Русь. Строительство империи 6
Шрифт:
Он умолк, тяжело дыша. Он и впрямь поверил в непобедимость ромейских «избранных», в свое «великое» будущее под крылышком Империи, в то, что мой крах неминуем. Струсил. Сломался. Предал. Носитель, тоже мне…
Я смотрел на него и чувствовал лишь брезгливость. Он ведь даже не дернулся, не попытался бороться. Сдался первому же проходимцу, что поманил властью. Сын Святослава…
Тьфу!
Я дал ему выговориться, выплеснуть из себя все малодушие. Пусть захлебнется им. Мне нужно было услышать все, чтобы сложить картину. Ромеи играли по-крупному. Это тебе не просто печенегов натравить или князей
Византийские «бессмертные», Царьград подминает Русь, царь Ярополк… Голова шла кругом от такого размаха предательства, от той паутины, что плели вокруг Руси.
Тишина в шатре прямо-таки нависла. Я буравил взглядом Ярополка.
Ярополк ерзал на своих носилках, пряча глаза. Ждал, небось, приговора. Ну или хотя бы знатного разноса.
А я молчал.
И когда я заговорил, голос прозвучал тихо, но так, что Ярополк вскинул на меня испуганные глаза.
— Непобедимые? — переспросил я. — Атанатои? Бессмертные воины Скилицы, что он тебе на потеху показывал? Которых мне, мол, не сдюжить?
Ярополк растерянно кивнул, ни черта не понимая, куда я клоню.
— Да, княже… Он клялся…
— Врал он тебе, дурень! — рявкнул я так, что стены шатра заходили ходуном, и голос мой, наконец, сорвался, загрохотал от ярости. — В глаза тебе врал, а ты уши развесил и каждое слово проглотил! Этот твой хваленый Скилица, великий посол со своими «бессмертными»… Знаешь, где он оказался когда мы в бою сошлись? Знаешь, что сталось с его лучшим бойцом, с одним из этих твоих «атанатоев»?
Ярополк таращился на меня во все глаза, в которых плескалось одно недоумение. Видать, и впрямь не знал. Вести с севера до Киева еще не долетели, либо ромеи подсуетились, чтобы правда наружу не вылезла.
— Я укокошил его! — выдохнул я ему прямо в лицо. — Понял?! Одного из этих «непобедимых»! Вышел против него один на один, при всем честном народе, и зарубил своими топорами! Насмерть! А твой Скилица? Твой храбрый посол? Стоял да смотрел! А как его головорез рухнул, так он хвост поджал и драпанул! Бежал, как последняя шавка, побросав своих людей! По лесам хоронился! Вот они, его «бессмертные»!
Я замолчал, силясь отдышаться. Слова вырвались, будто прорвало плотину. Ярость схлынула немного, оставив во рту горький привкус.
Ярополк просто смотрел на меня и на лице его медленно, будто до тугодума доходило, проступало осознание. Шок. Неверие. А следом — понимание, какую чудовищную, непроходимую глупость он сотворил, поверив вранью византийца. Он открыл было рот, но тут же захлопнул. Прошептал что-то нечленораздельное.
— Но… как? — наконец выдавил он. — Он казался таким уверенным… Люди его… они и вправду были сильны… Он говорил так складно…
— Складно?! — я снова начал закипать. — Что может быть складного в словах того, кто подбивает тебя предать родную землю?! Предать свой народ?! Отдать столицу на поток и разграбление дикарям, которых он сам же и натравил?! Какая, к лешему, складность заставит тебя смотреть, как твой город огнем полыхает, а твоих воинов режут и мучают?! На Добрыню глянь! — я мотнул головой в сторону лавки, где стонал мой изувеченный тысяцкий. — Глянь на него! Вот
Ярополк не посмел обернуться. Снова потупился, плечи его обмякли, будто из него разом выпустили весь дух.
— Я не ведал… — просипел он. — Они обманули меня. Сказали, древляне только… силу покажут. Заставят горожан меня признать… Сказали, резни не допустят… Божились, что знатных не тронут…
— Обманули? — я криво усмехнулся, но смех вышел злой, каркающий. — А то ж! А чего ты ждал от ромеев? Чести? Прямоты? Они всегда играли грязно, вечно плели свои козни, всегда чужими руками жар загребали! Отец твой это знал! Воевал с ними! А ты… ты им на слово поверил! Как дитя малое!
Он снова замолчал, сжавшись под моими словами. Жалкое зрелище. Не княжич, не сын великого рубаки, а нашкодивший сопляк, пойманный с поличным. Пытался оправдаться, цеплялся за «обманули», «не ведал», но сам, похоже, уже чуял всю безнадегу этих попыток. Он натворил непоправимое. И никакие отговорки этого уже не изменят.
— Они были уверены в твоей погибели, княже, — снова пролепетал он, будто это могло хоть на волос смягчить его вину. — Говорили, северные князья уже сговорились со Сфендославом, что печенеги на Переяславец прут. Что у тебя ни единого шанса… Я думал, спасаю хотя бы себя… И то, что останется от Руси под крылом Империи…
Я слушал этот лепет и чувствовал, как во мне поднимается новая волна жгучего презрения. Не о Руси он думал. О себе одном. О своей шкуре драгоценной. О призрачной царской шапке, которой ему помахали перед носом. И ради этого барахла он готов был на все.
Его жалкие причитания о том, как он собирался укрыться «под крылом Империи», добили. На смену ярости пришло презрение. Будто смотришь на червя, который, извиваясь под сапогом, пытается втолковать, зачем он вообще туда полез. Страх? О, он был напуган, это точно. Но страх — не оправдание для предательства такого размаха. И уж тем более не оправдание для глупости. А Ярополк показал её во всей красе — глупость бездонную, просто космическую.
Я прошёлся по шатру. У входа остановился, втянул тяжёлый, спёртый воздух. Потом обернулся к нему.
— Ладно, — сказал я. — Допустим. Допустим, ты купился на россказни Скилицы. Допустим, его «бессмертные» тебя так напугали, что коленки затряслись. Допустим, ты решил, что мне конец. И что дальше, княжич? Что ты собирался делать, когда Киев бы полыхнул, а меня, по этому гениальному плану, прикончили бы?
Ярополк уставился на меня, хлопая глазами. Похоже, дальше своего предательства он не загадывал. Его мысли застряли на моменте, когда ему пообещали власть и трон.
— Я бы стал Великим князем, — выдавил он, неуверенно, будто сам в это не верил. — Византия бы меня признала…
— Византия? — я усмехнулся, криво, с горечью. — А Русь-то что? Народ? Другие князья? Ты всерьёз думал, что они просто преклонят колени перед тобой — предателем, которого чужаки на трон усадили?
Я вглядывался в его растерянные глаза.
— Давай-ка разберёмся, Ярополк. Представь: меня нет. Киев — в пепле, разорённый древлянами по твоему же приказу. Ты сидишь на дымящихся развалинах, опираясь на византийские мечи, или что там у них. Кто пойдёт за тобой? Ну, кто? Кто признает твою власть?