Рыболовы
Шрифт:
— Наливай мн и себ, Амфилотей, — говорилъ егерю Петръ Михайлычъ. — Вотъ я сейчасъ выпью, подзакушу и не только что на куропатокъ, а хоть на медвдя готовъ.
— Да ужъ теперь пейте, теперь все равно, — отвчалъ недовольнымъ тономъ егерь.
На огород изъ-за кустовъ смородины показался деревенскій мальчишка безъ шапки и босикомъ. Онъ тащилъ что-то въ тряпк.
— Есть восемь штукъ! Поймалъ… Пожалуйте, Петръ Михайлычъ… Сейчасъ Степанъ намъ сказалъ, что вамъ раки требуются. Три рака самые матерые… — говорилъ онъ, развертывая тряпицу и высыпая на траву раковъ.
— Ахъ, шутъ гороховый!
— Да ужъ теперь сколько хотите чудите! Все равно не видать вамъ выводковъ, — махнулъ рукой егерь и понесъ варить раковъ.
Петръ Михайлычъ далъ мальчишк пятіалтынный. Тотъ почесалъ затылокъ и заговорилъ:
— Нельзя, дяденька, за пятіалтынный. Мало. Изъ этихъ денегъ я долженъ Степану на бутылку пива отдать за то, что онъ мн васъ на раковъ подсваталъ, а отдамъ я ему восемь копекъ на пиво, такъ что-же мн-то останется?
— Вонъ, пострленокъ! — закричалъ на него Петръ Михайлычъ.
— Прибавьте, дяденька, хоть немного, — пятился мальчишка. — Вы добрый. Вы вчера Агашк за двадцать раковъ полтину дали.
— Такъ вдь то Агашка, двка разлюли-малина, а ты паршивецъ. Присылай сюда опять Агашку — еще гривенникъ получишь.
— Агашка сегодня у лавочника дрова складываетъ. Ей недосужно.
— На еще пятачекъ и провались отсюда! — швырнулъ мальчишк Петръ Михайлычъ мдный пятакъ.
Мальчикъ поднялъ мдный пятакъ, улыбнулся и, пятясь, спросилъ:
— А Агашку приведу, такъ еще гривенникъ дадите?
— Агашку и еще какую-нибудь двку показисте приведи, тогда и пятіалтынный дамъ. — Только чтобы и вторая была изъ голосистыхъ и умла псни птъ.
— Хорошо, хорошо… Я вамъ, дяденька, даже трехъ предоставлю — и все первыя псенницы по нашей деревн, - проговорилъ мальчишка и побжалъ съ огорода.
На улиц раздались бубенчики. Показался егерь.
— Какъ я сказалъ, что докторъ Богданъ Карлычъ на охоту прідетъ, такъ и вышло, — говорилъ онъ Петру Михайлычу. — Пріхалъ вдь. Ну, теперь проститесь съ выводками;
— Мои выводки, мои. Никому ихъ не уступлю, Наливай, Амфилоша, и выпьемъ, — отвчалъ охотникъ и, взявъ на вилку съ сковородки грибъ, приготовился имъ закусывать.
На огородъ входилъ охотникъ докторъ Богданъ Карлычъ, худой и высокій старикъ изъ обрусвшихъ нмцевъ. Одтъ онъ былъ въ новый охотничій костюмъ изъ рыжаго верблюжьяго сукна, съ громадными металлическими пуговицами, на которыхъ были изображены выпуклыя кабаньи головы, а на голов имлъ черную тирольскую шляпу съ перомъ. Костюмъ былъ опоясанъ широкимъ шитымъ гарусомъ поясомъ и на немъ аккуратно висли: небольшая фляжка, оплетенная камышемъ, кинжалъ въ ножнахъ съ серебряной оправой, кожаный баульчикъ съ сигарами и папиросами и кабура съ револьверомъ. Въ баульчик и въ кабур также были вставлены вышивки — въ баульчик бисерная, а въ кабур гарусная. Ноги его были обуты въ полусапожки съ необычайной толщины подошвами, а отъ полусапожекъ доходили до колнъ стиблеты
— Амфилотей! — кричалъ онъ еще издалека. — Ты гд?
