Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
В свою очередь, новогрудский (Минская губерния) директор М.А. Дмитриев представил аргументы против открытия еврейских уездных училищ. Вместо учреждения нового, среднеобразовательного, звена в отдельной системе надо содействовать сближению евреев и христиан в классах общих заведений того же уровня. Но, спрашивается, почему бы тогда не соединить еврейских и христианских детей и на самом элементарном уровне обучения? Ответ Дмитриева отражал еще одну грань взаимосвязи проблем еврейского образования с конфессиональной политикой: казенные училища 1-го разряда надо сохранить, ибо они «предназначены для детей самого малого возраста, когда еврейский мальчик не уживется с нееврейским» [1769] . Этот вывод был продиктован не только опасением подрыва христианской веры в детском сознании из-за возможных склок и перебранок, но и убеждением в равной необходимости религиозного обучения как христиан, так и евреев даже в начальных заведениях. Дмитриев сожалел о положении тех немногих еврейских учеников в общих народных и приходских школах [1770] , где они «составляют как бы отдельный класс» [1771] .
1769
Ibid. L. 5 ар. (рапорт Дмитриева от 6 октября 1866 г.).
1770
В некоторых губерниях доля еврейских учеников в «нееврейских» начальных школах не была совсем уж ничтожной. Так, в конце 1867 года в Ковенской губернии в приходских и народных школах состояло 480 еврейских учеников при общем числе учеников 4111. Для сравнения: в Ковенской гимназии тогда же из 286 учеников 67 были евреями (LVIA. F. 567. Ap. 6. B. 1411. L. 14–15, 49 – рапорт ковенского директора училищ Корнилову от декабря 1867 г. и сводная ведомость о числе еврейских учеников в гимназиях, прогимназиях и уездных училищах ВУО).
1771
LVIA. F. 567. Ap. 6. B. 1319. L. 5 ар.
Вклад
1772
Типичный пример – зарисовка из рапорта Балвановича: «Ученики хедеров – это пяти– и шестилетние мальчики; на лицах их заметна усталость, в глазах выражается боязливость с одичалостью, вследствие которой иные тотчас прячутся под стол, откуда до тех пор не вылазят, пока меламд не погрозит» (Ibid. B. 1319. L. 35). Не ставя под сомнение служебную добросовестность и благие намерения Балвановича, да, пожалуй, и слова о печати усталости на детских лицах, только вздыхаешь о бедности воображения и психологической косности официальных педагогов, неспособных увидеть себя глазами испуганных еврейских детей. Инспектор словно не понимал, что дети прячутся под стол от него, агента грозящей штрафами и наказаниями власти.
1773
Ibid. B. 1319. L. 3–3 ар. Вот еще один характерный пример нарратива о хедерах, принятого в учебном ведомстве: «…в прошлом году шавельские евреи, оштрафованные за недопущение детей в училище, опять перестали посылать их, начинают носить пейсы, ярмолки, а главное, вовсе не хотят говорить по-русски. …Мы в походе с исправником на хедеры открыли на 3 дозволенных хедера (мы ходили только 2 часа) 4 недозволенных школы больших, при молитвенных домах; учеников в одной из них больше 20, от 16 до 19 лет… и ни один из них не знает по-русски», – сообщал шавельский (Шавли Ковенской губернии) директор училищ М.В. Фурсов своему коллеге Н.Н. Новикову в августе 1867 года (РО РНБ. Ф. 523. Ед. хр. 946. Л. 22 об. – 23).
