Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века
Шрифт:
Отметим, что именно к этой группе русских студентов в Берлинском университете был присоединен отправленный в Германию по инициативе попечителя Московского университета графа С. Г. Строганова Т. Н. Грановский [554] . Свою просьбу командировать Грановского (бывшего студента Петербургского университета!) Строганов объяснял Уварову тем, что «не имеет по Московскому университету профессора для замещения кафедры всеобщей истории». В ответ Уваров предложил командировать Грановского на тех же условиях, что и выпускников Главного педагогического института, поручив в Берлине надзору генерал-майора Мансурова. От Грановского, однако, по настоянию Уварова взяли подписку, что он должен прослужить после возвращения на университетской кафедре не менее 12 лет. Его жалование выплачивалось вместе с другими из департамента народного просвещения, которому Московский университет затем обязался возвратить потраченные средства. 4 мая 1836 г. представление Уварова о новой командировке утвердил Николай I, и Грановский смог выехать в Берлин, однако в матрикулы записался только 25 апреля (н. ст.) 1837 г. (в отчете, присланном в октябре 1837 г., прося продлить ему срок командировки на год, Грановский писал, что «первые месяцы бытности в Берлине исключительно посвятил изучению немецкого языка») [555] .
554
См.
555
РГИА Ф. 733. Оп. 30. Ед. хр. 249. Л. 1,4,7–8,28.
Вторая коллективная командировка выпускников Главного педагогического института началась 13 февраля 1842 г. В немецкие университеты на два года были отправлены А. С. Жиряев, Д. И. Мейер, Алексей Н. Тихомандрицкий, А. И. Ходнев, А. В. Чернай, К. М. Феофилактов, А. Юрьевский, Б. Бейер, H. М. Благовещенский, к которым летом того же года присоединился еще один выпускник института Е. Г. Осокин [556] . В отличие от предшествовавшей поездки в этой группе преобладали представители естественных наук: химии, технологии, зоологии, геологии, математики, помимо которых сюда вошел лишь один филолог (Благовещенский), один экономист (Осокин) и два юриста (Жиряев и Мейер). Согласно матрикулам, шестеро человек из этой группы (Мейер, Алексей Тихомандрицкий, Жиряев, Ходнев, Чернай и Феофилактов) в 1842–1844 гг. совместно занимались в Берлинском университете. Параллельно шли пути и еще двух воспитанников — Благовещенского и Осокина, которые оба сначала, в 1842 г., записались в студенты Лейпцигского университета (где Осокин провел год, а Благовещенский — два года), а затем оба переехали в Гейдельберг. Эта командировка выпускников Главного педагогического института (многие из которых опять просили и получали разрешение на продление срока пребывания за границей), в целом, завершилась в 1845 г. По возвращении в Россию молодые ученые заняли кафедры Казанского, Киевского, Харьковского и Дерптского университетов.
556
О лицах, командированных… // ЖМНП. 1864. № 2. С. 348. Ср. РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Ед. хр. 115, 131.
Итак, опыт Главного педагогического института, давшего новый импульс командировкам русских студентов в Берлин и другие немецкие университеты и подготовившего для российских университетов 1830— 1840-х-гг. два десятка новых преподавателей (почти столько же, сколько Профессорский институт в Дерпте), сыграл свою положительную роль в обновлении кадров и повышении научного уровня отечественной высшей школы, но, к сожалению, дальше не использовался. После реформы 1849 г. институт был переориентирован на подготовку преподавателей только для средних школ, а в 1858 г. закрыт.
