Русология
Шрифт:
Вот, здесь мой мальчик, - здесь, где лишь дни назад я, в снегах под ракитой, с ним разговаривал... Я не мог признать место. Стёкла, бутылки, пластик, обёртки; тальник повытоптан, а ракита обуглена... Я, смочив платок, тёр пятно, чтоб открыть текст Митя и Папа. Но его не было... Я ушёл в избу. Мгла росла, и я чувствовал: всё на мне сошлось и случится всё ранее, чем сожрёт меня рак. Здесь схватятся морок с истиной.
XX Авраам
Я сидел в избе. Яркий луч - и опять тьма. В левом углу, в иконном, встала фигура вроде как в куколе. Что, Серёня (Виталя) с целью убить меня? Нет, шваль действует не сама, но в слове, но по понятиям и идеям, то есть по промыслу.
– Я Аврам-Авраам, раб. Я пастырь множеств и, одновременно, Саваоф и Иегова, Адонай и Христос. Зови Меня Авраам.
– Он дрогнул и изошёл вблизи.
– Логос - Мой инструмент.
Он сел
– Прав ты, раб! Нет ни времени, ни пространства, - рек он.
– Есть - был давно!
– рай как истина. Я решил создать Мой мир. Ты не единственный, кто вник в это. Но не тебе, шум, портить речь!
– Уяснив, что мне маетно, он смеялся.
– Мучишься? А восстал на проект, всем нужный и воспеваемый мудрецами?
– Я не желаю!
– гнул я.
– Я истина!
– Ты не истина...
– Так сказав, он повлёк стол к себе, как скатерть.
– Был словный - им и останешься, не как брат твой, спасшийся в дебилизм... Мнишь, вольным стал? О, вся роль твоя, чтоб, отлитый по слову, ты играл в словоборца, да и подохнул!
– И он качнул стол, вновь ставший ровным.
– Ты был не первый, вникнувший, что проклятые мировые вопросы - явно от слова, не от природы или инстинктов. Думаешь, вне слов рай? Действительно, вне слов истинней.
– Он смеялся.
– Впрямь много истинней! Но туда пути нет. Вам - всем - не уйти от слов. Вы пожизненно ряд глоссария, строки текста и части слова. Вы - то, что сказано. Вы - слов'a. Где их нет - там и вас нет; там протоплазма... Я дозволяю, раб, описать Меня. Опиши, как ты бился с логосом-словом, то есть с законом, нормой, идеей, мировоззрением, типом мысли, всею культурой!
– он усмехнулся.
– Как ты опишешь - то, чего не было и что было лишь хаос, станет условным и Я простру над ним Свою власть!
Стол сгинул, мы завращались друг против друга.
– Болен, раб? Могу вылечить, - он похмыкал.
– Как? Изменив пару звеньев в личностном контуре. Я и первенца оживить могу, и того ещё, кого, истинный, ты убил лет семи с половиною... Ты воткнул в него ножницы. Ты тогда не был словный, а ты был донное, изначальное, то есть истина, и не знал ни добра и ни зла, как Адам в раю; ты не знал мер и норм. Мальчик жил бы, твой одноклассник. И, получается, тот эдем, куда хочешь, вовсе не добрый. Рай, он недобр, Квашнин! Там добра нет вообще, как зла. Там - безумие. Только Я зижду благо. Будь Мне помощником! Сын погиб, Ника скрылась... Стой!
– возопил он, так как я встал.
