Русская сказка из древних времен и до наших дней
Шрифт:
В этом смысле провести параллель можно, например, с системой индийских каст: изначально правителями могли быть лишь те, кто родился в семье мудрецов-брахманов, которые нередко были жрецами и правителями.
В нашей же сказке птицы воплощают скорее не касты, а человеческие качества. Два из них порочны и деструктивны (жадность, воровство, а также грубая сила). Последнее же, мудрость – не только является спасительным для всех, но и приводит его обладательницу, сову, к тому, чтобы быть доброй королевой леса.
Молодость и старость
Жила-была
Шла жизнь своим размеренным чередом, как катились неспешно волны в Волхове-реке, да как на грех, проболтался однажды отец о побасенке, которую услыхал краем уха в каком-то из своих плаваний. Правда то иль ложь – он и не ведал, да только дошли до него досужие разговоры, что где-то на солнечном юге есть страна, где все вечно молоды. Говоря это, не ведал он, что на душе у его жены.
А ту глодала грусть-тоска по ушедшей молодости. Каждое утро гляделась она в подаренное мужем диковинное зеркало, из Гамбурга-города привезенное, в медь оправленное, да только не радовало ее то, что она видела. Гляделась она спросонья, и находила новые седые волосы, в страхе хваталась за баночку с сурьмой и пыталась затереть, запрятать под платок, закрыть и забыть ненавистные серебристые нити, напоминавшие ей о том, что красота ее скоро увянет. Да и кукушка повадилась каждый день под окном куковать – года отсчитывать, те, что осталось прожить на белом свете и, прямо сказать, не щедра была птица на обещания долгой жизни.
Выслушала жена мужнин рассказ, да решила на хитрость пойти, и молвила приветно:
– Муж мой возлюбленный! А давай-ка вместе сходим мы на твоих быстрых кораблях в поход к стране той, где не ведают старости? Я хоть посмотрю, как живут там люди, может, понаберусь ума-разума да пойму, как мне самое себя сохранить да не одряхлеть!
Поотпирался немного муж – да только для виду, потому что ни в чем не мог жене своей любимой отказать. Как время пришло, погрузили они товары драгоценные в трюмы, соболей лоснящихся да мед янтарный, и отплыли, а с берега им махала их любимая доченька.
Приплыли они в заветную южную страну, да и правда ахнули – еще не сошли с корабля, а уже видят, что на берегу все люди ходят счастливые, молодые да пышущие силами жизненными. Тут подплыла к борту лодка, а в ней – местный служивый, корабли встречающий, машет им приветно и говорит:
– Привет вам, добрые северяне! Милости просим в нашу гавань. Торгуйте с лодок в свое удовольствие, как мы есть гостям всегда рады. Только помните одно: кто на нашу землю ступит, тот навсегда околдован будет и здесь останется!
Сказал так – и отчалил. Вняли мудрым словам купец и его люди, поставили добротные сходни – мосток широкий
Пуще всего на свете хотелось ей остаться навеки молодой и красивой.
Потерял муж дар речи от неожиданности и горя, а после – зарыдал, слез не пряча. Да только не вернуть было уже жены, не став самому пленником колдовской страны. Хотел было бежать за ней – да вспомнил, что дома ждет его малая доченька, нежный бутончик.
Рыдая, приказал поворачивать корабли к дому. Чернее тучи приплыл он домой, обнял любимое чадо, заглянул в очи ее светлые и… не смог рассказать правды, сказал лишь, что мать ее в море сгинула.
Погоревали они вместе, да и стали жить. Он – воспитывать дочку и стареть, она – расцветать на радость всем.
Двадцать лет минуло. Выросла девушка красавицей, умницей, сосватал ее отец за хорошего парня, сыграли добрую свадебку, на которой пировал весь Новгород. А через год на свет появилась девочка – вся в маму, нежная, румяная, как солнышко майское. Отец в ней души не чаял, дед на коленях катал и тайком слезу пускал от умиления.
Жить бы всем и радоваться, да только вот стала женщина, как ее мать в свое время, в гамбургское зеркало глядя, замечать в волосах подлые серебряные нити. Каждое утро искала новые – и каждое утро морщилась, пытаясь вырвать ненавистные белые прядки, вспоминая, как говорила ей любимая мама – «короток век женской красоты».
Однажды стояла она вот так, с глазами на мокром месте, как в комнату постучала ключница и молвила:
«Там, матушка, старуха какая-то под порог пришла, просит пустить ее с тобой словом перемолвиться. Велишь?»
Кивнула женщина рассеянно, потому что мысли ее в другом месте блуждали.
Тихой поступью вошла в комнату полностью седая старуха с гордым разворотом плеч, а взгляд у той старухи хоть и знакомым казался, потухшим огнем тлел. Остановилась в дверях на миг, а потом и сказала, будто пудовую гирю на пол уронила:
– Ну здравствуй, дочь! Узнавай же меня. Матушка я твоя…
Вздрогнула женщина, как от удара молнии, но прерывать не стала.
Все рассказала ей старая: и про то, как сбежала в погоне за красотой, и про то, как осталась и прожила столько лет в южной стране, где нет старости и недугов. И про то, как заела ее тоска по своим любимым, – и как хочет она теперь дожить свой век с дочерью и внучкой.
Как пелена спала у взрослой дочери с глаз – поняла она, что не стоит печалиться из-за прядей седых, из-за морщин, вокруг глаз стянувшихся. Не на них смотреть надобно, а на деток, в лучах ласковых играющих, ибо только так продолжается жизнь.
Заплакали обе горько, и обнялись – не держала дочка зла, простила родительницу.
Гладила ее престарелая мать по волосам и приговаривала: «Я-то, глупая, искала рай в том, чтобы быть молодой и красивой, а поняла, что он – там, где моя семья, там, где мой отчий дом».