Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века
Шрифт:
Занятия в Дерпте начались со второй половины 1828 г. Специальная инструкция, составленная министром народного просвещения К. А. Ливеном, предписывала отделить учащихся Профессорского института от остальных студентов Дерптского университета [529] (те, в отличие от дерптских профессоров, в целом, были на плохом счету у министерства за их пристрастие к объединению в корпорации, пирушкам, дуэлям и др.). Будущие профессора посещали особые занятия, которые были для них организованы профессорами Дерптского университета (каждый по избранной им специальности), но должны были слушать и многие общие университетские лекции. Ежегодно летом составлялись подробные ведомости об успехах воспитанников в учебе, отправлявшиеся в Петербург [530] . Программа первого набора Профессорского института предусматривала трехлетнее пребывание в Дерпте перед отправкой за границу, которое позже продлили еще на два года (планы нарушили революционные события в Европе 1830–1831 гг., а также пронесшаяся через всю Европу и не миновавшая Дерпт эпидемия холеры). Срок последующей заграничной командировки был установлен в два года [531] .
529
Сборник распоряжений по министерству народного просвещения. Т. 1. СПб., 1866. С. 662–665.
530
РГИА. Ф. 733. Оп. 56. Ед. хр. 656. Л. 1—117.
531
Maurer Т. «Abkommandiert» in die «akademische Freiheit». Russischen Professorennachwuchs in Deutschland im 19. Jahrhundert // Tel Aviver Jahrbuch f"ur deutsche Geschichte. Bd. XXIV. 1995. S. 75.
Первыми
532
РГИА. Ф. 733. On. 56. Ед. xp. 671. Л. 3.
Остальные же воспитанники Профессорского института зимой 1832 г. были подвергнуты строгому экзамену, по результатам которого и принималось окончательное решение о их последующей судьбе [533] . Весной 1833 г. состоялась наиболее крупная командировка будущих российских профессоров на учебу за границу. В ней участвовало 13 человек. Отметим сразу, что двое из них (ботаники П. Я. Корнух-Троцкий и И. О. Шиховский) были посланы в Венский университет, находящийся вне сферы нашего исследования (см. Введение), но остальные и выехали в Берлин, где составили сплоченную группу, порученную сперва надзору одного из профессоров университета Ф. В. Г. Кранихфельду, а затем российскому военному агенту, генералу А. П. Мансурову. Интересно, однако, что зачисление членов этой группы в Берлинский университет происходило не одновременно, как при всех предыдущих поездках, а несколькими «порциями», раз в неделю. Первыми из приехавших из Дерпта воспитанников Профессорского института в студенты Берлинского университета записались В. И. Лапшин и В. С. Порошин (1 июня 1833 г.), затем М. М. Лунин [534] (15 июня), Н. И. Пирогов (22 июня), а уже вслед за ним Ф. И. Иноземцев, П. И. Котельников, Д. Л. Крюков, М. С. Куторга, А. М. Филомафитский, А. И. Чивилев (все — 29 июня 1833 г.) [535] . Но еще раньше них в Берлине оказался В. С. Печерин, решение о причислении которого к Профессорскому институту и отправке за границу сразу, минуя Дерпт, министр народного просвещения К. А. Ливен принял 19 февраля 1833 г. [536] , и поэтому Печерин успел записаться в студенты и начать занятия уже с 6 апреля (н. ст.) 1833 г. С некоторым запозданием, в конце августа 1833 г. Министерством народного просвещения было принято решение о командировке еще двух воспитанников Профессорского института, медиков Г. И. Сокольского и Н. А. Скандовского [537] . В Берлинский университет они записались лишь в середине января 1834 г. [538]
533
РГИА. Ф. 733. Оп. 56. Ед. хр. 668. Л. 1—81.
