Рыцарь на золотом коне
Шрифт:
– Нет, – сказал мистер Линн со своим тишайшим упрямством. – Я ни за что не соглашусь снова поселиться в Хансдон-хаусе, и ни ты, ни Лаурель – никто меня не заставит.
Он повернулся в полосе солнечного света и ушел в гостиную.
Мистер Лерой вышел вслед за ним.
– Все равно надо о чем-то договориться, – сказал он.
Полли глядела в их удаляющиеся спины – одна была прямая и широкая, другая узкая, с поднятыми плечами.
– Не хотелось бы тебе угрожать, мы этого не любим, – сказала широкая спина мистера Лероя, – однако нам, Том, надо держать тебя под контролем, а значит, ты будешь у нас под контролем, даже если не хочешь. А не то твоим друзьям не поздоровится – ты этого добиваешься, да?
Мистер Лерой удалился в гостиную, голос его затих. Голос мистера Линна был слышен и из столовой. В нем звучал
«Нет, он не может быть пустым, – подумала Полли. – Они ушли в гостиную, сейчас мистер Лерой увидит приоткрытые двери, потом мои следы – и догадается, что я где-то тут».
Она похолодела до самого мозга костей. Руки, державшие овальный портрет, тряслись. Если мистер Лерой найдет ее, мистер Линн едва ли сумеет ее выручить. Судя по тому, что она слышала, ему и самому было трудно выпутаться. Она тихо попятилась в раскрытую дверь спальни Лаурели, на край белого пушистого ковра, где стояла кровать. Наверное, придется залезть под кровать – тогда ее найдут, только если тщательно обыщут все комнаты.
Но под кровать она не полезла, а стояла слушала и думала. Снизу не доносилось ни звука, и вправду ни звука. Ничего, кроме густой мертвой неподвижности. Полли едва не засомневалась, что мистер Лерой и мистер Линн вообще здесь побывали. Нет, они здесь были, хотя об этом ей говорило лишь собственное колотящееся сердце. Сердце и злость. Злость росла в ней все это время, под покровом страха, и в конце концов разрослась до огромных размеров и поглотила страх. Полли вспомнила, как видела по телевизору Лаурель и мистера Лероя в зрительном зале и как они смотрели на мистера Линна, следили за ним. Будто он их собственность, а они его хозяева. Ну уж нет! Так нельзя! Человек не может быть чьей-то собственностью!
Она бережно положила фотографию на атласное покрывало на кровати и вернулась к узору из овальных портретов на стене. Если одну фотографию забрать, в самой середине узора появится заметный пробел. Однако, как помнилось Полли, из стены вокруг портретов торчало много пустых крючков. Наверное, Лаурель любила время от времени вешать новые портреты или составлять из них новые узоры.
Очень спокойно и сосредоточенно Полли стала снимать портреты с крючков и составлять из них другой узор, пореже, – так не бросалось в глаза, что одного из них недостает. «Займусь полезным делом, лишь бы не ждать, пока мистер Лерой найдет меня, – решила Полли. – К тому же на мне перчатки, как положено приличному взломщику». Хорошо, что все портреты были в одинаковых золотых рамках. Кстати, среди них были не только фотографии. Несколько портретов маслом, одно лицо или в полный рост. Два черных профиля, вырезанные из бумаги, несколько рисунков углем. Полли развесила их очень хитроумно. На одной миниатюре был молодой человек в старинном наряде – в числе прочего на нем был плащ, небрежно наброшенный на одно плечо, – и Полли сочла, что это самый-самый красивый портрет. Молодой человек стоял, прислонясь к дереву и держа в руке, кажется, банджо, и лицо у него было приятное. Полли захотелось повесить его в середину. Но поскольку именно оттуда она взяла фотографию светловолосого мальчика, то благоразумно решила повесить туда другую такую же фотографию и разыскала еще один портрет светловолосого мальчика, очень похожего, только даже старомоднее. Портреты по краям она не стала трогать. Когда она все закончила, результат ей понравился – стало почти как раньше. Она взяла с кровати украденный портрет, аккуратно положила его в карман куртки и тщательно застегнула молнию, а потом тихонько вышла из комнаты и спустилась по лестнице, твердя себе, что идет навстречу судьбе.