Наконец, последним механизмом, благодаря которому обучение русских ученых в немецких университетах становилось возможным, была собственно их командировка за счет конкретного российского университета. В 1830-х гг. такие случаи составляли меньшинство от общего числа финансируемых государством студенческих поездок, что, на наш взгляд, можно объяснить двумя причинами. Во-первых, это бюджетные трудности университетов, особенно в пору введения в действие Устава 1835 г., расширения числа кафедр, оборудования библиотек, кабинетов и проч., когда свободные средства отдельного университета не могли сравниться с финансированием командировок напрямую из Министерства народного просвещения, которое и обеспечивало массовые поездки 1830-х гг. Во-вторых, университеты предпочитали отправлять за границу не вчерашних студентов, только что окончивших курс обучения, а молодых преподавателей (адъюнктов, магистров и т. д.), уже имевших должность в университете и возвращавшихся на нее после командировки. Министерство же пыталось стимулировать другой механизм, по которому заграничная командировка должна была предшествовать вступлению на кафедру молодого ученого, который, таким образом, сразу начинал преподавание, обладая европейским уровнем знаний. В этом смысле, командировки от университетов имели тенденцию превращаться в «научное путешествие», в ходе которого уже сформировавшийся ученый повышал свою квалификацию. Соответственно, такие путешествия имели мало общего со студенчеством в заграничном университете (да и редко оставляли следы в матрикулах); охватывали большое число городов, визиты в которые, как правило, были кратковременными (такова, например, поездка по Германии командированного Московским университетом в 1834 г. доктора медицины А. О. Армфельда [557] ). Их анализ выходит за предмет нашего исследования, сконцентрированного вокруг русских студентов за рубежом. Напротив, политика министерства приводила к возникновению именно студенческих групп из России в университетах Германии. Различной были и формы контроля — для министерства важно было пребывание студентов в одном городе, где можно было организовать «надзор» за их благонадежностью, а университет получал отчеты командированного из разных городов и проверял только общую сумму издержек в ходе путешествия.
557
Ученые записки Императорского Московского университета. 1835. № 4. С. 166–179.
Роль министерства, а именно, С. С. Уварова, бравшего на себя основные решения по организации командировок, мы уже видели на примере Т. Н. Грановского — первого из русских студентов в Германии, который впервые за долгие годы вновь выехал туда по самостоятельной просьбе отдельного университета. Уваров и в дальнейшем всячески поощрял отправку российскими университетами своих лучших выпускников для продолжения образования за границей и даже сам мог выступить инициатором поездок. Так произошло, например, в случае с еще одним будущим профессором Московского университета, астрономом А. Н. Драшусовым.
Драшусов был лично отмечен Уваровым, когда тот во время одного из посещений Московского университета присутствовал на экзамене студентов физико-математического отделения. Поэтому, когда в 1834 г. учитель Драшусова, профессор астрономии Д. М. Перевощиков обратился с просьбой к министру предоставить молодому кандидату «средства к постоянным занятиям… предварительно под моим руководством, а впоследствии под руководством знаменитейших европейских астрономов и математиков», Уваров охотно откликнулся, дав указание попечителю вначале включить Драшусова в число кандидатов, получающих жалование от университета, а через два года, когда программа занятий Драшусова с Перевощиковым была закончена, добившись его командировки за границу, причем на «ообых условиях». Программа обучения Драшусова в Европе, составленная Перевощиковым и переданная Уварову попечителем Московского университета С. Г. Строгановым, была очень обширной. Она включала посещение им обсерваторий в Мюнхене, Женеве, Милане, Турине, а также более длительные занятия в Венском, Гёттингенском, Берлинском и Кёнигсбергском университетах. Среди учителей, у которых должен был учиться Драшусов, назывались замечательные математики и астрономы И. И. Литтров, К. Ф. Гаусс, Ф. В. Бессель. Полагавшееся ему содержание составляло 5000 руб., выплачиваемых ежегодно за счет экономической суммы (т. е. чистых доходов) Московского университета, что почти
558
РГИА. Ф. 733. Оп. 30. Ед. хр. 134. Л. 1–2,11–15, 21–30,44.
559
Там же. Л. 47.
Надо сказать, что не только Московский университет во второй половине 1830-х гг. стал пользоваться правом отправлять своих воспитанников за границу: так, 6 апреля 1837 г. в Германию был командирован выпускник Харьковского университета, окончивший медицинский факультет со степенью лекаря, И. А. Свиридов (студентом Берлинского университета он состоял с октября 1839 г. по июнь 1840 г.) [560] . Но самая многочисленная со времен Профессорского института отправка выпускников российских университетов за границу состоялась в 1843 г. и была вновь обязана своим возникновением министру народного просвещения С. С. Уварову.
560
ЖМНП. 1838. № 4. C. XLII.