534
Выявленное нами в матрикулах имя М. М. Лунина, тем не менее, исключено из списков, приведенных в Приложении 1, и не входит в связанные с ними расчеты. Действительно, Лунин — урожденный лифляндец, выпускник Дерптского университета, отправленный за границу вместе с воспитанниками Профессорского института, не удовлетворяет принятому нами формальному критерию русского студента. Однако не упомянуть его имя в работе в связи с формированием отечественной профессуры 1830-х гг. было бы большой ошибкой, поскольку после возвращения в Россию Лунин занял кафедру всеобщей истории в Харьковском университете, где стал одним из самых ярких профессоров, «харьковским Грановским». Это доказывает известную истину, что нет правил без исключений. Однако фигура Лунина была редким исключением и для Лифляндии: Э. Амбургер называет его среди трех единственных за первые двадцать пять лет существования Дерптского университета студентов, которые носили русские фамилии — Amburger E. Die Bedeutung der Universit"at Dorpat f"ur Osteuropa. 1802–1889 // Die Universit"at Dorpat/Tartu, Riga und Wilna/Vilnius. 1579–1979. Beitr"age zur ihrer Geschichte und ihrer Wirkung im Grenzbereich zwischen West und Ost. / Hrsg. von G. Pistohlkors, T. Raun, P. Kaegbein. K"oln; Wien, 1987. S. 172–173.
535
См. Приложение l, все даты по новому стилю.
536
Эту дату приводит в своих записках сам Печерин — Печерин В. С. Замогильные записки // Русское общество 30-х гт. XIX в.: Мемуары современников. М., 1989. С. 167.
537
РГИА. Ф. 733. Оп. 56. Ед. хр. 678. Л. 23–25.
538
В Берлинский университет в ноябре 1833 г. поступили еще два воспитанника Профессорского института, выпускники Виленского университета, поляки А. О. Валицкий и И. И. Ивановский. В число русских студентов, учитываемых в расчетах, их также решено не включать, хотя упомянуть необходимо, поскольку Валицкий впоследствии длительное время занимал кафедру греческой словесности и древностей в Харьковском университете, а Ивановский — кафедру общенародного права и дипломатии в Петербургском университете. Надо отметить, что записывая в матрикулах место рождения, Валицкий указывал Литву, а Ивановский — «Великое Герцогство Позенское» (часть Польши, перешедшая по третьему разделу к Пруссии), так что даже формально последний из них не принадлежал по рождению к жителям Российской империи. То же будет относиться и еще к одному поляку, командированному Министерством народного просвещения и учившемуся в Берлине в 1846–1847 гг., а затем ставшему профессором Московского университета О. И. Пеховскому, который также родился в прусской части Польши.
Таким образом, зимой 1833–1834 гг. в Берлине разом оказались двадцать будущих замечательных деятелей российской университетской науки (здесь сошлись вместе студенты из Профессорского института и вторая из групп правоведов, заканчивавших свое образование) — столько их здесь уже, кажется, больше никогда одновременно не собиралось! 4 ноября 1834 г. в прусской столице находился Николай I, которому торжественно представили молодых русских ученых. Император милостиво обратился к ними со словами о том, «чтобы употребив в пользу пребывание свое в чужих краях, они сделались достойными имени Русского и того назначения, к коему избраны Отечеством» [539] . В том же 1834 г. особое внимание на готовящихся к занятию профессорских мест в Берлине обратил в отчете Министерства народного просвещения С. С. Уваров, который подтвердил свое распоряжение держать для них в университетах вакантные кафедры до их возвращения, сообщив также о продлении срока пребывания в Берлине еще на полгода и повышении молодым ученым жалования (с 700 до 1000 талеров в год); да и, в целом, по тому, какое место в отчете было отведено этой теме, чувствовалась заметная гордость министра, что отечественные профессора готовятся к своей будущей деятельности в лучшем немецком университете [540] .
539
ЖМНП. 1834. № 10. C. 150.
540
ЖМНП. 1835. № 4. C. LXXXII.