— Амфилотей, Богданъ Карлычъ, сомной. Амфилотья я уже заарендовалъ. Теперь я его арендатель и мы сейчасъ демъ съ нимъ на охоту, — откликнулся Петръ Михайлычъ отъ стола. — Вотъ только позавтракаемъ и подемъ на куропатокъ.
Докторъ подошелъ къ столу.
— Ахъ, это вы? — сказалъ онъ, обзирая сковородку грибовъ на стол, водку, ползающихъ по трав раковъ, опухшую и перекосившуюся физіономію Петра Михайлыча, и поморщился. — Здравствуйте.
— Милости прошу къ нашему шалашу. Закусить не прикажете-ли передъ охотой-то? Грибы на удивленіе. Отдай все, да и то мало. Вотъ раки есть, что твои крокодилы. Сейчасъ велимъ ихъ сварить хозяйк и закуска къ водк будетъ въ лучшемъ вид.
Петръ Михайлычъ подалъ доктору свою мясистую грязную руку. Тотъ опять скорчилъ гримасу и, не выпуская изъ зубовъ мундштука съ сигарой, пожалъ эту руку.
— Но вдь я пріхалъ на охоту, — сказалъ онъ, не отказываясь и не соглашаясь на предложеніе, и покосился на раковъ.
— Передъ охотой-то только и подкрпить себя. Вы докторъ, вы сами знаете. Какъ это называется по вашему, по докторскому-то? Санитарная гіена, что-ли?
— Гигіена, а не гіена, — отвчалъ докторъ. — Гіена — зврь, а гигіена — то, что нужно для здоровья.
— Да, да… Такъ… Дйствительно… Гіена зврь, а гигіена… И зналъ я, да вотъ перепуталъ, которая гигіена, которая гіена. Ну, да все равно. Мы не доктора. Такъ вотъ для гигіены не хотите-ли?
— Разв ужъ только изъ-за раковъ. Раки очень хороши, — опять покосился докторъ на раковъ.
— Восторгъ! Самые нмецкіе. Сейчасъ только нмецкую псню пли.
— Ну, я какой нмецъ! Я совсмъ русскій.
— Садитесь, Карлъ Богданычъ, рядышкомъ со мной на скамеечку.
— Богданъ Карлычъ я.
— Ахъ, да… Ну, да говорятъ, у нмцевъ это все равно: что Карлъ Богданычъ, что Богданъ Карлычъ. Амфилотей! Тащи варить раковъ! Водочки, Богданъ Карлычъ?
— Пусть раки будутъ готовы — выпью, — отвчалъ докторъ, присаживаясь.
— А вы предварительно первую-то. Теперь самый адмиральскій часъ. Вотъ можно грибками закусить.
— Раки и грибы! О, это очень трудно для желудка, ежели сразу дв такія тяжелыя пищи. Нтъ, я позволю себ два-три рака посл рюмки шнапса и то предварительно закушу парой бутербродовъ съ мясомъ и выпью пару яицъ всмятку. Амфилотей! Принеси мн мой сакъ-вояжъ. Тамъ у меня есть приготовленные женой бутерброды съ телятиной! — крикнулъ докторъ въ догонку егерю, уходившему съ огорода варить раковъ.
— Ахъ, какой вы аккуратный нмецъ, Богданъ Карлычъ! — покачалъ головой Петръ Михайлычъ.
— Да… Я люблю порядокъ. Да такъ и надо для гигіенической жизни. Такъ у насъ и въ природ. Сердце бьется каждый день въ одномъ и томъ-же порядк, дыханіе идетъ то-же въ одинъ и тотъ-же порядокъ, — ораторствовалъ докторъ, посмотрлъ на лицо Петра Михайлыча и прибавилъ:- А вы тутъ кутите?