– Не рыпайся!.. Сдохнешь - Ника родит, от Марки. Это давно у них, раньше, чем ты нашёл следы на Миусской. Помнишь? (Я застонал). Мнил, дружба? Нет, Квашнин! У них связь была, по-ло-вая... Думаю, не его ли сын, - призрак хмыкнул, - тот, кого ты не спас, зато скарб сберёг? Да, твой первенец не его ли сын?.. Потому ты не спас, что чувствовал. Будь он твой, ты бы отдал всё. Ты не истина. Ты условный. Вёлся ты словом, а не любовью как сутью истины; чаял сикли, скот и рабов, как все. Ты любви не пожертвовал, но и туп был настолько, что не стал избранным. Межеумок - ты, раб, не Мой и не рая. Даже не Ники, коя для истинных. Я их вождь. Вылгав мир, сами мы вовне лжи, в эдеме. И мы присутствуем здесь лишь видом, чтобы пасти вас. Вы глина опытов. Вы сдыхаете, слово жрёт вас. Вы опус промыслов, кои наши безмерные мощь, особенность, страсть и Библия как наш путь во власть!.. Не тебе, в общем, Ника. Ты - корм для слов, посредственность... Ноешь? Брось! Что твои сантименты, если вы в фальши? Всё в фальши - фальшь, игра. Знай, и мальчика, раб, иззябшего как бы, нет. Всё в слове, всё не от истины... И, знай, женщины падки к умыслу. Оттого твоя Ника путалась с Маркой. Он познавал её: и познал Марка Нику. Он не любил тебя, был в соблазн тебе. Он жену твою... Как ты дёрган, раб! Ты ничто.
Но я вник: он не стал бы, будь я и вправду нуль, вразумлять меня. Что во мне превзошло его, коль он сам пришёл, бог богов? Он меня провоцировал, но я вник, что не должен и писк издать. Пусть он правит всей вещностью, но я вник, что пространство и стол умышлены. Я ж - не выдуман, со мной трудно. Ибо, хоть я один восстал - но ведь в истине нет количеств и качеств. Вот и выходит: всё, всё восстало! всё изначалие!! И во мне одном он нашёл не ничто, а ВСЁ... И, чтоб больше знать, я кивнул ему: дескать, слушаю.
Авраам вёл: - Что, раб вернулся в клеть? Я с тобой - из Моей любви к частностям, на какие Я рай разъял. Сбой был в эре 'Тиберий'. Вздумали, что не сикли нужны, а... Ты и сам понял, чт'o смыслы стоят. Мало что. Ничего. Я мог с лёгкостью программировать вас жрать кал... что и сделал функцией пищи. Вы жрёте мёртвое, шашлыки взять, с охотою. Вы умышлены - и умышлены вы смешно. Я тешусь: истина правила - и вдруг н'a тебе, в сексе трёт себя и занятия лучше явно не мыслит. Что же до сбоя, это был мощный бунт! План 'Христос' с ним управился. Бунт нарвался на 'истину' и заглох. А как же? Сей мир есть зло, учил Я, и в нём есть смерть - зло зла. Моей волей Христос врал: кто слову предан, тот не умрёт. Поверили. И надолго... Ты - символ сбоя этой приманки, знак, что грядёт шторм страшный... и он в России, в месте исконного толоконного и сермяжно-посконного. Не унять вас. Вам дайте истину. Вы не принадлежите Мне. Слово - чушь вам. В жажде бессмыслия лишь у вас от понятия до другого - дали, что не обнимешь. Вы бьётесь с логосом; логос вам не идёт в мозг; он в вас натужно.
– стал орать он.
– Вы надмеваетесь в пьяной, райской-де тупости?! Русский - райский-де?! Нет! Вы падшие! Безвозвратно! Истину хочешь зреть?
– Он, сняв куколь, выставил алгебру цифр и знаков; после продолжил: - Не было Авраама, шедшего из Харрана-де в Ханаан за богом. Жизнь была! хаотичность, бурная в красках и в музыкальностях! Я назвал это 'рай' и внушил первородный грех как суд рая, как словоблудие. Что, раб, понял?
– Он усмехнулся и водрузил вновь куколь на свою формульность.