В понимании директоров, училища не могли перетянуть детей из хедеров прежде всего потому, что в последних дети проводили по обычаю почти весь день, благодаря чему родители избавлялись от немалой доли забот о них [1774] . Занятия же в казенных училищах длились всего два часа, и противопоставить хедерам свой аналог «продленной смены» власти, конечно, были не в состоянии, хотя бы по финансовой причине. В попытке компенсировать эту слабость, администраторы от педагогики не только не возбраняли, но и поощряли растягивание самого курса обучения. Так, ковенский директор училищ И.Я. Шульгин сокрушался о том, что двухлетний курс недостаточен, ибо за этот срок, занимаясь лишь по два часа в день и с длительными перерывами в посещении школы, из-за которых затем приходится возобновлять обучение с азов, «самые даже исправные ученики… едва успевают научиться только механизму русской грамоты». Читавший рапорт инспектор ВУО Траутфеттер назидательно указал Шульгину: «…нигде не сказано, что ученики могут только два года оставаться в народном училище, они должны оставаться, пока они изучают [sic] его (русский язык. – М.Д.) совершенно» [1775] . (Под «совершенным» изучением имелось в виду овладение начатками разговорной речи и письма.) Согласно Траутфеттеру, так и поступали в других дирекциях. Нет худа без добра: второгодничество позволяло одновременно удерживать в сфере влияния казенных училищ большее число учеников.
1774
На эту причину непопулярности казенных училищ еще в 1856 году указывал в своей записке Н.И. Пирогов: Пирогов Н.И. Сочинения. Т. 1. Отд. 3. Стб. 766–768. Спустя десять лет некоторые противники хедерного обучения стали объяснять неудачи казенных училищ происками кагала. См., напр.: Соломон Правдин [Гурвич М.] Еврейский вопрос в его действительном виде // Виленский вестник. 1866. № 174. 17 августа.
1775
LVIA. F. 567. Ap. 21. B. 80. L. 233 (рапорт Шульгина от 23 января 1867 г. и помета Траутфеттера. Неверное употребление глагола в форме настоящего времени показывает, что Траутфеттер, единственный высокопоставленный чиновник ВУО нерусского происхождения, служивший при Корнилове, и сам не овладел «совершенно» русским языком. См. также его письма Корнилову: РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 1172).
Несмотря на резкое неприятие хедеров и меламедской педагогики, директора не имели идей об усовершенствовании преподавания религиозных предметов в казенных училищах. Возможно, здесь прямо сказывалась пропагандировавшаяся уже Брафманом в Вильне установка: пустить религиозное воспитание на самотек, с тем чтобы в конце концов внушить отвращение к иудаизму самим евреям. Если это и так, то администраторы еще не были готовы полностью отказаться от прежней парадигмы – регламентации и «очищения» иудаизма. Только теперь не вероучение или язык, посредством которого оно постигается, а отдельные элементы обрядности интересовали деятелей школьного направления еврейской политики. Тот же Шульгин с гордостью сообщал, что в Ковно при казенном училище устроен «стараниями смотрителя и учителей молитвенный дом для учеников еврейских народных училищ и евреев – учеников Ковенской гимназии, в котором введено правильное, лучшее, чем во всех прочих синагогах, богослужение при хоровом довольно эстетическом пении», а оно «имеет весьма хорошее влияние на эстетическое образование евреев г. Ковны». Посещение иудейских молебнов за императора и династию высшими чиновниками губернии «вселяет в них (евреев. – М.Д.) убеждение, что русские не относятся враждебно к евреям, а напротив, отдают и еврейской религии принадлежащую ей долю уважения» [1776] . Эстетизация и упорядочение службы, хоровое пение, а нередко и органная музыка являлись составной частью реформы иудаизма в ряде европейских государств. В Российской империи наиболее удачным из немногочисленных на тот момент опытов таких нововведений стала реформированная синагога в Одессе; аналогичное начинание в новой синагоге в Вильне конца 1840-х годов натолкнулось на возмущение традиционалистов [1777] . Описанная Шульгиным практика посещения службы должностными лицами соответствовала принципу имперской веротерпимости. Однако в скором времени реформирование иудейской службы даже по этой осторожной схеме стало вызывать у близко наблюдавших его чиновников учебного ведомства замешательство: обновленное богослужение и сознательная набожность молящихся напоминали им о куда меньшем обрядовом благолепии во многих и многих православных храмах и о невежестве большинства паствы в основах вероучения [1778] .