Все командированные из Профессорского института вернулись в Петербург к июлю 1835 г., в период введения в действие нового университетского Устава, и были распределены Уваровым по кафедрам различных российских университетов. Такие полномочия ему предоставлял п. 80 Устава, позволявший министру народного просвещения самому, не дожидаясь обсуждения в университетских Советах, назначать профессоров на вакантные кафедры [541] . Для скорейшего решения всех вопросов, связанных с распределением, 16 июля 1835 г. при министерстве был создан особый Комитет, в задачу которого входило также оценить уровень подготовки, достигнутой молодыми учеными. Этой цели служили их пробные лекции, читавшиеся с середины июля до начала сентября в малом зале Петербургской академии наук [542] . Объявление этих лекций, с одной стороны, очень напоминало процесс принятия новых преподавателей (Habilitation) в Берлинский университет (см. выше), с той только разницей, что оценивали и обсуждали их профессора не одного, а нескольких университетов и ученые Академии наук, назначенные в Комитет Уваровым. С другой стороны, у этих публичных лекций несомненно была и иная функция: Уваров воспользовался ими, чтобы
541
ПСЗ-2. Т. 10. Отд. 1. № 8337, п. 80. Впоследствии этот пункт неоднократно подвергался критике в историографии как «ограничение автономии» университетов. Однако в ходе распределения по кафедрам молодых ученых, прошедших заграничные стажировки, Уваров полностью доказал эффективность этой меры, значительно обновив и придав новый импульс развитию всех российских университетов.
542
О пробных лекциях университетских воспитанников, недавно возвратившихся из-за границы // ЖМНП. 1835. № 9. С. 507–518.
543
Подробнее см.: Андреев А. Ю. Лекции по истории Московского университета. 1755–1855. М., 2001. С. 191–195.
544
О том, что возвращение молодых ученых из Берлина, действительно, было замечено петербургским обществом, можно судить, например, по записям в дневнике А. В. Никитенко: Никитенко А. В. Записки и дневник (1804–1877). СПб., 1904. С. 266.
Продолжение деятельности Профессорского института во второй половине 1830-х гг. было не столь успешным. Указ о новом наборе в институт был издан 16 марта 1833 г., когда первые его выпускники уже готовились к отъезду из Дерпта в Берлин [545] . Однако многие университеты вновь действовали пассивно, а кандидаты по тем или иным причинам отказывались или не проходили через требования при отборе. В результате, в 1834 г. в Дерпт приехали только восемь выпускников российских университетов, к которым был также причислен П. Я. Петров, проходивший обучение восточным языкам при Петербургском университете [546] .
545
Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 1. С. 543.
546
ЖМНП. 1835. № 4. C. LXXI.
К началу 1838 г. в Профессорском институте оставалось лишь шесть воспитанников и, поскольку их образовательная программа в Дерпте закончилась, 20 января 1838 г. было принято решение об упразднении Профессорского института [547] . При этом общая командировка по окончании учебы в Дерпте, подобная той, что состоялась для первого выпуска Профессорского института, уже не предусматривалась. Из всех воспитанников только П. Я. Петров был отправлен в мае 1838 г. из Петербурга в двухлетнее образовательное путешествие по Европе [548] : около полугода он провел в занятиях при Берлинском университете (однако в студенческие матрикулы не записывался), затем продолжал учебу и научные разыскания в Париже и Лондоне. В отношении остальных император Николай I повелел провести в Дерпте защиты диссертаций, необходимые для поступления на ученые должности, а затем немедленно определить их в службу адъюнктами или профессорами российских университетов. Намеченные же поездки за границу были отложены: для каждого из воспитанников они могли теперь состояться не ранее двух лет пребывания в должности, «в виде поощрения» [549] .
547
РГИА. Ф. 733. Оп. 57. Ед. хр. 45. Л. 2.
548
ЖМНП. 1838. № 6. С. 180.
549
ЖМНП. 1839. № 4. С. 53. Дела 1838–1839 гг. о производстве последних воспитанников Профессорского института (И. Я. Горлова, П. П. Любовского, Г. Саблера, А. Н. Савича, Н. А. Иванова) в ученые степени и их последующих назначениях см.: РГИА. Ф. 733. Оп. 57. Ед. хр. 48–49, 81–83.
