Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
В 1867 году, после разрыва конкордата со Святым престолом, проблема Волончевского вышла на новый уровень. Генерал-губернатор Э.Т. Баранов попытался поставить ее в один ряд с задачей пересмотра общеимперского законодательства о Римско-католической церкви. Разрыв конкордата, как казалось тогда, значительно облегчал урезание духовно-административной власти католических епископов и установление прямого государственного контроля над повседневной деятельностью приходского духовенства. В меморандуме, представленном канцлеру А.М. Горчакову в июле 1867 года (и почти целиком подготовленном Н.А. Деревицким), Баранов подчеркивал, что, за вычетом административных репрессий, у властей нет законных средств привлекать клириков к личной ответственности за нарушение норм светского права (под последними, впрочем, генерал-губернатор имел в виду и сепаратно изданные им самим и его предшественниками ограничительные циркуляры). Он жаловался на «аномалию существующих ныне отношений местной администрации к римско-католическому духовенству и те затруднения, которые составляют для первой едва ли не безвыходное положение. …В этих отношениях высказывается нравственное бессилие административной власти, сознающей себя в невозможности подчинить духовенство ответственности за противодействие целям Правительства…». Поскольку Волончевский представлял собой самый вопиющий случай подобной «безнаказанности», для его замены требовалось столь же экстраординарное новшество в порядке замещения епископских кафедр в империи. Специально для Тельшевской епархии предлагалось рассмотреть «возможность привлечения… одного из членов высшего Римско-католического духовенства Северо-Германских
1045
LVIA. F. 378. PS. 1867. B. 603. L. 3–6, 12 ap. (копия записки Баранова и черновой отпуск сопроводительного отношения Баранова А.М. Горчакову от 12 июля 1867 г.).
Беспрецедентной эту комбинацию делало не то, что клир, подотчетный российскому Министерству внутренних дел, пополнился бы иностранным подданным: еще в 1840-х годах из Баварии приглашались католические священники для замещения вакансий в приходах немцев-колонистов и преподавательском штате Саратовской католической духовной семинарии [1046] . Более радикальным отступлением от привычного порядка было бы демонстративное пренебрежение авторитетом Ватикана: ведь даже Екатерина II, вполне сходившаяся в антипапистских настроениях с Вольтером, не отрицала значимости духовной санкции папы и потому, например, упорно добивалась в начале 1780-х годов от Пия VI присылки паллия (особого одеяния, знака архиепископского сана) для церемонии возведения в звание архиепископа Могилевского ее ставленника Станислава Сестренцевича-Богуша [1047] . Баранов же, предлагая искать нового главу епархии в северогерманских государствах, ориентировался на ту среду, из которой спустя всего три года явится на свет движение старокатоликов, со своими епископами и священниками, открыто объявившее себя вне духовной юрисдикции Святого престола.
1046
Лиценбергер О.А. Римско-католическая Церковь в России. История и правовое положение. Саратов, 2001. С. 127–128.
1047
Wolff L. The Vatican and Poland in the Age of the Partitions: Diplomatic and Cultural Encounters at the Warsaw Nunciature. Boulder, 1988. P. 164–165.
Идею, высказанную в 1867 году Барановым, разделяли некоторые представители петербургской бюрократии, в особенности директор ДДДИИ Э.К. Сиверс [1048] . Более того, Сиверс рассчитывал не просто заполучить из Германии епископа-антиультрамонтана, но также склонить его к согласию на посвящение других клириков в епископский сан без предварительного утверждения папы [1049] . В 1870 году этот сомнительный прожект поручено было приблизить к осуществлению секретному агенту российских властей на Первом Ватиканском соборе, католическому доктору богословия и священнику из Мюнхена А. Пихлеру, который еще в 1864 году консультировал команду Н.А. Милютина в Царстве Польском по конфессиональным вопросам. Приехав в Россию на службу в ДДДИИ, Пихлер зарекомендовал себя энтузиастом общеевропейского преобразования католицизма в галликанском духе. К нему весьма прислушивались, и, развлекая свое начальство сводками о растущей повсюду оппозиции Пию IX, баварский антипапист укреплял в российских бюрократах близорукую самоуверенность и отвращение к ультрамонтанству как пережитку средневековья. О примитивности аргументов Пихлера, контрастирующей с его непомерными амбициями, дает представление следующий выданный им прогноз:
1048
Сиверс к тому моменту, судя по всему, уже успел отказаться от выдвинутого им в конце 1866 года двусмысленного проекта касательно права епископов непосредственно обращаться к папе за духовными полномочиями (см. гл. 3 наст. изд.).
1049
См. об этом письмо А.М. Гезена Каткову от 6 апреля 1870 г.: ОР РГБ. Ф. 120. К. 20. Ед. хр. 1. Л. 123 об. (копия письма). Показательна также помета самого министра внутренних дел А.Е. Тимашева насчет предложения (1869 г.) заведующего духовными делами иностранных исповеданий в Царстве Польском А.С. Муханова о постепенном введении выборов епископата самим духовенством: «Принятие выборного начала представляет в моих глазах много затруднений, и потому думаю, что легче было бы достигнуть предположенной цели (ослабления влияния Ватикана. – М.Д.) привлечением нескольких епископов немецкого происхождения, которые согласились бы посвятить епископов, преданных Правительству» (РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 3076. Л. 25 об.).