Она не слишком-то в это верила, даже пока шла по лестнице. Пусто-пусто было в доме. И внизу было пусто – Полли это чувствовала. Солнце давно миновало приоткрытые двери, в зале и в гостиной стало темно, как будто в доме никогда и не жили. Полли выскользнула за стеклянные двери и услышала, как щелкнул, запираясь, замок. Она подергала
3
Через потоки в темноте
Несется конь то вплавь, то вброд.
Ни звезд, ни солнца в высоте,
И только слышен рокот вод.
Терзаясь совестью по тысяче причин, Полли купила мистеру Линну на Рождество экземпляр «Трех мушкетеров» и попросила бабушку упаковать подарок. Бабушкины свертки были настоящими произведениями искусства из оберточной бумаги и плетеной бечевки.
– К сроку посылка не поспеет, да и староват он, признаться, для этой книжки, но недаром говорят: дорог не подарок, дорого внимание, – заметила бабушка, когда они возвращались с почты.
– Почему ты всегда так про мистера Линна? – спросила Полли.
– Как? – уточнила бабушка.
– Ну, язвишь, – пояснила Полли. – За что ты его невзлюбила?
Бабушка пожала плечами.
– Сам по себе он вполне ничего. Видишь ли, я не одобряю тех, с кем он водит компанию.
Поскольку Полли точно знала, кого бабушка имеет в виду – Лероев-Перри, – то больше ничего говорить не стала. И тихонько вернулась к бумажным гирляндам, которые как раз клеила.
На Рождество у них гостил папа – к восторгу Полли.
– Имей в виду, – сказала бабушка, – я предупреждала, что я ни на чьей стороне, и слово свое держу. Думаю, это по-честному.
– По-честному! – взвился папа. – Да я на нее в суд подам!
Он мрачно сообщил Полли, что мама с Дэвидом Брэггом уехали на Рождество вдвоем. Однако по большей части он был таким же, каким Полли помнила его год назад: смеялся, шутил и дурачился с Полли и с бабушкой. Полли забыла, что вокруг глаз у него прибавилось морщинок, а в кудрях проступила седина, и бесилась с ним, словно ей было пять лет. Только от одной затеи для пятилетних малышей она отказалась.
– Давай играть, будто мы… – несколько раз умоляющим голосом начинал папа.
– Нет, – отвечала Полли. – Я в это больше не играю.
– Почему? – удивлялся папа, но Полли сама не знала, что ответить.
– Не приставай к ней, Редж, – посоветовала бабушка.
Полли не отваживалась показать украденную фотографию ни папе, ни бабушке – особенно бабушке. Зато тайком смотрела на нее каждый вечер перед сном, под «Болиголовом в огне». Теперь, когда Полли вспоминала то Рождество, она никак не могла понять, почему так много думала тогда о двух этих фотографиях и так мало – о подслушанном разговоре между мистером Линном и мистером Лероем. Разговор был до жути непонятный, вот Полли взяла и задвинула мысль о нем куда-то на задворки сознания. И стала вместо этого разглядывать пожар и загадочные фигуры за кустом болиголова. До сих пор Полли считала, что они хотят потушить пожар. Однако в то Рождество ей стало казаться, что на самом деле они пытаются поддержать огонь, яростно раздуть его, опередить время. По клубам дыма было ясно, что трава совсем сырая. Может, если бы фигуры хоть на миг перестали раздувать огонь, он бы зашипел и погас и они остались бы в темноте.
У украденной фотографии вид был куда скучнее. Она немного выцвела от времени. Полли долго разглядывала ее так и этак и пришла к выводу, что кусочек дома за спиной у мальчика – это Хансдон-хаус. Но мальчик был не Себ. Под некоторыми углами его задорное лицо напоминало Лесли из лавки Томаса Пайпера. Однако по прическе было ясно, что он не мог быть ни Лесли, ни Себом: для Себа волосы были слишком светлые, длинные и растрепанные, а для Лесли – недостаточно кудрявые. И вообще он был старше обоих. Полли решила, что они просто еще не встречались. Перед сном она тщательно прятала фотографию в школьный рюкзак, поскольку папа спал в ее комнате, на раскладушке.