В своем циркуляре от 18 декабря 1842 г. министр писал: «Озабоченный замещением в университетах вакансий преподавателей, остающихся ко вреду учащихся не малое время праздными, я полагаю испросить Высочайшего соизволения на отправление некоторого числа молодых людей в чужие края для усовершенствования по разным частям университетского преподавания». Для этого он просил попечителей «избрать желающих из окончивших с отличными успехами университетский курс кандидатов, не исключая и поступивших на службу, в предположении употребить их к преподаванию тех предметов, для коих недостает теперь профессоров» [561] . Финансирование командировок должно было осуществляться за счет университетских экономических сумм. На предложение министра откликнулись попечители лишь двух университетов — Московского и Киевского, но в результате для отправки в Германию была сформирована обширная группа из одиннадцати молодых ученых. В ее состав вошли шесть выпускников Московского университета: П. М. Леонтьев, О. И. Пеховский, П. Н. Кудрявцев, Ф. Б. Мильгаузен, В. И. Басов, Н. Э. Лясковский — и пять — Киевского: И. В. Вернадский, А. С. Рогович, П. Л. Тутковский, И. М. Вигура, Н. И. Пилянкевич. Соответствующее распоряжение об их командировке император Николай I утвердил 17 августа 1843 г. [562]
561
Сборник распоряжений по министерству народного просвещения. СПб., 1866. Т. 2. С. 647.
562
ЖМНП. 1843. № 10. Отд. 1. С. 35.
Как это неоднократно бывало прежде, значительную часть среди командируемых составляли юристы (Мильгаузен, Тутковский, Вигура, Пилянкевич) и филологи-классики (Леонтьев, Пеховский); прочие же специализировались в истории (Кудрявцев), политической экономии (Вернадский), ветеринарии (Лясковский), минералогии (Рогович) и хирургии (Басов). Впрочем, Лясковскому разрешили сменить специальность: дело в том, что он уже с 1841 г. безуспешно добивался от университета командировки за границу и в данном случае просто смог воспользоваться вакансией по кафедре ветеринарии. Подлинным же призванием Лясковского была медицинская химия и фармацевтика, к занятиям которой он приступил уже в Берлине, а в январе 1844 г. через посредничество Строганова получил одобрение Уварова на свою новую специальность [563] .
563
РГИА. Ф. 733. Оп. 32. Ед. хр. 103. Л. 54–55. Ср. Лясковский В. Н. Николай Эрастович Лясковский. Биографический очерк. М., 1884. С. 11–16.
Еще на стадии подготовки поездки подчеркивалось новое, характерное именно для 1840-х (в отличие от 1830-х) годов отношение к командируемым как к оформившимся молодым ученым: попечители сообщали, что все они не просто окончили университетский курс со степенью кандидата, но уже сдали магистерские экзамены и «заняты составлением диссертаций». Процесс утверждения планов поездок показывал приоритеты, сложившиеся в России 1840-х гг. в отношении немецкого высшего образования, где наряду с Берлинским университетом и его знаменитыми профессорами все большую роль начинал играть Гейдельбергский университет. Так, в представлении попечителя Киевского университета говорилось, что «главным пунктом своего пребывания образующийся имеет избрать Берлин, но смотря по распорядку преподавания предназначаемых ему наук в обоих университетах, может переехать в Гейдельберг. Профессоры, коих преимущественно рекомендуется ему иметь в виду, суть: Дитерихс, Рау, Раумер, Ранке, Шлоссер, Сталь, Риттер» [564] . Действительно, все выпускники Киевского университета вместе с москвичом Ф. Б. Мильгаузеном прибыли в Берлин и записались в матрикулы университета 15 ноября (н. ст.) 1843 г. В Берлине вместе они провели один учебный год, после чего четверо молодых ученых разъехались по другим научным центрам, а двое (Рогович и Пилянкевич) продолжали обучение в Берлине. Весной 1845 г. к ним подъехали Леонтьев и Кудрявцев, а в ноябре 1846 г. — Пеховский [565] . Общий срок всех этих поездок уже в первоначальных планах был увеличен в сравнении с 1830-ми гг. до двух с половиной — трех лет, так что в действительности, большинство посланных ученых (а некоторые из них просили еще и о продлении своих командировок) вернулись в Россию только в конце 1846 г. или даже в 1847 г. [566]
564
РГИА. Ф. 733. Оп. 32. Ед. хр. 103. Л. 24.
565
Леонтьев и Пеховский занимались до этого классической филологией в Лейпцигском университете, а выезд Кудрявцева задержался на два года, пока тот работал над диссертацией. О Пеховском, впрочем, см. примеч. 119 к этой главе.
566
РГИА. Ф. 733. Оп. 32. Ед. хр. 103. Л. 40–44; Ф- 733- Оп. 69. Ед. хр. 680–681 (о выдаче денег в конце 1846 г. на возвращение в Россию командированным от Киевского универистета).