1776
LVIA. F. 567. Ap. 21. B. 80. L. 232 ap. Хор из учеников казенного училища был устроен и при синагоге в Белостоке (см.: Ibid. L. 129 ap.). В Ковно эти меры были прямо связаны с враждебным отношением местного губернатора Н.М. Муравьева к традиционным обрядовым практикам евреев, включая и те, что резко осуждались маскилами.
1777
Zipperstein S. The Jews of Odessa. P. 56–62; Stanislawski M. Tsar Nicholas I and the Jews. P. 138–139.
1778
Так, в мае 1868 года инспектор ВУО Н.Н. Новиков писал своему бывшему начальнику И.П. Корнилову о посещении раввинского училища: «Пение раввинцев (т. е. учеников училища, которые пели и в Виленской главной синагоге. – М.Д.) произвело особенно сильное впечатление… и не потому, что я большой музыкант в душе, а потому, что они опередили и здешних и ковенских гимназистов. …Музыка раввинцев уже пахнет Мендельсоном и Моцартом. Что нужды, что и у них выбор по преимуществу синагогальный; но их школа и в музыкальном отношении свободнее нашей церкви. И грустно, и завидно мне было слушать, с какою легкостию исполняли раввинцы хоровые фуги… Вот что значит школа, опирающаяся на общественное сочувствие… Наша византийская семинарская музыка есть загубление всякого музыкального вкуса и даже чутья, [a] у них и “Среди долины ровныя” похоже на херувимскую и кажется выше глинкинского “Славься”». Последняя фраза относится к введенному незадолго до этого новшеству в раввинском училище – разучиванию русских народных песен (РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 948. Л. 30 об. – 31; о репертуаре народных песен, исполнявшихся хором училища, см.: YIVO. Record Group 24. Folder 141. Folio 82; Чериковер И. История Общества для распространения просвещения между евреями в России. С. 73 прим.).
Как и в ряде других случаев, экспериментаторство в еврейском вопросе высвечивало не только комплексы религиозного самосознания православных [1779] . Оно выявляло и глубинную коллизию конфессиональной политики – противоречие между началом государственной веротерпимости (разумеется, ограниченной)
Завершим анализ директорских отчетов на рубеже 1866 и 1867 годов. Аргументом в пользу более или менее длительного сохранения отдельных еврейских училищ, приводимым наибольшим числом сторонников этого мнения, служила ссылка на успех, который, как им виделось, сопутствовал произведенной в нескольких училищах замене христианских смотрителей и учителей евреями – выпускниками раввинских училищ [1780] . В основе этой меры лежало представление, выражаясь современным языком, о гибридной идентичности просвещенных евреев, сочетающей восприимчивость и близость к русской культуре с еврейским традиционализмом в его «очищенной» версии. В этом пункте директора вторили принципиальным соображениям, изложенным в записке Бессонова 1865 года. Новогрудский директор Дмитриев утверждал, что «смотритель еврей принимает ближе к сердцу дело образования своих единоверцев, и занятия по училищу становятся для него не только формальною или служебною обязанностию, но и нравственною». По словам Балвановича, «русский, как бы он ни был деятелен и энергичен, не может знать интересов еврейского общества, всех нитей, его связующих… не [может] так быть опасен для евреизма, как кончивший курс в раввинском училище». Он ссылался на пример казенного училища в Волковыске, которое при смотрителе «не еврее», с учетом всех достоинств последнего, «находится в совершенной окаменелости относительно числа учеников» [1781] .
