Русский язык в зеркале языковой игры

Санников Владимир Зиновьевич

Вряд ли также было бы тактично предлагать кривым побеседовать между собой с глазу на глаз, а хромого упрекать за то, что в каком-то вопросе он хромает.

3. Мы указывали случаи, когда неуместность каламбура связана с индивидуальными особенностями слушающего. Гораздо чаще она объясняется характером самой ситуации, ее драматизмом или трагизмом. В наши дни неуместным, почта кощунственным каламбуром выглядела, например, неловкая фраза в ТВ-программе «Время»: «Землетрясение в Армении потрясло всех советских людей» (20 дек 1988 г.).

Мы отмечали во Введении, что языковая шутка позволяет легализовать смыслы, которые отвергаются

цензурой культуры,—неприличные, дидактические, тривиальные, абсурдные, невежливые. Здесь мы столкнулись с противоположным явлением: вполне нейтральные смыслы оказываются под запретом именно из-за возникновения неуместной каламбурной двузначности.

4. Художественная литература адресована массовому читателю и не должна ориентироваться на индивидуальные особенности отдельных читателей, она может говорить не только о веревке, но и о повешенном. И все-таки правила речевого такта действуют и здесь. В частности, здесь особенно нежелателен невольный комизм.

Непримиримым борцом с неосознанными каламбурами был А Крученых [1922; 1924]. Он отмечал, что удачный каламбур «усиливает и обогащает звучание стиха», но в речи встречается громадное количество неосознанных, неуместных каламбуров, сдвигов, которые способны, особенно при чтении вслух, «превратить в фарс любую оду», напр.: «И шаг твой землю тяготил» (ишак, у Брюсова). Отсюда призыв —«учредить особую “сдвиговую милицию” для своевременной ловли сдвигов у зазевавшихся авторов» [А Крученых 1924:35]. В число «зевак» попадает у Крученых Пушкин! «Разобрав только ¹ЛПушкина», А Крученых нашел у него 7000 «незаконнорожденных» — неосознанных каламбурных и сдвиговых строк, как, например, следующие:

Проклятье, меч и крест и кнут(На Фотия) [«Бедные меч и крест—они икают!»— замечает Крученых].

Со сна садится в ванну со льдом(Евгений Онегин) [«Сосна садится сольдом»].

Он с трепетом к княгине входит(Евгений Онегин) [входит стрепетом (птица)] ⁵

Крученых дает этих «незаконнорожденных», как он их называет, в систематизированном виде:

Иканьеи за-ик-аньеЕвгения Онегина (И к шутке, с желчью пополам,И кучера вокруг огней)\

Узки ильвыиз Евгения Онегина (Все те же ль вы?\ Сердечный друг,уж я cmapaS)\

икра а 1а Онегин( Партер и кресла, всё кипит»)',

носатые стихи: Но с рассудком вновь заспорит.~(Евгений Онегин); Но с банкой странствуя пустою...(Послание Лиде) [у Лиды нос бочкой, да еще пустою!..]; Но с пламенной, пленительной, живой»(Голицыной) [у Голицыной пламенный нос].

5.Совершенно очевидно, что А Крученых излишне придирчив при «перетряхивании пушкинской тоги»: во многих из приводимых им примеров двусмысленность в стихах не возникает, даже при чтении вслух. Однако его предостережение против неосознанных и неуместных каламбуров все-таки вполне своевременно.

Вяч. Иванов писал по этому поводу: «Крученых нашел у Пушкина “сдвиг”, т. е. амфиболию: Со сна садится в ванну сольдом.Думаю, что если бы он указал на этот “сдвиг” Пушкину, последний или расхохотался бы, либо подосадовал (...) Пушкин, думается, этого сдвига отнюдь не желал».

Не менее щепетильными, чем Крученых, оказываются в отношении к невольным каламбурам и некоторые другие авторы. В романе «Дар» В. Набокова поэт, Федор Константинович, забраковал мелькнувшую в голове строчку, «лирическую возможность»: Благодарю тебя, Россия, за чистый и крылатый дар— из-за словосочетания чистый и крылатый, вызывающего, по мнению поэта, ненужные ассоциации («Икры. Латы. Откуда этот римлянин?»).

Об истории и современном состоянии русского каламбура

В наше время каламбур, бесспорно, любимый и самый распространенный, самый «демократический» вид языковой шутки. Судя по сборникам русского фольклора, каламбурное обыгрывание слов не было редкостью и в Древней Руси. В качестве иллюстрации приведем несколько пословиц из рукописного сборника русских пословиц XVII в., изданного П. Симони:

У Фили пили, да Филю же били.

Звал гостей,, а накупил костей.

Мыло немило, коли лицо сгнило.

То тебе не в чин,, потому что ты Немчин.

У сыра дума, у суха сука привязана сука.

Однако в русской художественной литературе до XVIII в. каламбуры редки. Даже у протопопа Аввакума, прекрасно владеющего приемами комического (например, иронией), их мало, и они, на наш взгляд, не слишком удачны, ср.: «Я и к обЬднене пошелъ и обЬдатько князю пришелъ»; «Книгу Кормьчтдаль прикащику и онъ мн4 мужика кормщикадаль» (примеры по: В. В. Виноградов. Символика Жития протопопа Аввакума).

В XVIII в. к каламбурам прибегали уже почти все писатели, но употребительность каламбуров была еще невелика—даже у таких признанных мастеров острого слова, как Фонвизин и Крылов (см. [Ходакова 1969]).

В России расцвет каламбура падает на XIX в., особенно на вторую его половину. Одни лишь анекдоты и каламбуры о носе столь многочисленны, что академик

В. В. Виноградов говорит о «пестром букете носологической литературы первой половины XIX в., где «мелькали перед глазами читателя носы отрезанные, запеченные, неожиданно исчезающие и вновь появляющиеся»; «...по разным жанрам блуждают “носологические” мотивы, утопая в каламбурах» [Виноградов 1976: 10—18]. Часть каламбуров и анекдотов о носе внесены в живописный альманах «Картины света» на 1836 г. «Как ни неприятно быть иногда с носом, но все-таки сноснее, нежели быть совсем без носа»,—читаем мы здесь. В. В. Виноградов обращает внимание на то, что одна из ранних (1822—23 гг.) «пакостей» А С. Пушкина примыкает сюда: