Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Андреев Андрей Юрьевич

Что касается распределения по университетам выделенных групп, то в целом предпочтения всех трех социальных категорий совпадают. Можно отметить, конечно, преобладание «великорусских» студентов в Лейдене, что объясняется, с одной стороны, большим количеством врачей, направлявшихся туда из Петербурга и Москвы, а с другой, значительной долей там (также, как в Лейпциге и Страсбурге) дворянства из аристократических семей. В Лейдене училось 13 князей, 7 графов и i барон (это максимум по титулованным фамилиям среди всех университетов), в Лейпциге — 8 князей, 7 графов и 1 барон, в Страсбурге — 6 князей, 6 графов и 2 барона. Гёттинген по числу «титулованных» студентов несколько им уступает — всего 2 князя, 3 графа и 5 баронов. Добавим, что по 5 князей учились в Эрлангене и Кёнигсберге, и это даст почти полную картину предпочтений русской аристократии. У малороссийского дворянства отмечена тяга к Кёнигсбергу — это был ближайший не только для них, но и для всей России немецкий университет, поэтому его значение как отправной точки в развитии образовательных поездок в Европу, особенно в петровское время, очень велико. Наконец, видно, что три университета —

Франкфурт-на-Одере, Росток и Альтдорф посещались исключительно российскими немцами. Также преимущественно немцы учились в Тюбингене, и если бы в 1732 г. два брата, князья Нарышкины, не стали его студентами, то можно было бы сказать, что этот университет совсем выпал из поля зрения русского общества. Поэтому следует исправить утверждения, иногда встречающиеся в историографии, где Тюбинген почему-то помещался рядом с наиболее посещаемыми русскими студентами университетами.

Что касается продолжения рассматриваемого периода на 1811–1849 гг., то распределение студентов по университетам в этих рамках показывает таблица 3б.

Общее количество матрикулярных записей русских студентов за этот промежуток времени равно 336, и в них 289 различных имен. В таблице 3б по сравнению с данными таблицы 3а для XVIII в. обращают на себя внимание три отличия. Во-первых, это безоговорочное лидерство Берлинского университета, на который падает две трети (65 %) всех поступлений студентов, чем подчеркивается огромная роль этого нового университета как в изменении общей картины приоритетов в университетском пространстве Германии, так и в особенности для России.

Во-вторых, количество университетов, посещавшихся русскими студентами в Германии после эпохи наполеоновских войн сократилось по сравнению с предшествующим временем почти в два раза (двенадцать против двадцати). Это связано и с общим значительным сокращением числа немецких университетов (см. главу i), и с тем, что процессы модернизации, обновления преподавания и приведения его на новый, качественно иной научный уровень XIX в. происходили медленно, поэтому в первой половине века затронули еще ограниченный набор университетов. Среди них к традиционно посещавшимся россиянами Гёттингену, Лейпцигу, Иене и Галле добавился Гейдельберг, куда количество поездок из России ранее, в XVIII в., было незначительным. Это усиление роли Гейдельберга предвещало взлет интереса к нему со стороны русского студенчества во второй половине XIX в., давшего жизнь новому историческому явлению под названием «русский Гейдельберг»? [76] , изучаемому историками этого периода подобно тому, как в нашей книге дальше будет рассказываться о «русском студенческом Гёттингене» и «русском студенческом Берлине».

76

См.: Birkenmaier W. Das russische Heidelberg. Heidelberg, 1995.

Наконец, в-третьих, в таблице 36 можно обратить внимание на то, что ни в одном из университетов количество «коренных» уроженцев России не превосходит числа студентов с иностранными фамилиями, и даже в Берлине первые составляют меньше половины от общего числа. Это вновь говорит о том, что в 1810—1840-е гг. с укреплением отечественных университетов именно на них ориентировалось русское общество, а тяготение к немецким университетам сохраняли потомки выходцев из Германии.

Следующий статистический раздел посвящен анализу направлений учебы русских студентов. Все немецкие университеты рассматриваемого периода имели одинаковую внутреннюю структуру из четырех факультетов: богословского, юридического, медицинского и философского, восходящую еще к Средневековью. Но, к сожалению, данные о том, на каком именно факультете учились исследуемые студенты, которые позволили бы сосчитать их распределение по специальностям, в матрикулах существенно неполны. Выше отмечалось, что указание факультета при имматрикуляции во многих университетах не являлось обязательным. Для периода 1698–1810 гг. сделанные подсчеты показывают, что из всех 768 матрикулярных записей, относящихся к русским студентам, факультет обучения удалось установить (непосредственно по матрикулам или с привлечением дополнительных источников о том или ином студенте) лишь в 471 случае, который соответствуют 378 различным именам. Таким образом, здесь приходится иметь дело с примерно 60-процентной выборкой, позволяющей дать лишь приблизительные качественные выводы о характере учебы, и то лишь в том случае, когда можно убедиться в репрезентативности этой выборки.

Для первичной проверки репрезентативности выборки служит таблица 4, в которой приведено распределение указанной в матрикулах специализации студента по введенным выше социальным группам.