1779
Примечательно, что предпринятая, при поддержке ВУО, учителем пения Виленского раввинского училища В. Натансоном попытка получить разрешение на исполнение в синагоге на русском языке нескольких положенных им на музыку псалмов (в полувековой давности переводе Библейского общества) первоначально натолкнулась на возражения в Петербурге. В феврале 1868 года директор Придворной певческой капеллы Н.И. Бахметев заключил: переложения Натансона «так неправильны», что «исполнение их на русском языке вредно для Православной церкви и неминуемо должно развить еще более раскол»; в мае того же года Синод присоединился к этому мнению, которое выдавало страх, что «соблазном» для православных может стать красивое хоровое пение не только в костеле у католиков, но и в синагоге у евреев (хотя секта субботников, на которую, возможно, намекает отзыв Бахметева, образовалась вне какого бы то ни было контакта с иудейской обрядностью) (см.: РГИА. Ф. 733. Оп. 189. Д. 208. Л. 1–1 об., 6–7, 8–8 об., 11–11 об.).
1780
Назначение смотрителями начальных училищ выпускников раввинского училища разрешалось (и, по сути дела, поощрялось) положением Еврейского комитета от 6 октября 1862 года. См.: Георгиевский А.И. Доклад. С. 156–157.
1781
LVIA. F. 567. Ap. 6. B. 1319. L. 5, 29–29 ар.
Итак, доказывали директора, отдельные училища предоставляли более благоприятные условия для переформовки еврейской идентичности, чем возможно создать в общеобразовательных заведениях, где – даже если бы право преподавания там наравне с христианами получили «лица иудейского исповедания» – их влияние на своих единоверцев, в смешанных классах, оказалось бы распыленным. Как кажется, Корнилов, прочитав рапорты этих директоров, был озадачен, если не встревожен столь недвусмысленным и решительным предпочтением пусть образованных, благонадежных (он еще думал так), опытных, но все-таки иудеев – православным. Его ремарка на полях отчета Дмитриева гласит: «Я вовсе не признаю нужным вводить непременным правилом, чтобы везде были евреи смотрителями и учителями, и предоставляю это, главное, ближайшему усмотрению учебного начальства. Важнее всего – нравственная сторона смотрителя, а не его происхождение» [1782] . Корнилов посылал подчиненным сигнал несогласия под видом упрека в чрезмерном усердии к исполнению якобы угаданной воли начальства [1783] . (Не защищайте так уж рьяно учителей-евреев, я и вправду не считаю их незаменимыми.) В сущности, апелляция к универсалистскому идеалу («нравственная сторона» служащего) помогала Корнилову молчаливо обойти – как слишком частные, специфические – требования к профессионализму, которым мог удовлетворять только человек, исповедующий иудаизм. Процитированная ремарка передает амбивалентность позиции высших администраторов ВУО в отношении проблемы отдельного еврейского образования на рубеже 1866 и 1867 годов.
1782
Ibid. B. 1319. L. 5.
1783
Между тем никто из директоров и не связывал замену христиан евреями с каким-либо конкретным распоряжением попечителя. Напротив, действия Корнилова давали основание полагать, что он начинает с подозрением смотреть на учителей-евреев. В начале ноября 1866 года в Ковно он поощрил практикуемое местным учебным начальством назначение в училища русских учителей (см.: Ibid. B. 1317. L. 10 ap.).
