Русская поэзия за 30 лет (1956-1989)
Шрифт:
И только с усилием вспоминаешь, что у Есенина «затерялась Русь в Мордве и Чуди». А тогда в шестидесятые слово это было, пожалуй, противопоставлено советской власти. Не советская Россия, первая среди равных, а древняя Русь.
А "праздные и суетные" в этом стихотворении не случайно напоминают "ликующих, праздно болтающих, омывающих руки в крови" из некрасовского "Рыцаря на час". Аллюзия эта приходит точно и неминуемо.
И как бы ни старались "праздные и суетные" сделать из каждого поэта "советского
И возникает в стихах Дубровиной апокалипсис природы… Особенно остра в её стихах никогда не оставляющая тревожность от того, что мы многого не видим… А когда замечаем, то уже поздно:
……………………………..
И как там в веках отзовётся
Покорная гибель цветка.
И влаги не вымолят лозы,
В сухом отмерцав серебре,
И вытечет жизнь из берёзы,
Из раны струясь по коре.
Касаток последняя стая
Исчезнет вдали за рекой,
И рыбка умрёт золотая,
В тоске от корысти людской…
У Дубровиной встречается и навязшая в зубах Ярославна. Собственно говоря, Ярославна была таким штампом 60-х, наряду с кафе «Алые паруса». Но у Дубровиной получается и о ней сказать по-человечески, смешав в нескольких строчках былинные аллюзии, «Слово о полку» и «Песнь песней».
Пенный Волхов бежит из Ильменя,
Близок бой, кружит воронье…
Обними меня, положи меня
Как печать на сердце твое!
P.S. Эту статью я написал 25 лет назад. Перечитывая её и исправляя и меняя в ней что-то, я понял, что в продолжающих мне и сейчас нравиться стихах Элиды Дубровиной, к величайшему сожалению, можно увидеть ростки нынешнего ходульного русского национализма.
21. ДОКАЖИ, ЧТО ТЫ НЕ ВЕРБЛЮД (Борис Чичибабин)
Я помещаю эту статью, написанную, как и другие, больше четверти века назад, с очень малыми изменениями, как дань поэту того и только того времени, которого, увы, сейчас читать неинтересно.
В семидесятые годы о поэте Борисе Чичибабине было известно, наверное, меньше, чем о каких-нибудь пиитах восемнадцатого столетия… Книг не было. Даже в "Днях поэзии" имя его практически не встречалось.
…
Однако в справочнике Союза писателей за 1970 год значится, что Борис Чичибабин — псевдоним Бориса Александровича Полушина, тогда жившего в Харькове.
Только в конце восьмидесятых годов стало известно, что прямо с войны Чичибабин отправился в ГУЛАГ. В тюрьме он написал «Красные помидоры», а в лагере — «Махорку», и эти стихи вскоре стали народными песнями. Когда Чичибабин вернулся из лагеря, его стали изредка печатать и даже приняли в Союз писателей…
А в 1973 году, после того как его стихи стали широко расходиться в самиздате,
Вот что он написал после этого:
Нехорошо быть профессионалом:
Стихи живут, как небо и листва.
Что мастера? — Они довольны малым,
А мне, как ветру, мало мастерства.
После исключения из Союза Писателей Чичибабин многие годы работал экономистом в трамвайном парке… В советских изданиях семидесятых и восьмидесятых годов стихов его я не видел. Да они и не появлялись там. Но стихи его ходили в самиздате.
Как писал позднее критик и философ Григорий Померанц «Уход из дозволенной литературы… был свободным нравственным решением, негромким, но твёрдым отказом от самой возможности фальши»
В конце семидесятых в альманахе "Глагол" ("Ардис", Мичиган) появилась большая подборка стихов Чичибабина. А потом — в "Континенте" мне досталось весёлое занятие — готовить к печати присланную из Харькова контрабандой подборку его стихов.
И кровь, и крылья дал стихам я,
И сердцу стало холодней –
Мои стихи, мое дыханье,
Не долетело до людей.
Как будто я свалился с Марса,
Со мной ни брата, ни отца,
Я слишком долго начинался,
Мне страшно скорого конца…
Вот что говорит он говорит о себе:
В моей дневной одышке,
В моей ночи бессонной
Мне вечно снятся вышки
Над лагерною зоной.
Он и к концу 60-х годов утверждает: «Ещё не умер Сталин!»
И вот — об отношениях со своей страной:
В ней от рожденья каждый
Железной ложью мечен,
А кто измучен жаждой,
Тому напиться нечем.
Ясно, что автору таких строк было "не место в рядах". С этим уж точно соглашались все литературные номенклатурщики. Это их было место — в Союзе, ведь они — люди уважаемые, солидные, а тут вдруг кто затесался, как можно! — себя, то есть советского писателя, сравнивает с верблюдом!
Он тащит груз, а сам грустит по сини,
Он от любовной ярости вопит,
Его терпенье пестуют пустыни,
Я — весь в него, от песен до копыт.
Его удел ужасен и высок:
И я б хотел меж розовых барханов
Из-под поклаж с презреньем нежным глянув,
С ним заодно пописать на песок
Зыбучие пески писательской организации вполне достойны такого к ним отношения, особенно со стороны человека, который, оставаясь сам собой, делает свое дело одиноко — годами, десятилетиями, так, словно не существует соблазнов и нет фальши, пропитавшей воздух — "Ни с врагом, ни с другом не лукавлю" — пишет он. А в своей программной вещи "Искусство поэзии", посвященной молодому поэту Александру Вернику, который вскоре после её написания эмигрировал, Чичибабин не случайно вспоминает Сократа.