Русская комедия
Шрифт:
— Только после смерти? — печальным эхом повторили колдыбанцы, почуяв, что суровые олимпийские правила отбрасывают их сейчас от источника истины, то бишь от барной стойки, гораздо дальше вытянутой руки, если не сказать далеко за горизонт. — Что ж вы сразу-то, Геракл Зевсович, не предупредили?
— Ха! — ехидно воскликнул тот. — Так вы же меня за последнего болвана держите. Мог ли предположить последний болван, что такие мыслители, как вы, не знают элементарных истин бытия.
Уел. Но еще не досыта.
— К вышесказанному, мои дорогие платоны и сократы, иначе говоря, волжские сорные рыбешки, — продолжал ехидничать олимпийский гордец, —
— Знаете ли вы, парнокопытные, как умирают великие герои? — задрал вверх нос бессмертный эллин. — Расскажи им, жених Ухажеров, какую немыслимую смерть избрал Геракл.
История драматической смерти величайшего героя, оказывается, была особенно близка величайшему горе-жениху. Когда он назубок и с выражением рассказывал эту историю у классной доски, то, не отрываясь, смотрел пристально на одноклассницу Рогнеду, пытаясь донести до ее легкомысленного ума и жестокого сердца не только текст, но и подтекст страшной древней легенды. Подтекст наставлял всех легкомысленных и жестокосердных особ женского пола: вот что бывает, когда они недопонимают мужской пол.
Ближе к делу, а точнее — к телу. Итак, на теле Геракла — плащ, который жена собственными руками пропитала смертельным ядом гидры. По женскому недомыслию сотворила она сию жестокость, но несчастному Гераклу от этого не легче. Все глубже проникает в его жилы чудовищный яд. Рвет с себя Геракл отравленный плащ, но тот плотно прилип к коже, и еще нетерпимее становятся страшные муки.
И пусть Рогнеда отравила Романа не ядом гидры, а ядом своего несправедливого равнодушия, он, Роман, страдал у классной доски и страдает до сих пор так же невыносимо, как величайший герой. И потому ему абсолютно понятно отчаянное решение, принятое мучеником Гераклом.
— Отнесите меня на высокую гору! — заголосил басом Ухажеров, изображая мученика: не то себя, не то Геракла. — Сложите на ее вершине погребальный костер. Подожгите его да не жалейте дров и солярки.
Выполняя волю Геракла, друзья и близкие отнесли его на вершину высокой горы. Там они соорудили громадный костер и положили на него страдальца.
— Огонь! — приказал Ухажеров, наверное, все-таки от имени Геракла. — Вызываю огонь на себя!
Ухажеров сделал учительскую паузу, самую томительную на свете, ибо настоящий учитель успевает во время паузы отобрать у всех мальчиков сигареты, у девочек помаду, записать всем в дневники вызов родителей в школу, а в заключение вытащить за шиворот из класса подростка-чудовище Антошу Добронравова.
— Ярко вспыхнуло пламя костра! — сообщил наконец колдыбанский романтик. — Но еще ярче засверкали молнии Зевса-громовержца. На золотой колеснице, запряженной четверкой коней, примчалась к костру крылатая богиня победы Ника. Она вознесла величайшего из героев на Олимп. Там его встретили боги. И стал Геракл бессмертным…
Ухажеров умолк. Геракл принял абсолютно божественный вид: грудь колесом, руки в боки, глаза на выкате.
Колдыбанцы с большой степенью естественности похлопали в ладоши, и даже привстали при этом, и даже имитировали жесты, которыми к ногам героев бросают цветы. Геракл был очень тронут.
— Ну что ж, смертный подвиг Геракла действительно потрясает душу и воображение, — подделываясь под гомеро-ухажеровскую интонацию, начал Самосудов. — Давайте повторим его один
— Согласен, — поддержал Безмочалкин. — Только надо учесть противопожарные правила. Огромный костер на видовой площадке или посреди набережной представляет собой немалую опасность. В любом случае его потом придется тушить. Нет, не надо думать, что колдыбанская пожарная часть с этим не справится. А если не справится, то не позднее чем через неделю-другую придет подмога из областного центра… Но лучше все-таки огромный костер разжечь не на берегу, а посреди Волги. Прямо на воде.
— Костер посреди Волги — это находка. Особенно если около нефтебазы, — согласился Молекулов. — Только почему именно костер? Вспыхнул, сгорел в одну минуту — и скрипки в печку, в смысле представление окончено. Для усиления впечатления хотелось бы сделать гибель героя медленной. Чтобы душа очевидцев не только разрывалась на части, но и разорвалась… К тому же огонь так или иначе наносит материальный ущерб. К чему такая бесхозяйственность и нерачительность в условиях инфляции и дефицита? Не надо никакого огня. Пусть герой погибнет в речной пучине. В этом случае и челн, и даже некоторые личные вещи героя останутся целы. Таким образом, накладные расходы можно свести к минимуму.
— Отлично, — как бы подытожил Профанов. — Я уже вижу картину гибели героя, как на экране телевизора. Причем по второму каналу: там всегда меньше помех и четкость изображения лучше. Вижу, как на яркое солнце находят лиловые тучи. Деревья клонятся и падают под напором урагана. Речная гладь вздыбилась огромными волнами. Все в страхе, в ужасе, в панике от этого стихийного бедствия. Только Лука Самарыч довольно потирает руки. Вот герой садится в челн. Вот он уже на середине Волги. А вот он уже… на дне. Бездыханный и безжизненный. Всё как полагается. Как в Большой Энциклопедии. А главное — Волга-матушка рада. Любимый сын-удалец встретил свой последний час в ее объятиях.
Геракл, конечно, расчувствовался и захлюпал, как худая калоша в осеннее межсезонье.
— О, если можно было умирать дважды! — прошептал он дрожащими губами. — Второй раз я умер бы именно так, как умрет сейчас мой несравненный друг Лука Самарыч.
— Слово предоставляется нашему герою, — объявил Самосудов. — Как вы оцениваете, Лука Самарыч, сценарий мученической и прекрасной гибели а-ля Геракл?
— В целом приемлемо. Есть основа для творческой работы, — отозвался колдыбанский супер. — Ну а там, в деле, кое-что подкорректируем и усилим.
— Ставлю вопрос на голосование, — объявил Профанов. — Кто за мученическую и прекрасную гибель Луки Самарыча а-ля Геракл, только еще хлеще?
Взметнулся лес рук. Такой густой, что если бы его выставить посреди Волги, никакие бури и волны не пробились бы к челну удальца.
— Единогласно! — объявил председатель собрания. — Поздравляю вас, Лука Самарыч!
Настала минута прощания. Уже? Увы!
Колдыбанцы, конечно, всеми силами пытались отдалить смертный час своего предводителя. Но…