Русология
Шрифт:
– Блеск!
– снял очки харизматик.
– К нам, - нёс Хвалыня, - толпы повалят сбрасывать умников. Они кто у нас? Знаем!
– Мальчик...
– повёл я.
– Вы, - нёс Хвалыня, - вы не вписались в жизнь? К нам давай - воевать с провокацией жидовства.
– Всё правильно, - я угас вдруг.
– Он жрал меня, жрёт нацию, авраам.
– Мы пьём за вас!
– и Хвалыня подал мне рюмку.
– Нет!
– был гнев Верочки, оказавшейся рядом.
Я оттолкнул её.
– Убирайся!! Я тебя понял! Будь же ты проклят с духом святым твоим!
Всё зазыбилось... Вдруг расширился зал под сводами, чернь столов и бель лиц... Харизматик и пр. исчезли, словно их не было... Я дал Верочке увести себя; было нас только два: я - он... Ряд фонарных столбов... тёк норд... Враг мой вёл меня. Я явил протест остановкой, кажется, близ Садового; кажется -
– Нельзя к ним, Павел Михайлович!
– Жить хочу.
Что-то тёплое ухватило ладонь мою: сын мой... И возвратилась прежняя русскость тысяча девятьсот девяносто девятого по Р. Х.
– того Х., а в реальности Анти-Х., кто шагал близ... Мы подходили к автостоянке; там униформа: 'Пропуск!'... Мутин задёргался, и к нам пять униформ вприпрыжку... Я сделал шаг, напрягся, остановился... Дальше был бой... Сбит Марка... но, может, Мутин?.. Где же тот крепкий с виду водитель, вёзший нас в оперу (а потом вёзший Верочку, чтоб вернуть её эманацией Анти-Х.)?.. Я рухнул, тяжко поднялся... Крик был сигналом, что Марку тащат... Я завалил двоих... но и сам рухнул... Нас с Маркой подняли.
Мною сбитого Мутин тряс вопя: - Тварь! магот!! Кто послал тебя?!
Я проплёлся к авто, где крепкий водитель был крепко связан. Мутин прогнал его, сквернословя (тот зазевался и дал скрутить себя униформам). Нас спасли бардак'oвцы.
– Мы и страну спасём!
– нёс Хвалыня.
Нам рассказали, что нападавшие захватили охранников и в одежде их ждали нас подле въезда автостоянки. Пойманный врал: 'Ограбить... с целью ограбить...'
– Дрянь страна, - села в 'ауди' Леночка.
Марка вынул свой 'Кэмел'. Мы помолчали.
– Вы, Андрей, отвезите их, - попросил он.
Мутин нахохлился.
– Я верну деньги, я прокололся.
– Э! Не глупите. Вы не наймит мне, вы мой напарник. Завтра докажете.
Из машины, где я сидел, я бросил: - Марка, наркотик дай.
– Жди, - он молвил, - вещи получше. Я обещал дары. Но потом. Потерпи пока...
– Он влез в 'ауди' и пахнул кардамоновым запахом.
Мой один глаз слезил.
– Прощай.
Я смотрел, как его габариты плыли к Арбату.
Тронулись мы, но к Пресне. Нам махал метрдотель, треща, что пивная, как компенсацию 'за ужаснейший форс-мажор', в любой из дней гарантирует ужин.
XVIII
Я стал - вне человечества. Стал чужой в миру. Слава, деньги, любовь, власть, титулы, идеалы и ценности - не мои впредь; 'нравственность', 'дух' не значат. Я стал чужой всем. Даже и Нике. Я бы не смог сказать, что люблю её. Для меня она есть - и нет; стала смутной. С Верочкой же напротив: всё в ней отчётливо. Ника ей антитезна... Я влез в карман к таблеткам - и не нашёл их.
– Верочка, - я сказал злясь, сидя близ Мутина, а он вёз нас.
– Что есть, по-вашему, человек? Что? Образ-де бога и божьим словом жив? Духом божьим исполнен?
– Да, - отвечал в ней бог.
– Десять слов! Декалог!!
– разозлился я.
– Вот что есмь человек твой! Стало быть, твое царствие будет, если мы станем слово на слове, каждый в друг друге чтоб видел яствие, сикли, скот и рабов, в лад слову?! Сгинь, тварь! Исчезни! Я не хочу яд смыслов, что против жизни! Вон ступай! У меня от тебя болезни!
– Милый!
– плакала Ника.
– Ну, Андрей, прочь его!
– заклинал я.
– Выкиньте! С нами рядом Антихрист!
Мутин нахохлился над рулём.
– Гнать женщину?.. После всех моих...
– Он, как в Чапово, пропускал слова.
– Не могу. Я вдвойне магот... Завтра... Что-то нас гробит, - вёл он, - глобально! Если вы правы, мы их по принципу домино свалим. Чтоб от толчка... Вы правы: не убивать их...
– Стрелка спидометра доползла до ста... и у 'Сокола' ГАИ поднял жезл, но, признав в псевдо-Верочке пахана мирозданья, стал в стойку смирно.
– Плоть?
– хмыкал Мутин.
– Плоть невиновна. Тот, кто сейчас власть, я его знал. Всё в слове... Да, плоть легко убить, но тогда всё как прежде: плоть дробят, толку мало... Нам нужно дух убить, слово...
– и он полез в карман.
– Вам, вот... рация... Ждите нас на Раз'yмниковской, аптека. Включите кнопку, переговорник; мы с микрофонами. Меж домами там сквер есть... Я дам сигнал, вы ходу, и мы к вам сядем... Друг ваш не будет знать, что мы к вам... Он против. Я не сказал про вас... Но как дух убить, плоть не тронув?