Поляки могут оставаться хорошими католиками, даже могут сделаться лучшими католиками и в том случае, если Правительство довершит разрыв с Римом, – нужно только основательно приготовить их к тому посредством небольших сочинений, которые раздавались бы им бесплатно. Достаточно бы было свести на каких-нибудь 20-ти или 30-ти страницах самые наглядные противоречия между учением Иисуса Христа и Апостолов, а также древних отцев Церкви и замечательнейших богословов позднейших времен и учением Римских пап и ультрамонтанов. …Самые действительные церковные реформы во все времена были пущены в ход посредством таких небольших сочинений; достаточно указать в этом отношении на послание Фотия и сочинения Лютера [1050] .
1050
РГИА. Ф. 821. Оп. 138. Д. 62. Л. 67, 67 об. (выполненный в ДДДИИ перевод с немецкого записки Пихлера от 26 июля 1869 г. Выделено в оригинале). Другой пассаж из той же записки живо напоминает «Легенду о Великом инквизиторе»: «Апостолу Павлу, если бы он воскрес, пришлось бы порицать Пия IX гораздо сильнее, чем некогда своего товарища Петра, и если Иисус Христос явился бы сегодня в Рим и повторил бы: Царство мое несть от мира сего, – то Папа велел бы его расстрелять шассепоскими ружьями (винтовка системы Шаспо, взятая на вооружение армией Второй империи в 1867 году и вскоре удачно опробованная в бою против гарибальдийцев под Ментаной. – М.Д.) наравне с гарибальдийцами» (Там же. Л. 66 об. – 67).
Параллель знаменательная – ведь составить такую брошюру Пихлер брался самолично! Однако когда на соборе в Риме дело дошло до зондажа намеченных кандидатов в союзники, казалось бы, доказавших свой антипапизм резкой критикой догмата о папской безошибочности – но от римского католицизма при этом не отпадавших, – Пихлер убедился в том, что «такое предложение (посвящать в епископы без согласия папы. – М.Д.) ужасает еще здесь даже самых ярых противников курии в латинском епископате» [1051] . А к заявившим тогда же о своей церковной организации старокатоликам российские противники ультрамонтанства, кажется, так и не обратились с подобным предложением: слишком уж маргинальной была новая деноминация, и ожидать мирной встречи католиками в Вильне или Ковно епископа старокатолического посвящения не приходилось.
1051
Там же. Л. 120 об. – 123 (донесение главы временной миссии
Впрочем, сам Баранов в 1867 году не был настойчив в требовании замены Волончевского непременно епископом-антипапистом из Германии. (Возможно, со стороны Горчакова последовали возражения против эксперимента, чреватого дипломатическими осложнениями.) В окончательной версии записки «О Римско-католическом духовенстве в северо-западных губерниях», представленной императору в декабре 1867 года, виленский генерал-губернатор возвращался к уже высказанной годом ранее в Ковно мысли об одновременном смещении Волончевского и его суффрагана Бересневича. Необходимость такого двойного удара объяснялась тем, что, мол, во главе епархии Бересневич, тесно связанный с польской знатью, окажется для властей еще более опасным соперником, чем плебей Волончевский. Последний почти игнорировал партию мятежных землевладельцев… Он воспитывал мятеж в среде, чуждой мятежу по племенному происхождению, по характеру жизни и занятий, по интересам и даже по зажиточности. …При такой подготовке для будущего мятежа и при таких (участковых и индивидуальных. – М.Д.) формах крестьянского землевладения, при которых лучшею мечтою крестьян-домохозяев представляется выход в шляхту, епископ Бересневич в положении самостоятельного епархиального начальника изменил бы себе, если бы не воспользовался всею силою влияния католического духовенства на крестьян, чтобы слить их в одну мятежную организацию не только с духовенством, как хотел епископ Волончевский, но и с землевладельцами польского происхождения.
Не все из столичных бюрократов, кто официально или неформально получил доступ к записке Баранова, согласились с его трактовкой усиления мятежной теократии в лице Бересневича. На полях одной из копий записки остался скептический комментарий: «Между паном и крестьянином лежит бездна. Волонч[евский] и Бересневич влиятельны потому, что каждый действует в своей среде. …Рисковать не следует, но желательно было бы иметь более положительных данных о вредности Бересневича» [1052] .
