Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века
Шрифт:
Неудивительно, что степень влияния Берлинского университета на русскую науку оказалась столь высока. Не говоря уже о всех тех ученых, которые были на средства Министерства народного просвещения подготовлены здесь для российских университетов и других высших школ, нужно отметить, что даже общественные деятели, учившиеся в Берлине за свой счет, сохраняли в России свой интерес к науке и всходили на университетские кафедры. Из упомянутых нами выше участников «берлинского филиала» кружка Станкевича только Бакунин оказался полностью чужд российским университетам. В Москве преподавал не только Грановский, но и М. Н. Катков, в 1845–1849 гг. занимавший должность адъюнкта по кафедре философии, и А. П. Ефремов, в 1844–1848 гг. ставший первым в России университетским преподавателем географии как самостоятельной науки и следовавший здесь идеям своего учителя К. Риттера. Кроме того, ученых мест в Московском университете в 1840-е гг. искали И. С. Тургенев (известна его попытка сдать при университете магистерские экзамены по философии), А. Н. Попов и В. А. Елагин (весной 1843 г. попечитель С. Г. Строганов обещал предоставить Попову кафедру философии, а Елагин надеялся поступить адъюнктом на кафедру славяноведения [630] ). Как уже упоминалось, просил о своем зачислении в «профессорские стипендиаты» по истории Я. М. Неверов, который по возвращении в Россию целиком посвятил себя педагогике. Но даже в судьбе тех людей, которые в результате покинули поприще науки, ушли в литературную, политическую или религиозную деятельность (И.
630
Письма А П. Елагиной к А. Н. Попову // Русский архив. 1886. Кн. 1. С. 339, 344.
631
Правда, из них же следует, что реальное начало посещения лекций и имматрикуляция в Берлинском университете 1830—1840-х гг. могли разделяться значительным сроком, вплоть до года (Грановский, Станкевич), что было совершенно нехарактерно для немецких университетов XVIII — начала XIX вв., и это необходимо учитывать при определении точного времени пребывания того или иного студента в университете.
Русские ученые в университетах центральной и южной Германии
В заключение этой главы следует кратко остановиться и на других немецких университетах, которые привлекали в 1830—1840-е гг. внимание русского общества. По отношению к вкладу Берлина они, естественно, играли второстепенную роль, однако сами по себе представляли достаточно крупные научные центры международного масштаба.
На юго-западе Германии, вблизи границы между Баденом и Пфальцем, расположился старинный университетский город Гейдельберг. Один из самых живописных немецких городов, улицы которого теснятся между лесистыми склонами Шварцвальда и быстрым потоком Неккара, вырывающегося из теснины гор и огибающего холм, на котором высится громада руин замка, некогда — резиденции Пфальцского курфюрста, Гейдельберг издавна привлекал путников из разных стран. Местный университет был основан курфюрстом Рупрехтом I в 1386 г., как третий по счету в истории немецких университетов (т. е. на территории Священной Римской империи германской нации) и ныне является старейшим из существующих университетов ФРГ. Долгое время университет представлял собой образец средневековой корпорации ученых: замкнутый узкий мирок, не способный к развитию науки, погруженный во внутренние интриги, отягощенные религиозными противоречиями (Гейдельбергский университет трижды менял «религиозную принадлежность», переходя из католицизма в лютеранство, затем в кальвинизм и обратно в лютеранство). Во время Тридцатилетней войны и в конце XVII в., в период войны за пфальцское наследство, когда город подвергался жестоким разрушениям, университет прекращал существование на несколько десятилетий. В XVIII в. Гейдельберг относился к числу малых немецких университетов: количество студентов, одновременно учившихся здесь, не превышало ста человек, на четырех факультетах преподавало около 15–20 профессоров. В конце XVIII в. после завоевания Пфальца революционной Францией, отобравшей у университета всю его земельную собственность, он вновь оказался на грани закрытия.
В 1803 г. университет вместе с городом перешел во владения герцогства Баденского, правитель которого Карл Фридрих издал грамоту о восстановлении всех прав университета и взял его под государственный контроль (в том числе обеспечил финансированием). С этого времени официальный титул университета включал два имени Ruperto-Carola, в честь обоих его основателей. С 1810-х гг. начинается заметный приток иностранных студентов в Гейдельберг, а с середины XIX в. он становится общеевропейским научным центром, прежде всего, благодаря расцвету здесь естественнонаучных исследований. С 1850-х гг. в Гейдельберге преподавали выдающиеся ученые: химик Роберт Бунзен, физик Густав Кирхгоф, физик, математик, физиолог Герман Гельмгольц. В созданных ими научно-исследовательских лабораториях учились такие основоположники российских научных школ, как И. М. Сеченов, Д. И. Менделеев, А. Г. Столетов, К. А. Тимирязев и другие, однако этот период уже выходит за рамки нашей книги [632] .
