Может быть, меня уже прикрепили там на пропитание».