1052
LVIA. F. 378. Ap. 216. B. 308. L. 15 ap. – 21 (записка Баранова, представленная императору, с резолюцией последнего от 11 декабря 1867 г. – передать записку на обсуждение особого совещания); F. 378. PS. 1867. B. 603. L. 55–56 (пометы на копии расширенной версии записки, подготовленной Деревицким для Баранова в октябре 1867 г.). Интересно сравнить характеристики Волончевского и Бересневича, данные руководством ДДДИИ в 1866 или 1867 году. Волончевский: «Родом жмудин, из крестьян. По образованию поляк. Человек умный, твердого характера, фанатик, упрям и непреклонен в своих убеждениях. Пользуется огромным влиянием на свою паству, особенно любим простым народом. С духовенством в некоторых случаях строг и даже жесток, но вообще привязывает ксендзов к себе снисходительностию относительно нравственного их поведения. По многим данным, совершенно не надежен в политическом отношении. Предполагается выслать его из края, но признано необходимым приступить к этой мере с величайшею осторожностию». Бересневич: «Жмудин родом, но по образованию чистый поляк. Был ректором Тельшевской семинарии, но удален за неблагонадежность скорее учебную, чем политическую» (РГИА. Ф. 821. Оп. 138. Д. 45. Л. 330–330 об., 332).
Дальнейшие дискуссии о сравнительной «вредности» двух прелатов мало отличались от гадания на кофейной гуще. За псевдоаналитическими выкладками о социальной базе Волончевского и Бересневича скрывались не столько реальные наблюдения, сколько два различных стереотипа католического «фанатизма», воплотившихся для католикофобов в фигурах этих епископов. Первый олицетворял собою слепую приверженность крестьянской толпы ритуалу, второй – аристократическую изощренность религиозной экзальтации. Понятно, что, воспринимая Волончевского и Бересневича сквозь призму этой схемы, сделать выбор между ними было нелегко. О том, что со временем ковенский высший клир стал для российских чиновников живой достопримечательностью, иллюстрирующей коварную силу католицизма (и тем самым оправдывающей любые неудачи русификации), свидетельствует отчет о встрече с обоими епископами в письме кн. В.П. Мещерского наследнику престола вел. кн. Александру Александровичу весной 1869 года. Будущий редактор «Гражданина», а в то время чиновник по особым поручениям при министре внутренних дел и корреспондент «Русского инвалида» совершил поездку в Западный край под фирмой министерской командировки, а де-факто для того, чтобы «в подробных письмах знакомить Цесаревича с тогдашнею жизнью внутри России» [1053] . Хотя и много беседовавший в Ковно с Н.Н. Новиковым, главным деятелем в Виленском учебном округе по русификации литовцев, Мещерский не утомлял августейшего адресата упоминаниями об этническом большинстве населения губернии. Ковенщина характеризовалась им как «местность, где польщизна всего сильнее», и более всего он хотел дать Александру «понятие о том, какими явлениями обнаруживается ковенский луч виленского солнца, падающий на эту ополяченную местность…». Соответственно, проблема Волончевского – Бересневича являлась для Мещерского частью польско– католического вопроса (даром что он был осведомлен об этническом происхождении тельшевского епископа):
1053
Мещерский В.П. Воспоминания. М., 2001. С. 260, 270–272. О Мещерском как советнике и конфиденте наследника престола см.: Дронов И.Е. Князь Владимир Петрович Мещерский // Вопросы истории. 2001. № 10. С. 57–84, особ. с. 61–62; Черникова Н.В. Князь В.П. Мещерский и Александр III (история одной дружбы) // Cahiers du monde russe. 2002. Vol. 43. № 1. P. 103–118; Леонов М.М. Салон В.П. Мещерского: Патронат и посредничество в России рубежа XIX – XX вв. Самара, 2009. С. 57–75.
У Волончевского я просидел целый вечер: он пригласил к себе и епископа суффрагана. Два контраста: первый – тип умного жмудяка, простого на вид, второй – тип иезуита из облагороженного аббатства; первый говорит много о политике… второй о политике ни слова, зато о религиозной казуистике, о догматах, о светских предметах сколько угодно. Первый, говоря от избытка чувств, не скрывает своих впечатлений, то весь багровеет, то засверкают глаза, как у гиенна (sic! – М.Д.), то прикусит губы, то рассмеется, второй никогда не изменяется в лице, ни в голосе, ни в движениях. Оба умны как бесы, но каждый дополняет друг друга: первый действует, второй обдумывает и, когда нужно, умеряет пыл Преосвященного. Замечательно, что друг друга они ненавидят, ибо Волончевский представитель народного, а Бересневич – дворянского начала, но для единой цели действуют непреклонно единодушно. Вот школа, у которой не мешало бы нам учиться, у нас не только враги, но и друзья не умеют действовать согласно… [1054]
1054
ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 895. Л. 28 об. – 29 (письмо Мещерского Александру от 20 апреля 1869 г.).
Вывод отсылал к классическому образу «чужой веры» – одновременно отталкивающей и служащей образцом для подражания. Помещенная в письме националистически настроенному наследнику престола, зарисовка двух идеально взаимодополняющих друг друга католических епископов, «умных как бесы», должна была оттенить объединявшую Мещерского и Александра тревогу о непонимании «русского дела» в ближайшем окружении императора. (В письме Мещерского эта тема развита также в связи с политикой тогдашнего виленского генерал-губернатора А.Л. Потапова.)