Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века
Шрифт:
Из писем Гусятникова видно, что столь же радушно его и других русских студентов принимали не только у Шлёцера, но и в остальных домах гёттингенских профессоров. К ним относился, например, дом профессора Кристофа Мейнерса, в начале XIX в. — проректора университета, который принадлежал к высшему гёттингенскому обществу, давал обеды и званые вечера, присутствием на которых Гусятников не замедлил похвастаться перед Геймом. И здесь он нашел искреннюю симпатию к его родной стране. «Мейнерс — также один из тех ученых, которые увлеченно изучают Россию в географическом и этнографическом отношении, — писал Гусятников в Москву. — Он проявлял величайший интерес, когда я ему рассказывал о нашем образе жизни, продовольствии, способах его подвоза, богатстве и изобилии всего в России» [452] .
452
OP РГБ. Ф. 406. K. 1. Ед. xp. 3. Л. 167. В области изучения России Мейнерсу принадлежала, например, работа «Vergleichung des altern und neuern Russlandes, in R"ucksicht auf die nat"urlichen Beschaffenheiten der Einwohner, ihrer Cultur, Sitten, Lebensart und Gebr"auche, so wie auf die Verfassung und Verwaltung des Reiches: nach Anleitung "alterer und neuerer Reisebeschreiber» (Leipzig, 1798).
Чувство
453
Тургенев А. И. Указ. соч. С. 191, 198, 246.
Русские студенты начала XIX века четко осознавали все новые положительные качества, благодаря которым Гёттингенский университет выделялся среди всех остальных немецких университетов с их средневековыми пережитками, т. е. те черты, которые впоследствии войдут в облик «классического немецкого университета». Эти преимущества — изобилие профессоров и богатый выбор предметов и курсов, обеспечение ученых всем необходимым для научной работы и т. д. — подробно перечислял в своем письме в январе 1803 г. И. А. Двигубский: «Что касается до здешнего университета, то он по справедливости считается первым в Германии. Теперь в нем 83 Профессора, из которых 52 пользуются королевским жалованием. Некоторые из них получают более 2000 рублей, считая нашими деньгами, а другие менее, но менее 500 рублей никто не получает. Сверх того, всякий из них получает за свои лекции от каждого студента так называемое Honorarium от 8 до 16 рублей и более за полгода: и кто лучше преподает свои уроки, у того и студентов больше; ибо здесь несколько Профессоров читают одну и ту же часть. В здешней Библиотеке считает более 200000 книг; в том числе очень много русских, которые присылает барон Аш. Все книги расположены по наукам: ими можно пользоваться всем, ибо Библиотека четыре дни в неделю отворяется на один час, а в среду и субботу, зимою на два часа, а летом на три: для чего при ней кроме Библиотекаря и Суббиблиотекаря определены 6 кустусов, которые в назначенные часы должны быть в Библиотеке для выдачи книг, которые можно и домой брать, выключая большие периодические сочинения и дорогие картины». Дальше Двигубский переходит к описанию кабинета натуральной истории, химической и физической лаборатории, ботанического сада, обсерватории и повивального дома [454] .
454
Там же. С. 58.
Общее восхищение устройством Гёттингенского университета давало в то же время возможность студентам делать и очень точные конкретные замечания по ходу реформ народного просвещения в России, за которым они очень внимательно наблюдали, ловя каждую новость из приходивших к ним газет. Так, направление преобразования российских университетов, обозначившееся после принятия в России в начале 1803 г. Предварительных правил народного просвещения, далеко не во всем устраивало Александра Тургенева. Интересно при этом, как он противопоставлял немецкие и гёттингенские образцы, говоря о намеченной перемене в управлении Московским университетом (когда вместо прежнего директора встанет ректор, избираемый из профессоров): «Очень больно, если он будет образован на немецкий манер. У нас, кажется, совсем нельзя без Директора. Здесь Проректор совсем не то, что у нас должен быть директор; он не имеет никакой власти над учащими и не входит ни в экономическую часть Университета, ни в ученую, а только смотрит за поведением студентов. Должность же нашей канцелярии и Директора исправляет здесь Ганноверское правление; оно выписывает Профессоров и распределяет им жалование» [455] . Таким образом, опыт обучения в Гёттингене позволил Тургеневу сразу же распознать недостатки в готовившемся университетском Уставе 1804 г., которые будут постепенно устраняться уже в 1830-х гг., в ходе последующих реформ Уварова, стремившихся приблизить облик российских университетов к классической гумбольдтовской модели [456] .
455
Там же. С. 47–48.
456
Андреев А. Ю. «Гумбольдт в России»… С. 51–53.
Посещая в 1802 г. своих гёттингенских наставников, русские студенты еще не подозревали, что некоторые из этих профессоров переедут в Москву и будут деятельно участвовать в начавшемся процессе университетских реформ в России. Уже в 1803 г. многие гёттингенские профессора получили из недавно образованного российского Министерства народного просвещения приглашение преподавать в России. Такой вызов пришел, например, к уже знакомому нам, высоко почитаемому всеми русскими студентами профессору И. Т. Буле. «Гусятников сказывал мне, — взволнованно пишет Тургенев в дневнике, — что Буле получил от гр. Завадовского письмо, где он зовет его в Московский университет профессором спекулятивной Философии с весьма выгодными предложениями. Не понимаю, как Завадовский узнал о Буле. Может быть, Муравьев, по совету Батюшки, сказал о нем Завадовскому. Что если я буду причиною, что Университет наш получит такого славного Профессора?» [457] .