– Я хотел мир не рая, но мир приватный, частный, где только Я творец. Вам, Квашнин, в рай рукой подать. Стоит сбыть слов'a - вы в эдеме. Но так не будет. Знай, вашу русскость скроют асфальтом и вы погибнете. Ибо логика стала суть вещей! Ибо истинен только Мой мир в этой вот логике, и Я истинен с Моим даром! Дар, Квашнин, - обособиться и дерзать своё - дивный дар, дар магический, непостижный наш иудейский дар! Статься. Видеть. Своё хотеть. Встать и вырваться и явить всем: частность всесильна более истины! В жизнь влить частное как историю - и историей жизнь смыть! Вот он - Мой первородный, Мой авраамов дар, что Я в Библии запретил как грех. Дар завидный и вас волнующий, изводящий дар. Дар владычества. Ибо как вдруг евреи мир учиняют и изменяют мир, а вы в зависти.
Я поник.
– Ты сигнал, что соблазн Христа кончен. Им Я поверил Свой смелый опыт, дал понять, как вы жили бы, если б делали по Христу; открыл вам, что и как нужно сделать, чтоб Я исчез. Глумился! И доказал: вы пали, вас не исправить. Истина скисла и не вернула рай!
– Он смеялся.
– Не захотела! Не захотела жить по любви в ликующей гомогенности! В Иоанна Я разрушительный для Себя, кстати, ключ вложил, выдав, чт'o 'бе в начале', выложив, что всё стало лишь через слово и что без слова нет ничего, что 'стало'. А стало - мерзость. Вам бы закончить фарс истреблением смыслов. Вы не сумели. Истина скисла... Всё для чего Мне? Дабы Мне властвовать. О, власть сладостна! Я рай рву, и он мучится, разрешаясь оргазмами, заживляя рвань. Вспомни женщину, сей троп рая, смерд!
Я увидел Миусскую, Марку с Никой... Я было встал. Не вышло. Он продолжал речь:
– Хочешь в Христы, Квашнин? Будь вторым Христом. Открывай, в чём зло, почему мир сей страждет, кто виной, что иззяб-де твой мальчик и как избыть боль. Подь! глаголь с силой! под Достоевского! Как он влёк в мораль, рыл в сознании, падал в бездны и с исступлением воздымал покривелый штандарт с Христом! Как терзался пороком! как верил смыслам! скольких поймал Мне трюком морали! А, Квашнин, мы ведь знаем: он был враг истины. Из познания зла-добра он спел идола: из греха первородного! Он был гений мышления от добра и от зла. Возносил добро и клял зло; то есть делал, как и велит мораль и её пастырь логос, кой Мной придуман! Он удвоял фальшь, чтобы копаться в ней, маясь 'злою' семантикой, чая 'добрую'. Он взапой славил фикции... А тебя прошу: истребляй мораль и дави слова. Обнажай суть! Выдай, как в раю жили и перестали жить. Объясни вред от смыслов и как избыть ложь. Ибо недаром вы 'русь святая'! Пусть вы не зря в грязи, где нашли, дескать, истину! Зижди смыслы - смыслы бессмыслия; убивай слова! Здесь громадный труд, титанический!
Пахло гнилью. Я дотянулся до карабина... и вдруг постиг: он призрачен, как и всё, что вершит Аврам. То есть вымыслом не убить себя. Мёртвый сын, Марка с Никой, мир наш - иллюзия. В лжи всё кажется. Авраам лишь в начале войн. Ибо будь во мне хоть клок истины - значит, я есть вся истина, вся вневременность и бескрайность, всё изначалие, с коим он в конце битвы, словно в начале. Чуя крах, он внушал быть творцом слов, чтобы запрятаться во вселенской разборке слови фальшивой с якобы подлинной. Что хотело господствовать - вечно лгало своё как истину. Он так страшно любил себя, что исторгся из рая и ввёл нас в библию, где мы влипли в грязных страницах; нам их порвать пора.
XXI
Утром сын Заговеева звал меня рыть могилу. Я согласился. Был тихий, мглистый день; сыпал снег; мы копали. А в глубине земли были черви, корни набухшие. Жизнь готовилась... Привёзли красный гроб с лицом, вопрошающим: чт'o я был? Я не знал ответ и, прощаясь, сжал мёртвый локоть. Крышку приставили. И поехали.
– Помогите мне мать забрать с огорода? Ну, где зарыли мы: вы, ваш друг и отец?.. Я продал дом... им, Закваскиным.