632
См.: Birkenmaier W. Das russische Heidelberg. Heidelberg, 1995.
Первые студенты из Российской империи появились в Гейдельберге еще во второй половине XVIII в., но представляли они собой исключительно остзейских немцев. В начале XIX в. встречаются здесь и единичные приезды студентов с немецкими фамилиями из Москвы, Петербурга, Архангельска и Сарепты (см. Приложение 1), но первым в узком смысле «русским» студентом, учившимся в Гейдельберге в 1810 г., был посланный сюда для подготовки по философии из Петербургского педагогического института Александр Галич. Подробностей его учебы здесь мы не знаем, но сохранился анекдот, согласно которому Галич, подобно Ломоносову, едва не женился в Гейдельберге на дочери своей квартирной хозяйки [633] . По возвращении в Россию он занял кафедру философии в Педагогическом институте, а затем в Петербургском университете и также преподавал с 1814 г. латинский язык в Лицее, где был одним из любимых наставников Пушкина. Как философ, Галич относился к первым в России сторонникам учения Шеллинга и за свои взгляды поплатился в эпоху разгрома Петербургского университета в начале 1820-х гг., когда был лишен права преподавания. Вслед за Галичем в Гейдельберге в 1810 г., возможно, побывали и другие воспитанники Педагогического института, командированные за границу, — А. П. Куницын, И. Кастальский и М. Г. Плисов, учившиеся до этого в Гёттингене, поскольку в программе их подготовки упоминалось посещение гейдельбергских профессоров [634] ; однако их имена в матрикулах отсутствуют.
633
Никитенко A. B. A. И. Галич, бывший профессор Санкт-Петербургского университета. СПб., 1869. С. 13.
634
Сборник постановлений… Т. 1. С. 535.
Первый значительный наплыв в Гейдельберг студентов из Российской империи произошел после Отечественной войны в 1815–1820 гг., но большинство в нем опять-таки представляли уроженцы балтийских провинций. Обеспокоенность за судьбу Дерптского университета и недовольство студенческим движением в Германии вызвали (как было показано выше) указ императора Александра I в 1822 г., запрещавший российским подданным учиться в Гейдельберге. После отмены запрета, с начала 1830-х гг. в истории русского студенчества здесь началась фаза, связанная уже с подготовкой профессоров для российских университетов. В 1832–1833 гг. сюда поступили будущий профессор права в Киеве, Харькове и Москве С. Н. Орнатский, принадлежавший
Товарищи Орнатского по учебе в Берлине также посещали Гейдельберг, правда, не записываясь в матрикулы. Так, вероятно, летом 1834 г. здесь побывал П. Г. Редкин, опубликовавший затем подробное описание университета и особенно его юридической научной школы. «Ия был в числе твоих слушателей, незабвенный университет! И я, как почти все гейдельбергские студенты, оставил Гейдельберг с сладостнейшими впечатлениями и воспоминаниями…», — восклицал он. Утверждая широкое значение университета, Редкин писал, что «для германского юношества Гейдельберг есть земля обетованная, оно считает священною обязанностью уделить часть студенческой своей жизни на то, чтобы провести несколько времени под развалинами древнего гейдельбергского замка…». Пребывание здесь оставляет чувство «той совокупности, целости впечатлений, того взаимного воздействия жизни на природу и природы на жизнь, что растворяет дух наш, но побуждает его к деятельности, рождает в нем потребность привести в гармонию внутреннюю свою жизнь с внешней» [635] .
635
Редким П. Г. О гейдельбергском юридическом факультете // Юридические записки. 1841. Т. 1. С. 277–280. Редкин мог слушать лекции в Гейдельберге в летнем семестре 1834 г. по окончании учебы в Берлинском университете, откуда он вышел 30 апреля того же года (см. Приложение l).
Наконец, в 1843–1845 гг. в Гейдельбергском университете учились командированные за границу питомцы Главного педагогического института: филолог, в дальнейшем профессор Казанского и Петербургского университетов H. М. Благовещенский, его будущий товарищ по Казанскому университету, профессор финансового права Е. Г. Осокин, еще один будущий профессор-юрист в Казани Д. И. Мейер, а также посланный Киевским университетом молодой ученый, занимавший затем кафедры политической экономии в Киеве и Москве, И. В. Вернадский (двое последних в матрикулах отсутствуют). Их повстречал проезжавший на обратном пути в Россию через Гейдельберг в июне 1844 г. С. М. Соловьев [636] .
636
Соловьев С. М. Указ. соч. С. 285.