–
– вёл я Верочке для 'любви' её.
– Дух у них и любовь, мол, как восторг духа. Мало им, чтобы дух царил, сиречь слово, - надо, чтобы кипел дух, брызгал семантикой! Что в объятиях, в нежном голосе, в ласках?
– слово! словная схема, в кою нас вбить хотят! Было, было такое. В классике... Вот, в 'Обломове' сучка-барышня под себя гребла не желавшего смысл героя, чтоб он по принципам и идеям жил. Мне Обломов - предтеча, тёкший от смыслов, но не сумевший... О, как я завтра жду - чтоб весь дух убить в целом!
– Я хотел битв со словью и повернул на смех: - Вера, Верочка, если можно вас звать так...
– я усмехнулся.
– Любите, как паук жрёт муху? Ан и все любят, всё человечество. Сколько б ни было - любят, хоть и скрывают. Тут аллегория, отчего слово в нас... Чтоб плоть сжирать! Мол, приидите, - я смотрел на неё-него, обернувшись, то есть на Верочку, - а уж я вас сожру!.. Ну? любите паука смо...
– Стойте, - вдруг раздалось.
– Я выйду.
Мутин давил газ.
– Стойте же!
– в слёзы Верочка.
– Фарс! Комедия!
– ржал я.
– Просишь? Ты ведь где хочешь можешь нас стопнуть или исчезнуть, сходно как ты взялась к нам в пивной!
– Милый!
– это мне Ника.
– Что ты наделал?
– Что!!
– я вопил следя, как машина рулит к обочине.
– Ника, кто нас всех полчаса назад бил 'У Курта'?! Он, кто сидит с тобой! Били смыслы, им нам внушённые, драли монстры, лепленные из слов! Мы сожраны. Мы объедки. Он - чтоб дожрать меня и всех вас... И вас, Андрей; а и мальчика моего, и прочих. Он сладил драку и в ней участвовал потерпевшим... О, с него станется! Он две тысячи лет с Голгофы... Но изначальное...
Мутин, стопнувши, чтоб я лбом в стекло, буркнул: 'Зря вы так...' - между тем как Антихрист нырял в кусты. Его не было... Не было вообще.
– Заметили?
– я пытал.
– Кто вышел?
– Верочка.
– Милый!
– Ника сказала.
– Женщина ночью...
– Он-она в небе, - я чуть водил язык.
– Я помочь хотел, - извернулся я.
– Не решалась. Я ей помог... Всё!
– Я замолчал.
Приехав, сына я перенёс в кровать и сел в кресло - думать о Шмыгове; я хотел позвонить ему: как, мол, бр'aтина? как там наш Кнорре-П'aсынков? Но ведь ночь пока... А наутро мне - на Закваскина... Надо... Надо и надо - многие надо, прежде чем победить и сгинуть. Вот и все мысли... Стало быть, их и нет? Сбой в линии? Нет меня в гнусной рабской чреде? Словь мчится - и вдруг затор! вдруг я! И словь давится, налезая на кучу, мочится от расстройства, пукает, ведь когда ещё наведёт мосты, дабы вновь гнать... Я, в целом, спасся, и лишь морфемы ладят вцепиться в прежние блоки. Мне хорошо, 'акей', как сказали б Толян с Коляном. А внутри ноет... Я прилёг к Нике, но не связал нас... Только бы выстоять! Провалив эманации, слово влезло в меня, чтоб мыслил, как ему надо; то есть чтоб нишкнул?.. Я прянул к 'ниве', вытер ей стёкла; выполз к заправке, влил тридцать литров, чтобы хватило даже до Кубы, быстро поехал. Мне на Раз'yмниковскую, дом пять? 'Акей'! Я на разум - с войною, на разум слов, у-словный!
Вот уже Сокол. Арки, пилястры с грубой лепниной и лжефронтоны, псевдобалконы и псевдопортики с псевдопатио, в них развалины клумб под флорой белых акаций, крымских сиреней, яблонь-китаек и красных клёнов... Был район творческим и пришёл ко мне в детстве в книжках Барто А. Здесь ныла Таня, 'выронив мячик'; здесь 'вчера' кошка стала котиться чудом 'сегодня'. Здесь жил Закваскин; здесь и семья его, если есть она. Здесь вдруг я - за иззябшего мальчика и за плоть, чтоб слова убить, каковыми устроен этот Закваскин и его мир... Взяв рацию, я взглянул вдаль. Сразу за аркою, на скамейке, видится плащ, жуть белый. Это мой Марка. 'Всё. Приготовьтесь', - выпалил Мутин с тресками раций. Полз джип к подъезду... дверь дома двинулась... вон Закваскин с шестёркою... Марка встал... Мутин шёл уже в кепке и в тёмной куртке. Сразу шестёрка был заблокирован, как водитель, вздумавший выйти. Марка направил кольт... Взвыло (рацией) от Закваскина: 'Ты, Магот?' - 'Ма...' - сник Мутин и растерялся... И сип Закваскина, вдруг шагнувшего: 'Едем, нах'... Был хлопок, и он рухнул. 'Слышь, у них травма, не огнестрелы!' - понял шестёрка. На белом Марке вспыхнуло красное. 'Вновь, Андрей, вы с 'маготом'? Надо стрелять!' - он звал. Я рванул к нему... Мутин пятился... следом - пули с визгом и треском... Я встал над Маркой... к нам вдруг шестёрка, бритый и крупный... а повалившийся в грязь Закваскин трогал воткнувшийся в него шприц.