Профессорский институт был закрыт «в надежде, что преобразованные университеты… будут сами в состоянии приготовлять себе профессоров» [550] . Однако этой надежде в конце 1830 — начале 1840-х гг. еще не суждено было сбыться, поскольку ведущая роль в подготовке кадров профессуры в это время по прежнему сохранялась за Министерством народного просвещения и предпринимаемыми им централизованными усилиями по командированию молодых русских ученых за границу. Теперь для этого появился еще один новый механизм, который как бы перенял эстафету Профессорского института. Еще в 1828 г. в Петербурге был вторично учрежден Главный педагогический институт для подготовки преподавателей высшей и средней школы, наделенный правом отправлять за границу своих лучших воспитанников, «предназначенных для профессорской карьеры» [551] . Наиболее крупные командировки отсюда в немецкие университеты состоялись в 1836 и 1842 гг.
550
Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности министерства народного просвещения. 1802–1902. СПб., 1902. С. 251.
551
Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 1. С. 153.
Летом 1835 г., т. е. в самый разгар деятельности Уварова по распределению на кафедры в обновляемые российские университеты прошедших европейскую школу молодых профессоров, первый набор студентов Главного педагогического института, принятых туда в 1829 г., как раз заканчивал предусмотренное по уставу института шестилетнее обучение. Неудивительно, что в этой атмосфере к нему было обращено особое внимание министерства. На выпускных экзаменах института, проходивших в декабре 1835 г., присутствовал сам Уваров, а также многие ученые и литераторы. По результатам экзаменов было отобрано и человек, а 20 января 1836 г. вышел указ Николая I об их отправке на два года за границу [552] . Назначенное им ежегодное содержание составляло 3580 рублей ассигнациями (что примерно равнялось 1000 талеров в год, которые ранее получали воспитанники Профессорского института). После возвращения все командированные обязывались сдать экзамен на степень доктора в одном из русских университетов и только тогда определялись на должность профессора или адъюнкта.
552
О лицах, командированных… // ЖМНП. 1864. № 2. С. 343. Ср. РГИА Ф. 733. Оп. 93. Ед. хр. 46–47.
Главным местом командировки вновь был избран Берлинский университет, куда уже в четвертый раз за семь лет прибыла целая группа студентов из России, на этот раз в составе восьми человек (М. И. Касторский, А. И. Меньшиков, А. А. Воскресенский, Ф. Г. Юшков, В. Н. Лешков, С. С. Лукьянович, А. И. Палюмбецкий, Н. Д. Иванишев), которые записались в матрикулы 30 апреля и 4 мая (н. ст.) 1836 г. Общий надзор за ними в Берлине, как и раньше, был поручен генерал-майору Мансурову, при этом руководство учебой студентов должны были осуществлять профессора Ф. К. фон Савиньи и А. Бёк. Распределение студентов по профессиям (четыре юриста, два филолога-классика, один историк и один химик) хорошо показывало, в какой степени разные области берлинского образования оказались востребованы в России тех лет. На первом месте здесь по-прежнему оставалось изучение юридических наук в «школе Савиньи», внесшей решающий вклад в новый облик российских юридических факультетов, затем шли филологические науки, изучавшиеся у А. Бёка, исторические — у Л. Ранке, химия — у Э. Мичерлиха. Еще трое выпускников Главного педагогического института, специализировавшихся в физике и математике (Ал-р Н. Тихомандрицкий, И. Д. Соколов, М. Ф. Спасский), были командированы в Кёнигсбергский университет, где в тот момент расцвела блестящая математическая школа, основанная такими знаменитыми учеными, как астроном Ф. В. Бессель (1784–1846) и математик К. Г. Я. Якоби (1804–1851) (именно последний и был выбран в Петербурге руководителем для русских студентов) [553] . Хотя намеченный срок пребывания за границей всех одиннадцати выпускников Главного педагогического института составлял два года, многие из них получили у министерства согласие на продление учебы и, таким образом, возвращались в Россию в течение второй половины 1838 г. После первоначальных длительных занятий на студенческих скамьях Берлина некоторые из молодых ученых смогли продолжить свое образование, посетив Лейпциг, Прагу, Вену, другие научные центры Европы.
553
К сожалению, матрикулы Кёнигсбергкого университета, начиная с 1830 г., не сохранились, и по этой причине сведения об обучении там Тихомандрицкого, Соколова и Спасского не смогли войти в Приложение 1, хотя все же внесены нами в Приложение 2.