В противоположность старинному Гейдельбергу, другой университет, стремительно набиравший вес в немецком образовательном пространстве второй четверти XIX в., был основан совсем недавно, в 1826 г. в столице Баварии — Мюнхене ее королем Людвигом I (учившимся, кстати, в Гёттингене), хотя и на основе средневекового баварского университета, размещавшегося прежде в городах Ингольштадт и Ландсхут. Новый университет с самого начала был призван служить образцом модернизированной высшей школы с преподаванием широкого круга предметов и научно-вспомогательными институтами. Особенностью Мюнхенского, как и некоторых других южно-немецких университетов, было то, что его философский факультет сохранил за собой значение вспомогательного, обучение на котором предшествовало переходу к изучению наук на высших факультетах. В России обращали пристальное внимание на результаты реформ народного просвещения в Баварии, и Мюнхенский университет часто упоминался на страницах «Журнала министерства народного просвещения», где, в частности, в одной из заметок 1830-х гг. сообщалось, что 77 профессоров и приват-доцентов этого университета ежегодно преподают свыше 160 предметов [637] . По количеству одновременно обучающихся здесь студентов (около 1400 в год) Мюнхенский университет в 1830—1840-е гг. стабильно находился на втором месте после Берлинского в немецких землях. Одним из главных центров притяжения студентов в Мюнхен долгое время служил Ф. В. Шеллинг, читавший там лекции до своего переезда в Берлин; на этих лекциях регулярно собирались до 500 слушателей.
637
ЖМНП. 1835. Ч. 1. № 3. с. 607.
Из имен русских студентов, побывавших в Мюнхенском университете и записавшихся в студенческие матрикулы, стоит выделить два. С сентября 1829 г. до середины лета 1830 г. здесь учился Петр Васильевич Киреевский, который слушал лекции Л. Окена, Ф. Тирша, Й. Герреса и других профессоров, причем стремился «узнать весь здешний университет покороче» и для этого за семестр «госпитировал» (т. е. посещал бесплатно по несколько лекций) в сумме у 18 профессоров. Несмотря на свой не слишком общительный характер (что было хорошо известно в его семейном кругу), Петру Киреевскому удалось свести близкое знакомство с Шеллингом, часто беседовавшим с ним на философские темы и отзывавшимся о нем впоследствии с большим сочувствием (Шеллинг говорил, что Петр даже умнее своего брата Ивана). Несколько раз Петр Киреевский посетил и салон известного натурфилософа Л. Окена, также высоко оценившего это знакомство [638] . Надо сказать, что по мнению биографов, Петр Киреевский уже здесь в Германии определился как «первый славянофил», желавший посвятить жизнь восстановлению духовной основы народа, его «предания», запечатленного в народных песнях [639] . В конце весны 1830 г. к брату в Мюнхене присоединился покинувший Берлин Иван Киреевский, которого также привлекала философская атмосфера университета и мюнхенских салонов. Впрочем, совместная учеба, братьев Киреевских здесь длилась не очень долго: после летних каникул, проведенных в путешествии по Дунаю, они вернулись в Россию в начале осени 1830 г., узнав о грозившей Москве эпидемии холеры и опасаясь за здоровье своей семьи.
638
Письма братьев Киреевских // Русский архив. 1894. Кн. 3. С. 218–220.
639
Лясковский В. Н. Братья Киреевские. СПб., 1899. С. 23.
Другим видным общественным деятелем, записавшемся в матрикулы Мюнхенского университета в 1842 г., был Спиридон Палаузов, болгарский просветитель, историк, дипломат. Уроженец Одессы, в Мюнхене он защитил докторскую диссертацию по политической экономии, а затем, что было не типично, продолжал обучение уже в России, в Московском и Петербургском университетах.
Помимо Мюнхена и Гейдельберга, следует упомянуть и традиционные для предшествующего периода места обучения русских студентов в Германии, которые во второй четверти XIX в. уже заметно уступали новым научным центрам. Так, в Гёттингенском университете на рубеже 1810—1820-х гг. еще училось несколько русских студентов, командированных Петербургской медико-хирургической академией (С. Ф. Хотовицкий, П. А. Чаруковский, И. Т. Спасский), а также будущий профессор политического и народного права Московского университета Д. Е. Василевский и воспитывавшийся за границей А. А. Суворов, внук великого полководца, в последующем петербургский генерал-губернатор и член Государственного Совета. Однако дальше, начиная с 1825 г., в студенческих списках Гёттингена только однажды встречается русская фамилия и всего несколько раз — имена русских немцев, а после 1837 г. и они исчезают, что по-видимому, объяснялось временным упадком университета, который именно в 1837 г. покинули семь ведущих профессоров в знак протеста против политики ганноверского курфюрста (т. н. «гёттингенская семерка», в рядах которой были знаменитые филологи братья Яков и Вильгельм Гримм).