Русский флаг
Шрифт:
Кондратий, как я на него посмотрю, на такую роль более всего подходит.
— Неужто разум у вас, высокоблагородие, столь крепок, что не сердцем живёте, но умом своим? Вы же убить меня должны, — говорил Лапа, когда я уже отвязал его, дозволил сесть на лавку и даже дал воды с хлебом — то, что было в подвале.
— Я могу только одним объяснить, почему не убил тебя: чтобы мои люди посомневались, но приняли то, что ты жить будешь. Никто, кроме четверых моих людей, не знает, что саксонский посол заказал мою смерть. Я лишь объявлю о том, что перекупил у
— Хитро… Вам оно да, но я, выходит, своё слово нарушаю…
— А ничего. Если ты разумом живёшь, то нарушишь слово разок, второй — лишь бы только всё на пользу шло.
— Готов на Святом Писании и на иконе, правильной, истинного обряда, клятву принести и присягу вам. Правда, в толк так и не возьму, на что вам моя присяга? Коли клятва будет. Чай, не в солдаты к вам записываюсь. Али в солдаты?
Кондратий откусил хлеба и запил водой, и даже это делал без спешки, без нерва, надёжно держа еду в крепких, но ободранных и окровавленных пальцах так, будто не было на нём сейчас ни царапинки. Удивительно, как всё это было похоже на деловые переговоры — но в каких декорациях!
— Считай, что в солдаты. Клятвы дашь… Но знай, что ежели нарушишь… лютой смертью и сам сгинешь, и все родные твои. Я отправил уже в Москву за твоим сыном. Возьму к себе в обозные старшего. Будет все добре, он вернется, — говорил я о своей страховке.
— Вона как! Сдали дурни обо мне все? — догадался об источнике моих знаний бандит. — Я согласен на все.
* * *
Похороны погибших были пышными, и от того, что было закуплено много продуктов на тризну, поминки, пришло много человек — практически все офицеры Измайловского полка, даже некоторые преображенцы и семёновцы.
А я опять в худом деле ищу какие-то для себя плюсы. Казалось бы, похороны, я должен лишь скорбеть. Но то иррациональное, эмоциональное состояние, которое было у меня сразу после покушения, сменилось теперь деловым.
К примеру, я анализировал возможные информационные приёмы, которые в дальнейшем можно было бы использовать в свою пользу. Вот, казалось бы, не такое уж и масштабное событие: покушение на меня, а не на графа какого-нибудь, погибших всего лишь четверо, ни одного офицера, все — солдаты (а для нынешних времён это имеет огромное значение, мало ли мерло солдат). А резонанс получился огромный!
Вот я и думал, что можно бы с общественным мнением целенаправленно работать. Ещё бы иметь хоть какие-то выходы на «Петербургские ведомости» — пока единственную газету в Российской империи, и то выходящую с перебоями. Или нет — было бы неплохо иметь свою газету, и из неё формировать общественное мнение русского дворянства и мещанства.
Вот где, поистине, величайшее оружие всех времён и народов — правильно поданная информация!
* * *
Петербург
7 июля 1734
— Вот! — человек с бегающими, хитрыми
Я вчитался. Дал же Бог родственничка! Это была расписка кузена Александра Матвеевича Норова о том, что он должен денег.
— И что? — усмехнулся я.
— Ваш родич… Он должен мне деньги, — уже явно смущаясь, говорил Борщевский… Или Бачевский.
Запоминать фамилии разного рода проходимцев нужно только для того, чтобы после их найти и наказать. Но мне не нужно никого искать. Вот он — наказывай сколь душе будет угодно.
— У вас есть шанс просто уйти, — сказал я, предоставляя возможность Бачевскому отстать от меня подобру-поздорову.
— Но об этом узнают иные. Карточный долг… Сударь, не желаете же вы порочить свою фамилию? Скажут же, что Александр Норов долги не отдает.
— Хе! — хук справа отправил наглеца в нокаут.
— Узнаю, тать подзаборный, что говоришь на меня… Не просто убью, твои же уды засуну тебе в дышло! — я поднял за волосы шантажиста. — Все ли ты понял?
— Сразумел, — разбитым ртом отвечал мне местный бандит.
— И не приведи Господь, если станешь помышлять о мести… Я ухожу, но оставляю приказ, что и как с тобой делать. И бумагу эту забери! — я скомкал и швырнул лист в голову Бачевскому. — С того, кто тебе должен, и спрашивай. А то, что он родственник — так я не намерен за дураков платить.
Сказав это, я пошел прощаться с Мартой, давать последние инструкции, как тут жить без меня. Оставлял я, так сказать, «на хозяйстве» одного ушлого солдата, которому только два дня назад добился повышения до фурьера. Это в некотором роде нарушение устава и правил, что я оставляю пятерых солдат, тогда как предписание было отправляться в Оренбургскую экспедицию всей ротой.
Но из-за таких вот «бачевских» я вынужден идти на нарушения, списывая пятерых солдат, как больных. Все же начинает реализовываться первый мой бизнес-проект в этом мире. Вовсю идет подготовка к открытию ресторана. Даже вчера посетил трех поваров, на самом деле крепостных крестьян, которые обучены были готовить и делали это для Шуваловых. По крайней мене, майонез у них уже получается, как, впрочем, и бешамель, и тартар. Ну а иные блюда делали по моим записям.
Не скажу, что прямо шикарно, но пока что хорошо то, что оно вполне съедобно. В любом случае, когда ни в одном трактире нет и намека на изыски, лишь каши, щи, да мясо, наши блюда должны привлекать клиентов.
— Ты береги себя! По всем вопросам обращайся к Егору. Он с солдатами всегда поможет и защитит. Помирись с отцом, но не унижайся перед ним. Захочет если войти в дело, когда у тебя все обязательно получится, то можно поговорить. Двадцать долей с заработанного оставлять мне!..
— Всё уже поняла! Вы, господин Норов, лучше бы целовали меня, да покрепче… Еще раз, чтобы точно запомнила…
— Память у тебя плохая! Уже сколько раз было? Один какой могла бы запомнить! Но, хорошо, давай-ка закрепим в памяти! — сказал я и накинулся на Марту, начиная раздаривать ей десятки поцелуев.