Из сравнения таблиц 2а и 4 следует, что относительные доли каждой социальной группы в выборке с точностью ± 3 % совпадают, так что в целом можно принять утверждение о случайном характере выборки по отношению к общему составу студентов и, следовательно, ее пригодности для сравнительного анализа социального состава и направлений учебы. Среди данных таблицы 4 сразу же обращает на себя внимание, что большинство студентов (около 40 %) училось на медицинском факультете, и это отражает потребности русского общества XVIII — начала XIX в. в квалифицированных медиках. Рассматривая социальный состав студентов-медиков, видно, что среди них преобладают российские немцы, причем верно и обратное — среди немцев именно медики составляют

абсолютное большинство (56 %) от всей социальной группы. Таким образом, данные анализа подкрепляют уже высказанное замечание о том, что именно немцы преобладали среди врачей России того времени, при этом стремясь получить для своей профессии высшее образование за границей.

Распределение по факультетам среди «великороссов» имеет другую особенность: многие из них учились на философском факультете, который в системе приоритетов европейских университетов традиционно находился на последнем месте, являясь приготовительным факультетом перед изучением «высших наук» — богословия, права и медицины. Только рождение передовых немецких университетов XVIII в. изменило эту картину: именно в них предметы философского факультета (такие как филология, физика, история) приобретают самостоятельную научную ценность, выходят на первый план в научных исследованиях, что отмечалось учеными уже в конце XVIII в. Поэтому, значительность доли студентов из центральной России на философских факультетах опять свидетельствует об ориентации русского общества на передовые немецкие университеты, о стремлении прикоснуться к последним научным достижениям и в учености не уступать Европе.

Более конкретно это явление раскрывает таблица 5а. В ней показано распределение всех матрикулярных записей, для которых известен факультет, по университетам.

Сравнение этой таблицы с данными таблицы за показывает, что к сожалению, лишь для немногих университетов сделанная выборка может быть соотнесена с полными сведениями. В наилучшем положении Лейденский — для него выборка содержит почти полные данные о учившихся там русских студентах (отсутствует лишь один студент) и Гёттингенский университеты — у него в выборку вошло 97 % студентов (не хватает четырех человек). Среди других крупных университетов для Галле представлены данные по 84 % студентов, для Страсбурга — 55 %, для Кёнигсберга — всего лишь 40 %. Не репрезентативными следует считать данные по Лейпцигскому (менее 30 %) и Кильскому университетам (16 %). Своеобразие же данных относительно учебы на факультетах Страсбургского университета, в которых подавляющее большинство студентов отнесено к медицинскому факультету, объясняется тем, что только этот факультет обладал своей отдельной от других матрикулярной книгой, поэтому судить по ним о специализации страсбургских студентов в целом нельзя.

Несмотря на недостатки, таблица 5а все же дает возможность сделать несколько выводов. Прежде всего это касается философского факультета — как видно, среди всех университетов в этом столбце резко выделяется Гёттинген, что как раз связано с его принадлежностью к новому университетскому типу. Студенты-богословы среди россиян, как бы мало по понятным причинам их ни было, тяготели к университету Галле, где именно на богословском факультете преподавали наиболее крупные ученые, причем среди этих студентов были как выходцы из российских немцев (т. е. протестанты), так и православные: например, будущий священник и законоучитель Екатерины II Симон Тодорский. Наконец, по привлечению студентов-медиков из России не было равных Лейденскому университету с его знаменитой школой Бургаве, а вслед за ним шли такие центры, как Гёттинген и Страсбург.

Для периода 1811–1849 гг. матрикулярные данные в большей степени позволяют определить факультет, на котором учились студенты. Из 336 зафиксированных матрикулами поступлений русских студентов в этот период факультет указан в 303 записях (90 %) и отсутствует лишь в 33 случаях. Их распределение по отдельным университетам представлено в следующей таблице.

Как видно из таблицы 5б, наибольшее количество студентов в первой половине XIX в., так же как и в XVIII в., получало подготовку по медицине, однако на втором месте уже шел философский факультет, а юридический отошел на третье место. Та же картина посещаемости еще в более четком виде наблюдается в Берлинском университете, игравшем в этот период, как мы убедились, ведущую роль: для него количество студентов, учившихся на философском факультете, ровно в полтора раза превышало их число на юридическом факультете, и это свидетельствует о качественно новом месте, которое заняли предметы философского факультета в научном процессе XIX в. (см. главу 1).

Увидеть многие отмеченные особенности формирования русского студенчества в Германии позволяют графики, описывающие динамику его развития.

Динамика изменения численности студенчества и его социального состава за весь исследуемый в работе период 1698–1849 гг. представлена на рисунках 1–5. График на рис. 1 построен непосредственно по составленной базе данных о студенческих поездках и, таким образом, показывает динамику поступления русских студентов в немецкие университеты с конца XVII до середины XIX в. При построении графика на рис. 2 были отфильтрованы все вторичные поступления студентов, т. е. для каждого из них учитывалось только его первое поступление в один из немецких университетов. Тогда, приняв в качестве правдоподобного допущения, что год этого первого поступления совпадает с годом отъезда из России (возможная небольшая ошибка при этом несущественна), данный график описывает динамику отъездов русских студентов в Германию, которая позволяет выделить годы, когда в России имело место наибольшее и наименьшее «тяготение» к университетскому образованию за границей. Наконец, отдельные графики посвящены динамике поступлений в университеты, характерной для каждой из трех выделенных групп студенчества в отдельности: рис. 3 позволяет выделить вклад студентов из российских немцев в общий поток, а рис. 4 сравнивает динамику отъезда студентов из центральной России и из Малороссии.