Русские не сдаются!
Шрифт:
— Дефремери — справный капитан… — произнёс Николай Фёдорович и задумался. — Таких в русском флоте мало.
Наверняка Головин сейчас решает, стоит ли передо мной так уж откровенничать. Однако и этих слов мне хватило, чтобы понять все те намерения, которые хотел бы озвучить Николай Федорович.
И все же он добродушный, по крайней мере не обделен и этим качеством. Был бы Головин пленен своею властью, стал бы угрожать, требовать. А он не решил «на какой козе ко мне подъехать», как найти подход, чтобы я сам предлагал выгородить французского
— Как строить флот, коли на нем нет офицеров? Ну построим мы фрегат, линейный корабль… Кого ж на них ставить? — после некоторой паузы продолжал Головин.
Видимо, наболело. Да и он в Адмирал-коллегии был только что с секретарем. И никого больше и нет. Не с кем и поговорить, наверное. Понимаю… сам был стариком, страдал, хоть и не признавался и самому себе, от одиночества. И при возможности так и норовил почесать своим языком. Родственная душа. Посидеть бы с ним, по-нашему, по стариковски…
— Мог бы посоветовать вашему высокопревосходительству испытать и повысить в чинах мичманов Спиридова, Лаптева, лейтенанта Сопот…
— Будет вам! — усмехнулся Головин. — Ваша-то судьба нынче ещё не решена, а вы за иных печетесь! Вернемся к делу нашему. И меня вы услышали… Мне позора и предательства не потребно!
— Ваше высокопревосходительство, дозволено ли мне будет высказать, как может сие дело выглядеть? — спросил я, желая несколько помочь Головину в формулировках.
Надеюсь, что я правильно понял, что именно своей фразой о хорошем капитане и о нежелании иметь пятно предателя на русском флоте, хотел сказать Николай Фёдорович.
Запрета высказываться не было, так что я продолжил.
— Французы обманом заманили сперва мичмана Войникова, а после и капитана. Господин Дефремери желал миром уладить недоразумение, но его взяли под стражу. Последовал приказ на фрегат о сдаче. Был ли это приказ именно капитана, или же французы всё-таки хитрым образом всё подстроили, проявляя лукавство и плутовство, мне то неведомо. Может так статься, что это было… — сказал я и получил в ответ удивлённый и изучающий взгляд.
Мне же хватило короткого разговора с бывшим капитаном «Митавы», чтобы понять, что капитан фрегата не потерян для службы, не ярый предатель. Возможно, я ошибаюсь, но сложилось такое впечатление, что сам капитан был обманут.
И не столько французами, сколько верой в честь и достоинство своих соплеменников. Наверняка, и желания проливать французскую кровь не было. И об этом нужно было бы поговорить, так как всяко может ситуация измениться, и Франция теперь, скорее всего, нам надолго враг.
— Эка вы всё повернули! — казалось, что даже с восхищением сказал Головин. — Коли так всё было на самом деле, и капитана… Ведь так всё и было?
Последний вопрос Головин задал с нажимом, недвусмысленно намекая, что он хотел бы иметь в распоряжении именно озвученную мной версию событий.
— Если у иных не будет своего видения случившегося, то всё так и было. На том и стоять буду! —
— Не будет. Все так и скажут. А вы? Ежели даже случится быть на допросе у господина Ушакова…
— И там скажу то, что сейчас сказал вам, — всё так же решительно отвечал я.
Однако понимал я и другое — если спрашивать с пристрастием, то может всякое случиться. У каждого человека есть свой болевой порог, а опытный дознаватель всегда чувствует тот предел, за которым человек хочет уже скорее умереть, а потому готов быстрее во всём признаться.
— И в таком разе… Эти же слова вы скажете лицу, над вами начальствующему? Господину майору Густаву Бирону? Али он уже и подполковник? — всё не унимался Николай Фёдорович и в очередной раз принуждал меня сказать…
— Да, на том слово чести даю, — сказал я.
— Матушка-государыня склонна верить в нечто такое, что нынче вы мне поведали. Превеликим позором легла бы сия история на честь русского флота… — сказал Головин, улыбнулся добродушной улыбкой плюшевого медвежонка, и продолжил. — Нынче же ко двору поедем. И сундуки ваши завезём.
Я невольно стал осматривать себя. Что-то мне подсказывало, что выгляжу я не для приёмов у императрицы. И вот же незадача, переодеться не во что. Но хотя бы не в грязи. Так… изношенный мундир, уже повидавший виды войны и походных условий.
— Мой слуга почистит мундир. Но… да… Вам бы переодеться. Вот только нет на то времени, — Головин скептически меня осмотрел.
Дальше разговор был уже ни о чём, лишь так, чтобы скоротать время до приезда всесильного фаворита. Без него являться к императрице было чревато ссорой с графом, да пока еще графом, а не герцогом, как я считал, Бироном. И моя встреча с таким человеком может быть непредсказуемой.Ведь я не тот лейтенант, которого он должен знать.
Выяснил я немало информации и по родственникам фаворита. Младший Бирон — майор Измайловского полка, по сути, второй или третий человек в элитном полку. Так что увидеть меня и узнать, по идее, он должен. Благо, что не нашли его посыльные Головина.
С другой стороны, Христофор Антонович Миних и вовсе полковник Измайловского полка. А знать меня не знал, пока я пред светлые очи его не явился. Фельдмаршал, наверное, и в расположении Измайловского полка не бывает, так как эти чины — скорее, церемониальные. Так что и Эрнст Иоганн Бирон знать не должен.
Вдруг, в, достаточно скромный по размерам, кабинет ворвался ураган. Стоял приятный солнечный денек, лишь только лёгкий ветерок из Финского залива приносил спасительную прохладу. Так что казалось, что неоткуда взяться природной стихии. И на тебе — ураган!
Впрочем, стихия эта и не была вывертами погоды. В кабинет влетел рослый, слегка полноватый мужчина с горящими глазами. Он моментально заполнил всё то небольшое пространство, в котором находились мы с Головиным.
— Ты есть тот самый? — услышал я наиглупейший вопрос на ломаном русском.