Возможно, руководство ВУО с легким сердцем приветствовало бы перспективу упразднения уваровской системы уже в конце 1866 – начале 1867 года, если бы именно тогда в дискуссии о еврейском образовании не раздался голос еще одной стороны – миснагедов. Чиновники получили лишнее напоминание о том, что различные группы внутри местного еврейства перестали быть пассивным объектом правительственных мероприятий. Наиболее примечательны два прошения генерал-губернатору от состоятельной коммерческой страты традиционалистов. Первое из них поступило от шестнадцати виленских евреев. В отличие от зачинщиков чуть более ранней кампании против Собчакова, возмущавшихся его намерением перекрыть юношам доступ в университет, миснагеды обвинили выпускников училища, особенно казенных раввинов, в незнании галахи. К казенным раввинам, утверждалось в прошении, никто из чтущих закон евреев не обращается за «разрешением [галахических] вопросов и недоумений» повседневного, практического свойства (а только в Вильне, если верить прошению, ежедневно имели место до двухсот подобных обращений к толкователям закона). Не пользовались они авторитетом и в роли проповедников, а порученные им метрические книги в состоянии вести каждый грамотный еврей. Что же до выпускников, становящихся учителями в начальных школах, то, заявляли просители, «гораздо полезнее замещение [их] учителями из православных, которые с лучшим успехом исполнят преподавание грамотности». Главное же, стремящиеся к образованию евреи переросли систему отдельных училищ: «Познания русской грамотности, прочих языков и разных других наук всякий может получать в существующих везде народных школах, общих учебных заведениях, гимназиях и университетах, а в них повсеместно образуются и евреи многочисленные» [1784] . В своем прошении традиционалисты представали просветителями б'oльшими, чем маскилы: они не видели для светского образования соплеменников нужды ни в каких промежуточных, подготовительных, специфически еврейских формах.
1784
LVIA. F. 577. Ap. 1. B. 16. L. 35–36 (прошение от «купцов и домохозяев Виленского еврейского общества» – Э. Ковнера, И. Страшунского, И. Глобуса и др.).
В ответ на этот выпад педагогический совет училища разразился отповедью (подписанной, кроме директора Собчакова, С. Фином, М. Плунгянским, А. Волем, О. Штейнбергом, О. Гурвичем и др.), в которой верноподданническая риторика не приглушает глубокой личной обиды маскилов на проявленное единоверцами пренебрежение к их усилиям [1785] . В целом доказательства компетентности выпускников училища в иудейском законе вышли у маскилов сомнительными. Так, в подтверждение популярности проповедей казенных раввинов приведен факт издания их сборника самим… Министерством внутренних дел! А замечание о том, что повседневные затруднения в «обрядовой казуистике» весьма незамысловаты и потому даже «жены старых раввинов понаслышке ознакомливаются с этими вопросами до того, что сами в состоянии давать ответы вопросителям», обращалось против адвокатов казенного раввината: ведь его противники как раз и говорили об отсутствии у выпускников раввинского училища практического, житейского опыта [1786] .
1785
Черновые материалы, дающие представление о ходе подготовки текста, см. в: Ibid. L. 8 и след.
1786
Ibid. F. 567. Ap. 6. B. 1690. L. 10, 8 ap.
Более весомые аргументы выдвигались против нападок на казенные училища. Дав понять, что декларации о пользе общего образования сделаны для отвода глаз и диаметрально расходятся с тем, что думают их оппоненты на самом деле [1787] , маскилы указывали на постоянный приток молодежи в раввинское училище (на тот момент в нем было более 400 воспитанников). Они решительно отрицали мнение, что евреи в большинстве уже предпочитают гимназии и общие училища отдельным заведениям:
1787
Маскилы напоминали, что один из подписавших прошение, И. Эльяшберг, в 1842 году был зачинщиком оскорбительных выходок против М. Лилиенталя, приглашенного из Баварии эксперта МНП и проектировщика государственной системы еврейского образования в России (LVIA. F. 567. Ap. 6. B. 1690).
Почему многие, даже бедные еврейские общества просят учебное начальство об открытии особых для них школ русской грамотности на собственные их средства и высылке учителей евреев (как напр. в Сморгони, Куринец, Речицу, Режицу, Клецк, Бобруйск, Пинск, Люцин, Жижморы и многие другие местечки), в то время когда воспитание их детей в местных народных христианских школах им и гроша не стоило бы? Почему так ничтожно число еврейских учеников в гимназиях, в то время когда еврейские училища переполнены учащимися? [1788]
1788
LVIA. F. 577. Ap. 1. B. 16. L. 9–10, 17. Почти тогда же о необходимости открытия еще одного казенного училища 1-го разряда в Минске сообщал в Вильну тамошний глава училищной дирекции: LVIA. F. 567. Ap. 21. B. 80. L. 135.