Русь. Строительство империи 6
Шрифт:
Ярополк медленно моргнул. Кажется, дошло. Изгнание. Не смерть. Жизнь в позоре, вдали от всего, что знал. Может, оно и похуже казни будет. Он ничего не ответил, только снова уставился в потолок шатра.
Теперь Илья. Я повернулся к нему. Старый вояка поднял на меня тяжелый взгляд. И стыд в нем был, и ожидание — что я с ним решу.
— Илья Муромец, — сказал я. — Система твою клятву признала. Я тоже ее признаю. Ты был связан словом, что дал Святославу. Но ты был и моим воеводой в Киеве. И ты подчинился приказу преступному, хоть и видел его безумие. Ты Ярополка не остановил, Добрыню предупредить не попытался. Верность твоя клятве обернулась предательством долга
Илья слушал не перебивая, лицо мрачное, как туча.
— Но я вижу — ты не предатель по нутру своему, — добавил я. — Ты воин чести, да только угодил в капкан. Система тебя от старой клятвы освободила. Теперь ты волен служить Руси. Если захочешь, конечно.
Он поднял голову, в глазах искра надежды мелькнула.
— Предлагаю тебе место в моей дружине, — сказал я. — Пойдешь десятником. Под начало Ратибора. Как, согласен?
Для могучего киевского воеводы, для богатыря из былин, должность простого десятника — это, конечно, огромный шаг назад. Но после всего, что случилось, — это был шанс кровью смыть позор и доказать делом свою верность.
Илья медленно поднялся на ноги. Хотя и раненый, а он все одно — глыба. Сделал шаг ко мне и склонил голову.
— Благодарю, Великий князь. За милость твою. Я… виноват я перед тобой. Перед Киевом. Перед Добрыней… Прости, коли сможешь. Любую службу приму. Буду служить тебе и Руси верой и правдой до последнего вздоха.
— Добро, — я махнул рукой, принимая его слова.
Илья кивнул.
Остался только Ярополк. Лежал все так же недвижно.
— Сколько… — вдруг прошептал он, не поворачивая головы. — Сколько у меня времени?
— Чтоб раны твои затянулись малость, чтоб в седле держаться мог, — ответил я. — Даю седьмицу. На восьмой день — чтоб духу твоего на моих землях не было. Куда подашься — твое дело. Хоть к грекам, хоть к печенегам в степь. Но здесь тебе места нет.
Он ничего не ответил. Просто закрыл глаза.
Я оглядел шатер. На лавке тяжело дышал Добрыня. Его изувеченное тело — вот оно, свидетельство всего ужаса, что случился по вине этого человека на носилках. Но Добрыня жив. Выходим мы его, обязательно выходим.
В этот момент полог шатра откинулся, и внутрь быстро шагнула встревоженная Искра.
— Княже, — обратилась она ко мне, понизив голос. — Прости, что тревожу. К тебе гости. Срочные.
Я нахмурился.
— Кого еще принесло?
— Послы, княже, — ответила Искра. — От ляшского князя Мешко, говорят. У шатра ждут. Настаивают на немедленной встрече.
Глава 15
Ну надо же, кого принесло! Вот уж кого не ждал, так это их. Сосед наш западный, хитрюга еще тот, вертится, как уж на сковородке. То с немчурой якшается, то с нами норовит дружбу водить, а то и вовсе сам по себе. И чего ему приспичило именно сейчас, когда мы только-только с древлянами управились и дух переводим на этом пепелище?
— Зови, — махнул я рукой. — Чего уж там тянуть. Раз приперлись и набиваются — выслушаем. Пусть только обождут минут десять, пока тут хоть немного приберут.
Искра вихрем метнулась исполнять, а я оглядел шатер. М-да, приемная та еще… Носилки с Ярополком и Ильей, лавка, где недавно метался Добрыня, дух кровищи и травяных припарок — кажется, уже въелся во все вокруг намертво. Ладно, послы — народ тертый, не барышни кисейные, перебьются. Да и
Велел дружине прибрать самое явное, да проветрить слегка. Сам уселся на единственный стул поприличнее, что чудом уцелел, положив рядом на лавку один из своих топоров — так, для наглядности, чтоб понятнее было. Ратибора, который появился через пару минут, попросил встать за спиной. Его медвежья фигура и тяжелый взгляд всегда действовали на гостей отрезвляюще.
Часть шатра с раненными Искра огородила. Минут через пятнадцать она доложила: послы готовы.
— Валяй, пусть заходят.
В шатер вошли трое. Ляхи. Сразу видать — и по одеже чудной, и говор у них свой, хоть и по-славянски лопочут. Двое сзади топчутся, обычные мордовороты-охранники, здоровые бугаи, но безликие. А вот главный, Збигнев, как потом узнал. Мужик лет под сорок пять, сухой, жилистый, глазенки светлые, цепкие, губы — ниточка. Одет богато, но без побрякушек: добротный кафтан, пояс с серебром, меч при боке. Держится с достоинством, но без гонора. Шатер зырк-зырк — оглядел быстро, хватко, бровью не повел, хотя стопудово все приметил: и обстановку нашу походную, и Ратибора за спиной, и топор на лавке.
— Привет тебе, князь Антон, — начал Збигнев, чуть склонив голову. Голос ровный, спокойный, видать, не раз речи держал. — Князь Мешко, мой повелитель, шлет тебе поклон и поздравления со славной победой над дикими древлянами. Молва о твоей силе и справедливости докатилась и до наших краев.
Ага, как же. Справедливость. Искоростень еще дымится за спиной, а он мне тут про справедливость заливает. Ладно, дипломатия — она такая, слова тут часто одно, а на уме — совсем другое.
— И тебе не хворать, посол, — ответил я. — Приятно слышать добрые слова от соседа. Чего князю Мешко надобно? Дел у меня сейчас по горло, сам видишь. Давай к делу.
Збигнев на мою прямоту не обиделся. Видать, тертый калач, ждал чего-то такого.
— Моего князя беспокоят неспокойные границы, — затянул он старую волынку. — И на западе, и на востоке вороги плодятся, на чужие земли и добро зарятся. Империя Оттона силу набирает, руки свои тянет все дальше. Степь дикая тоже не дремлет. В такие времена соседям надо плечом к плечу стоять, друг дружке помогать супротив общих недругов.
Общие недруги. Красиво стелет, чертяка. Только вот память у меня крепкая. Я отлично помню, как этот самый Мешко еще недавно снюхался со Сфендославом, которого я под Ростовом успокоил навеки. С тем Сфендославом, что и сам с немчурой готов был брататься, лишь бы мне палки в колеса ставить. Так что насчет «общих врагов» — это он пусть кому другому рассказывает. Скорее, Мешко сейчас ищет, под чье бы крыло приткнуться, чтоб его самого не подмяли — либо немцы с запада, либо мы с востока.
— Речи-то медовые, посол, — прервал я его. — Только память у меня, повторюсь, хорошая. Помню, чьи дружины рядом с варягами Сфендослава топтались. И чьи купчишки барыши считали, пока Русь кровью харкала. Так что кончай эти басни про «общих врагов». Говори начистоту: чего твой князь хочет? И что на стол положит?
Збигнев аж запнулся на миг. Не ждал, что я вот так, с ходу, все карты на стол выложу. Но очухался быстро.
— Времена меняются, князь, — сказал он чуть тише. — И мудрые правители политику свою меняют по обстоятельствам. Сфендослав был ошибкой, признаем. Но он — дело прошлое. А будущее — за теми, кто умеет договариваться. Мой князь видит в тебе сильного государя, что собрал под рукой земли великие. Он готов признать твою власть.