Рюрикович
Шрифт:
Собор Василия Блаженного
Митрополит уже проснулся, успел перехватить овсянку, заваренную кипятком без соли и сахара, и теперь слуги омывали его дряблое тело.
Ежедневный ритуал продолжался на протяжении сорока лет и ни разу не менялся. Пробуждение, овсянка, омывание. После этого митрополит приступал к своим делам.
Он жил в соборе уже давно, его скромная келья поражала редких гостей своей аскетичностью и спартанской обстановкой. Каждый, кто имел честь посетить место для сна и отдыха митрополита, видел только жесткий топчан в углу, накрытый тонким матрацем и лоскутным
Даже ковра не было на паркетном полу. Сплошной аскетизм и неприятие материальных ценностей.
И лишь единицы просвещённых знали, что на самом деле, если потянуть у правого шкафа за корешок труды Симеофа Благоверного, то шкаф разъедется надвое и внутри окажется проход в подземное убежище. В этом убежище стояла самая современная мебель и техника, какие были у редких бояр. Из этого убежища шел подземный проход к Москве-реке с приготовленным на всякий случай катером — может это было и лишним, но порой к митрополиту заходили гости, которых никто не должен был видеть при дневном свете. Да и сам он порой отлучался из кельи по ночам…
Когда омовение было почти завершено, неожиданно прозвучал сигнал телефона. Митрополит взял в руки дорогой царский подарок и взглянул на прислугу. Молчаливые слуги тут же с поклонами удалились.
Митрополит же ответил на сигнал вызова. Раздался такой знакомый голос царского сына:
— Ваше Высокопреосвященство, я не совсем понимаю, что происходит. Ни днём, ни ночью покоя нет…
— Я уже слышал о произошедшем, Ваше Величество, не переживайте за то, что произошло — это всего лишь проба пера. Мы будем продолжать совершенствоваться в творчестве, — ответил митрополит. — И если идея ночью не приходит, а также что-то мешает её приходу днём, то стоит оглянуться вокруг и понять — в чём причина отсутствия Музы? Может быть, её появлению мешают посторонние силы? Кто-нибудь постоянно отвлекает?
— Возможно и отвлекают, но кто?
— Владимир Васильевич, в этом могут быть заинтересованы другие авторы, которые считают, что их творения тоже заслуживают упоминания в летописях.
— В таком случае нам следует выяснить авторов иных творений и постараться создать произведение в тандеме? Ведь если мы преследуем одну и ту же цель, то почему бы не объединить усилия?
— Я с удовольствием займусь поисками других авторов, — произнес митрополит в телефон. — Не извольте беспокоиться. Лучше вместо этого прочитайте двадцать раз «Отче наш» и попоститесь до обеда.
— Я так и сделаю, Ваше Высокопреосвященство, — ответил царский сын, а потом, после небольшой паузы, спросил: — А правда, что царскую волю считают самой главной днём, а перед волей Ночных Ножей преклоняются ночью?
— Это всё глупости и придумки воров и убийц, которые они сами же распространяют для наведения страха на будущих жертв. Увы, не все жертвы верят в эти глупости и придумки, поэтому даже Ночным Ножам дают отпор, — мягко ответил митрополит. — Но я уверен, что придет тот день, когда царская воля станет настолько жёсткой, что переломит хребет всем ворам
— Я думаю, что рано или поздно, но он наступит, Ваше Высокопреосвященство. Всего доброго и до встречи на обеде, — послышалось в телефоне, а после наступила тишина.
Митрополит отложил телефон в сторону и задумчиво провел губкой по груди. Что ж, первая проба пера оказалось крайне неудачной. В этой пробе погибло семеро не самых плохих бойцов из Ночных Ножей, а это означало, что про ведарей не зря ходят такие слухи. Следовательно, нужно принимать юного выскочку всерьёз, а не просто отмахиваться мухобойкой.
Для ведаря мухобойки мало, тут нужен калибр покрупнее…
Глава 11
«Меч и слово — вот что у ведаря не должно тупиться никогда»
Кодекс ведаря
Мы вылезли не через двести метров, но разве скажешь об этом Сафронову? Он был четко уверен, что мы прошли ровно это расстояние и ни метром больше!
Я не стал его разубеждать. А зачем? Всё одно ничем этот спор не закончится. Сафронов будет стоять на своём, а я на своём. В конечном же итоге даже победа в споре ни к чему не приведет, как и поражение.
Вместо этого мы вышли на улицу в районе Китай-города. Сафронов сделал такое лицо, как будто он сюда и планировал вылезти. Мы сделали такие лица, как будто ему поверили.
До вокзала ещё несколько километров, но туда торопиться уже не имело смысла — закрытие Омута потребовало времени и теперь поезд ушел без нас.
— Как будем догонять? — спросил Сафронов у нас. — С царской охраной связываться опасно — внутри кто-то очень не любит Ивана Васильевича.
— Ловим такси, — пожал я плечами в ответ. — Если поторопимся, то можем успеть перехватить поезд в Сергиевом Посаде.
— Да? Может быть, тогда успеем по пути заехать куда-нибудь помыться? — с надеждой в голосе спросил Годунов. — А то мне кажется, что одежда провоняла насквозь канализационным абмре.
— Потерпим, — ответил я и вытащил телефон.
Хоть зарядки оставалось и немного, но хватило, чтобы вызвать такси.
Пожилой таджик покосился на нас, когда мы ввалились к нему в машину. Я вытащил несколько купюр:
— Многоуважаемый, не морщи нос. Это вот за неудобство, а это за химчистку. Ещё получишь сто рублей сверху, если домчишь нас до вокзала Сергиева Посада вовремя! Не смотри так — были обстоятельства…
— Понял, дарагой! — отреагировал таксист и тут же стартовал с места.
Я откинулся на спинку сидения, нимало не заботясь о том, что могу его испачкать или пропитать запахом. Заплаченных денег хватило бы с лихвой, чтобы полностью выскоблить эту механическую карету. Мне же надо было чуточку отдохнуть и перебрать полученные сущности.
— Вы эта… гости столицы, да? — услышал я краем уха голос таксиста.
— Уважаемый, веди машину и меньше спрашивай, — посоветовал я в ответ. — Не прими как грубость, но мы слегка устали и предпочли бы ехать в тишине. Или музыку какую поставь, только не этих своих, заунывных аксакалов…