457
Тургенев А. И. Указ.
Новый попечитель Московского университета Михаил Никитич Муравьев (поэт, обучавший юного Александра I русскому языку и истории, и в то же время отец двух будущих декабристов), упомянутый выше Тургеневым, на самом деле узнал об ученых достоинствах Буле не от 19-летнего студента, хотя и его письма, и разговоры с Иваном Петровичем Тургеневым, давним приятелем Муравьева, могли играть в выборе профессоров определенную роль. Деятельность Муравьева в Московском университете и предпринятые им реформы вполне сопоставимы с ролью другого просвещенного попечителя, гёттингенского основателя, барона фон Мюнхгаузена, и такое сравнение легко приходило на ум современникам, называвшим эти реформы вторым основанием Московского «храма науки». Муравьев задумал и воплотил в жизнь новый призыв иностранных ученых в университет, причем перед их кандидатурами им ставится ряд требований, как то: знание основ и новейших достижений своего предмета, искусность в речи и письме, в том числе по латыни (по-прежнему считавшейся наилучшим из возможных языков научного общения России и Европы), и также, что немаловажно, «либеральное, образованное обхождение и нравственный характер» [458] . Принципиальным был сам выбор попечителем Гёттингена как главного источника приглашенных. Дело в том, что одна из центральных задач реформ Муравьева состояла в возбуждении интереса к высшему образованию в широких кругах российского дворянства. Поэтому, сложившийся благодаря Мюнхгаузену дворянский характер Гёттингенского университета как нельзя лучше отвечал устремлениям попечителя.
458
Письма Муравьева к Мейнерсу, хранящиеся в Гёттингене, частично опубликованы в изд.: Stieda W. Deutsche Gelehrte als Professoren an der Universit"at Moskau. Leipzig, 1930.
Для успеха задуманного приглашения Муравьев решил выбрать посредника из среды самих гёттингенских ученых. По совету вице-куратора Дерптского университета барона Унгерн-Штернберга попечитель обратился к Кристофу Мейнерсу, тому самому гостеприимному профессору и «сочувственнику России», которого навещал Гусятников и который был известен далеко за пределами Гёттингена благодаря своим книгам по эстетике и теории изящных искусств, а также знаменитому труду «Об устройстве и управлении немецкими университетами» [459] . Последняя книга, в которой Мейнерс подробно раскрывал принципы организации и задачи университетов с точки зрения эпохи Просвещения, значительно повлияла на содержание реформ Муравьева.
459
Meiners Ch. Ueber die Verfassung und Verwaltung deutcher Universit"aten. G"ottingen, 1801.
Мейнерс добровольно согласился взять на себя основную часть переговоров. По собственным словам, он готов был «отдать все силы ради того, чтобы улучшить ученые учреждения и распространить полезные знания в столь великой империи». В одном из первых писем Муравьев писал профессору: «Московский университет, особенное попечение о котором поручил мне Его Величество, будет обязан Вам своим возрождением. В нем были с момента основания в 1755 г. несколько хороших профессоров, которые привнесли в него из немецких университетов просвещение и превосходные методы преподавания. Их труды были плодотворными. Множество молодых людей получили здесь полезные знания. Наша литература приобрела от этого свои выгоды. Но из-за особых обстоятельств, в результате несовершенной организации, первые успехи были остановлены. Потери, понесенные университетом, не восстанавливались, на их место всходили посредственности. Все эти злоупотребления сейчас устраняют… Нам остается только желать надежного проводника, чтобы вызвать из-за границы подходящих людей для распространения Просвещения» [460] .
460
Stieda W. Op. cit. S. 58.
Впрочем, не только рекомендации Мейнерса были источниками сведений Муравьева о гёттингенских ученых. Многие подробности о жизни германских университетов попечитель мог узнать из писем студентов, обучающихся в Гёттингене, и здесь Александр Тургенев не далек от истины. Так, например, в 1803 г. другой студент из России, упомянутый нами Вильгельм Фрейганг, прислал H. М. Карамзину для опубликования в «Вестнике Европы» большую статью, посвященную Гёттингенскому университету. В ней давались характеристики всем его профессорам, в т. ч. и приглашенным затем в Россию [461] . Кроме того, почти все ученые, выбранные Муравьевым, имели опубликованные труды, и попечитель мог непосредственно оценить их научные возможности.
461
Вестник Европы. 1803. № 23–24. C. 180
Среди приглашенных гёттингенцев были подлинные энтузиасты, искренне желавшие распространять ученость, в высоком смысле «просвещать» Россию. Едва получив предложение Муравьева, и самым первым дав на него положительный ответ, этой идеей загорелся профессор статистики Генрих Грелльман. Своим энтузиазмом он заразил первоначально колебавшихся своих товарищей Буле и Гофмана и убедил их вместе отправиться в Москву. Тургенев с восторгом писал домой: «Никому я так не рад, как Грелльману, потому что он вместе с большой ученостью и с дарованием соединяет и благородный характер. Он хочет совершенно посвятить себя России, выучиться по-русски и написать жизнь Петра Великого. Но что более служит к похвале его, есть то, что он едет в Россию не в намерении обогатиться там, но точно из любви к своей Науке и желая принести ей и России пользу» [462] . Грелльман действительно приехал в Москву с обширными планами научной работы. Но вскоре после приезда, в самом начале семестра, едва успев прочитать несколько лекций, он скончался [463] .
462
Тургенев А. И. Указ. соч. С. 133.
463
Биографический словарь профессоров и преподавателей императорского Московского университета. М., 1855. Т. 1. С. 120.