Устал с утра давитьсяИдущей в такт со временемСлепой передовицейГазеты. Жизнь, согрей меня!Не прихоть! Еле-елеТеперь справляюсь с ленью яК концу моей недели…Мутит (перечисление):От улиц, от традицийКивков, от «дам с собачками»,Спешащих возвратитьсяНа мой закат запачканный…Бывают люди сталью,А жизнь — магнитом ласковымДля них. Глядишь, присталиПроворными булавками.Бывают люди медью,Как я. И нет проворства в них!И — медлят, медлят, медлят,Чтобы потом наверстывать.Но
в этот ад — в погонюВольют, как бы нечаянно,Последнюю агонию,Победное отчаянье!
В РАЗДУМЬИ
Что я? Калика перехожий, —Смирился внешне и притих…Жизнь смотрит искривленной рожейНа гордость замыслов моих,И с горечью я понимаю,Что я не все осуществлю, —Но так безумно я мечтаю,С такою верностью люблю,Что даже и в часы лихие,В болезни, в гнете и тоске,Все мнится мне, что я в России,А не в маньчжурском городке…И в самом деле, в самом деле —Иль не со мной моя тоска,И покаянные недели,И трепет сердца у виска —Вся русская моя природа,Полузадушенная мной?И как я рад, когда поройВеду себя, как иноземец, —Холодный бритт, упрямый немец —Как горд!.. Кровь моего народаВо мне сияет новизной!
РУССКИЙ ХУДОЖНИК
Кидающий небрежно красок сгусткиНа полотно, вкрепленное в мольберт,Художник — я, и, несомненно, русский,Но не лишенный иностранных черт.Люблю рассвет, холодный и линялый, —Нежнейших красок ласковый разлад.Мечта о власти и меня пленяла,Меня пленяла и меня трясла.На всякий звук теперь кричу я: занят;Но этим жизнь исчерпана не вся:Вокруг враги галдят и партизанят,Царапины нередко нанося.Мне кажется, что я на возвышеньи,Вот почему и самый дух мне любФранцузской плавности телодвижений,Англо-немецкой тонкой складки губ.Но иногда я погружен по плечиВ тоску и внутреннюю водоверть, —И эту суть во мне не онемечит.Не офранцузит никакая смерть!Харбин
«Устаю ненавидеть…»
Устаю ненавидеть.Тихо хожу по проспектам.«Некто в сером» меняВ чьи-то тяжкие веки влюбил.Устаю говорить.Пресловутый и призрачный «некто» —Надо мной и во мне,И рога — наподобие вил.Впрочем, это гротеск.«Некто» выглядит благообразней, —Только рот как-то странно растянутПри сжатых губах:Таковы и лица людей в торжественный праздник,Если отдыха нет —Борьба,Борьба,Борьба!Я себе говорю:Мы сумеем еще побороться,А покаСтану петь,Стану сетовать,Стихослагать!И пишу,И пою,И горюю —Откуда беретсяЛихорадочность музыки,Бьющейся в берега?Непонятно!Ведь я потерял беспорядочность мнений.Я увесист, как полностью собранныйРокамболь.Я лиризм превозмог.Но достаточно книжных сравнений,Как прочитанноеОбернется в знакомую боль.Через двадцать пять летТы увидишь, что мир одинаков,Как всегда,И что «некуда больше (как в песне) спешить».И, вздохнув, захлебнешьсяВ обилии букв и знаков,Нот и шахматных цифр,И запутанных шифров души.
на меня напасть приготовляются,Шушукаются, рыщут надо мной,Шушукаются, рыщут, ухищряются.Угроза новой затяжной любви…Ах, не попасть бы из огня да в полымя.Борюсь с собой, держу глаза, как Вий,Прикрытыми ресницами тяжелыми.Стихи читаю вслух и про себя,Ритм создаю холодный, острый, бритвенный,И рифмы обличительно скрипят…Я — как монах, настроенный молитвенно.Напрасный труд… Весна с луной сильнейМоих словес холодной окрыленности, —Стихи становятся острей, больней,Но даже им не одолеть влюбленности.
«Розовело небо, задыхался колокол…»
Розовело небо, задыхался колокол,Искры разлетались.Мокрый падал снег и стлался, стлался пологом,И глаза слипались.Старичок скользил, покашливал и щурился,Переносье сморщив.Яркие рекламы плавали над улицей,До костей промерзшей.Улыбались люди и друг друга под рукуБрали, кляли стужу.Мчался сбор пожарных. Старичок шел бодренько.Хоть и был простужен.Но не грипп свалил его — цистерной медноюВ перекрестке сбили.И опять помчались с ветром люди бледныеВ рев автомобилей.И опять на сердце знак багровый чертится,И опять я занятМыслями о смерти, о своем бессмертьице,И — самотерзаньем.Харбин
ЖИВАЯ МУЗА
Есть что-то сладкое в небытии,Есть что-то притягательное в смерти,Но эти узкие глаза твоиТакие светлые зигзаги чертят,Что, кажется, не только умирать.Но даже, даже вспоминать об этомГрешно. Пусть клонит в сон — не надо спать!Будь человеком твердым, будь поэтомНе холода, а теплоты, не сна,А бодрствованья; отвори объятьяНавстречу музе — светлая она…Давно ли ей ты посылал проклятьяЗа девичий восторг, за чистоту?Ах, мы меняемся, не знаем сами,Когда же ангел нам укажет туЖивую музу с узкими глазами!…………………………………..И странными становятся тогда,И слышными как будто издалекаМучительные вдохновенья Блока,Несущие свой яд через года.
«Отряхни свою внешнюю скуку…»
Отряхни свою внешнюю скуку,Пусть заблещут глаза новизной.Протяни свою теплую рукуБез смущенья при встрече со мной.Год назад неживое, как камень,Сердце жжется, и чудом труда,Чудом творчества сотканный пламеньНе угаснет теперь никогда.Наши общие крылья во вьюгуНикогда не повиснут, как плеть,Наши души навстречу друг другуНикогда не устанут лететь.И, смеясь над боязнью былою,Синим воздухом страстно дыша,Знай, что пыльной маньчжурской весноюИногда воскресает душа.
«Одно ужасное усилье…»
Одно ужасное усилье,Взлет тяжко падающих век,И — вздох, и вырастают крылья,И вырастает человек.И в шуме ветра городскогоИ пригородной тишиныОн вновь живет, он верит сноваВ те дали, что ему видны, —Обласканные солнцем дали,Где птицы без конца свистят,Где землю не утрамбовали,Где звезды счастием блестят…Но облака идут волнами,Как холодно и — что скрывать! —Как больно хрупкими крыламиУступы зданий задевать!
«От замыслов моих неподкрепленных…»
От замыслов моих неподкрепленныхНи силою, ни верой, ни трудом,От слов моих, всегда полувлюбленных,Полупрохладных, как забытый дом,От вечно спутанных и сероватыхТуч, копошащихся над головой,И даже от просветов синеватых —От всей земли, скользящей по кривой,Бежать, бежать, бежать!.. — в какое царство?О ложь, о бесполезное бунтарство!
